— Да неужто? — язвительно усмехнулся Иловайский. — Форма головы, надбровные дуги, лицевые кости, нижняя челюсть и уже упомянутый Вами подбородок. Это называется, никакого сходства? А если Вы, Максим Максимович, не поленитесь измерить уважаемого Урра, что я сделал ещё вчера, то поймете, что отличия от скелетов из Спи только в росте! И что? Разве среди гомо сапиенс не бывает богатырей?

— Такой большой разницы не может быть, потому что не может быть никогда! — с жаром выговорил Киселёв.

— Пигмеи и тутси[2], - негромко вставил Эйнштейн. — Оторва и Галочка Егоровна маленькие, Урр и Бульба — большие.

Академик запнулся.

— Допустим, — выдавил он после непродолжительного раздумья. — И довольно развитая маскулинизация[3]… Пожалуй… Всё равно, невозможно сравнивать живой образец с окаменелостью! Сначала надо очистить череп от мягких тканей…

— Не надо, — вставил Заварзин.

— Что не надо? — не понял Киселёв.

— Не надо очищать череп моей жены от мягких тканей. Она будет сопротивляться.

Академик сосредоточил взгляд на Оторве. Неандерталка вынула из кармана гвоздь и намотала его на палец. Киселёв перевел взгляд на Урра. Тот выдернул гвоздь из стены и последовал примеру соплеменницы.

— Урр тоже будет сопротивляться, — сообщила Айка. — Очень сильно.

— Я же образно! — возмутился Киселёв. — Никто не собирается…

— И образно не надо! — подвел итог Чума.

— Ну не надо, так не надо, — пошел на попятную учёный.

Оторва пожала плечами и размотала гвоздь.

— Хорошо, — согласился Киселёв, глядя, как Урр загоняет выпрямленный гвоздь обратно в стену, — будем пока считать, что они неандертальцы. Кстати, мне сказали, что в нашем распоряжении три объекта исследований: мужчина, женщина и ребенок. Мужчину и женщину я вижу. А где ребенок?

— Катается на лыжах, — откликнулся Бульба. — С девочкой!

— Безобразие! Мы приехали из Москвы, а объект катается на лыжах! Потрясающее неуважение!

— Максим Максимович, — холодно произнёс Батяня, — позвольте прояснить ситуацию. В Вашем распоряжении только комната, которую Вам предоставили. И то с ограничениями, обычными для гостя. Никаких "объектов" здесь нет. Есть живые люди со своими планами. Возможно, когда Вы заключите с Хомой договор и переведете деньги, сможете что-то требовать от человека в рабочем порядке. Пока же он в полном праве катать девочек на гомотериях. То же самое относится и к остальным. Неандертальцам, кроманьонцам, смескам. Неважно!

— Какие деньги? — удивился Киселёв.

— За право проведения научных исследований, — улыбнулся Батяня. — А как иначе? На земле всего три неандертальца!

— Но простите, Алексей Сергеевич, — из Максима Максимовича словно воздух выпустили. — План исследований давно утвержден… Даже в долгосрочной перспективе… Получить дополнительные ассигнования — это… А как же приоритет отечественной науки?! У… э… наших западных коллег эти вопросы решаются куда проще! И суммы…

— Вы видите здесь своих западных коллег? — улыбка Буртасова стала ещё шире. — И в дальнейшем им будет не просто. И очень дорого. Но эти вопросы будут обсуждаться несколько позже с участием юристов. А сейчас можно вернуться к научной дискуссии. Вы остановились на маскулинизации.

— Ах да! Кстати, Николай, простите, не знаю Вашего отчества…

— Антонович, — Чума встал с места и раскланялся.

— Очень приятно, — Киселёв уже оправился от батяниной отповеди. — Я Вас должен предупредить, Николай Антонович, что у Вашей жены могут быть проблемы с вынашиванием ребенка. Профессор Хрисанфова[4] достаточно детально реконструировала гормональный статус неандертальцев и особенно подчёркивала при этом увеличение у них концентрации андрогенов. Из-за этого резко повышается риск выкидышей. И вообще, способности к размножению у неандертальцев изначально крайне низкие.

Иловайский негромко хихикнул.

— Что я не так сказал, Григорий Осипович?

— Нет, нет, Максим Максимович, результаты исследований Елены Николаевны вы передали почти слово в слово! — старый академик с трудом сдерживал смех. — Тут только один маленький нюансик! Коленька, сколько у вас детей?

— Шесть, — хмыкнул Чума. — И никаких выкидышей!

— Ничего не понимаю! — вскинулся Киселёв. — Получается, все взгляды современной науки не стоят ломаного гроша?

— Ну почему же, — Иловайский торжествовал. — Они намного ближе к истине, чем, к примеру, у Буля или Вирхова[5]!

— Вы бы хоть сравнивали с Либерманом и Крелиным[6]! — возмутился Киселёв. — Кстати, а ведь они убедительно доказали, что у неандертальцев отсутствовала глотка[7], в результате чего они не способны четко артикулировать большую часть звуков.

— Конечно, конечно, Максим Максимович! Доступный неандертальцам репертуар гласных звуков исчерпывался чем-то вроде "ы", "э", "ыэ" и "ыа". Оторвочка, милочка, не откажите старику в любезности, скажите что-нибудь.

Оторва испуганно замотала головой.

— Но почему? — удивился Иловайский.

— Ей муж запретил, — подсказала Снежана Томразина, до этого что-то шептавшая всё больше веселящимся Беловым.

— Ыхы! — подтвердила Оторва.

— Не запретил, а попросил, — обиделся Чума. — У нас что, рабовладельческий строй, что ли! У нас — первобытно-общинный! Каждый говорит, что хочет!

— Вот, видите, Оторвочка! — разулыбался Иловайский. — Можете говорить!

— Ы-ы! — неандерталка снова мотнула головой.

— Но почему?! — удивился профессор.

— У меня нет глотки! — внятно произнесла Оторва. — Я не могу артикулировать звуки "а", "у", "и", "о", а также "г" и "к".

— Кто подсунул моей жене учебник антропологии? — грозно спросил Чума.

— А кто у нас студент-антрополог? — поинтересовался Эйнштейн.

— Неправда! — взвизгнула Снежана. — Меня здесь вообще не было!

— А у нас нет учебников, — улыбнулся Евстифеев. — Но если я не ошибаюсь, гипотеза Либермана и Крелина была опровергнута ещё Мудрым Пыхом.

— Кто такой Мудрый Пых? — убито спросил Киселёв.

— Был такой кроманьонский ученый, — пояснил Эйнштейн. — Жил примерно сорок тысяч лет назад. И ещё, Максим Максимович, не вспоминайте об абстрактном мышлении! А то придет Хома!..

— Коля, а почему Вы просили жену молчать? — поинтересовалась Белова.

— Понимаете, Жанна Валерьевна, тут же интеллигентные люди собрались, — засмущался Чума. — А Ото без мата за всю жизнь одну фразу сказала. Только что. Для обсценной лексики глотка-то необязательна!

— То есть, ругательства к нам пришли от неандертальцев? — хмыкнул Белов.

— Вообще-то, от гомотериев, — насупилась Галина. — Вечно все котят обижают!

— Как интересно, — протянул Киселёв. — Надо подкинуть эту версию русистам.

— Не надо меня к расистам! — взвизгнула Оторва и намотала на палец гвоздь. — Я буду сопротивляться!

— Я тоже! — пробасил Урр.

— Успокойтесь, милочка, — улыбнулся Иловайский, — не рАсисты, а рУсисты. Ученые, изучающие русский язык. Они не опасны.

— А, тогда ладно, — Оторва размотала гвоздь и обнаружила, что он настоящий. — Только сначала пускай идут к юристам. Договор, оплата…

Дверь с грохотом распахнулась и в кают-компанию влетела Кристина.

— Пузик в беде! — выпалила она. — Вот!

Наступившую тишину прорезал спокойный голос Батяни:

— Вдохни, выдохни и без спешки расскажи всё, что знаешь.

Девочка четко выполнила указание и произнесла:

— Мы катались. Потом Хома сказал, что Пузик просит помощи. И надо сообщить всем. Хома с Чувырлой побежали к Пузику. А я — сюда.

— Молодец! — похвалил Буртасов и начал командовать: — Я, Ниндзя, Шоколадка, Бульба, Лапа! Артем, заводи буханку! Галя, пятерку Снежка! Эйнштейн! Проверь Интернет на всякий случай.

— Что там проверять! — на этот раз многострадальной дверью хлопнул Макс. — Ваши звери жрут американских журналистов в прямом эфире!

— Ещё раз и без эмоций! — скомандовал Батяня.