— Ой, оставьте вы эту философию, — отозвался Ручковский, кидая карту на стол. — Начитались этих греков да немцев, они вам совсем голову навозом забили. По мне, все просто должно быть, все, что голову морочит, — балласт.

— Не мудрено, вам мундирам так жить легче. Есть приказ, и думать не надо, — вздохнул Андросов.

— А вот в политике так не бывает. Там всегда думаешь, порой тошнит уже от всех этих интриг. Так вот, господа, отвечу вам, что такое счастье: это возможность забыться. Да, уверяю вас, сама возможность забыться от гнилого мира — это и есть самое большое счастье. И большинство людей этим только и живет. Я вот порой просыпаюсь ночью в холодном поту и понимаю, что все уже позади: не надо мне на ковер ехать, где меня снова распекать будут. Вместо этого поеду в карты играть. И так хорошо становится, как будто Бог по душе прошел.

— А ежели проиграетесь, тоже счастье? — спросил Ручковский.

— Ну, тогда уже нет, — грустно подытожил Андросов,

— Эх, Валерьян Иванович, сорвали вы мне контракт, — вздохнул Ручковский.

— Нет, господа, не надо трудных ответов искать, счастье — это просто хорошее настроение, ничего больше, — сказал с ухмылкой Валерьян.

— Получается, жизнь в карты играет с нами, — решил поддержать разговор Ручковский, — пошла масть — вот и счастье?

— Нет, не согласен, — сказал Андросов. — Жизнь в шахматы играет. Игра королей, сама жизнь на доске. Каждое действие свои последствия рождает. Ходи, как хочешь, да только знай: любой ход последним может стать.

— Нет, господа, — сказал Валерьян. — Опять не соглашусь с вами. Жизнь не в шахматы играет, а в кости. Шесть Треф.

— В кости? — засмеялся Андросов. — Как матросы? Вистую.

— Могу разъяснить, — уверенно продолжал Валерьян. — В шахматах как бывает: сдал две пешки и ладью, все — супротив сильного игрока можно сдаваться. В карты так же: не зашла нужная карта, все — проигрался. А в костях не так. Порой всё против тебя, но выкинул хорошую комбинацию и победил, все разом отыграть можешь. Так и в жизни: наткнулся на то, что тебе нужно, и все у тебя в гору пошло. Мой контракт.

— Да, — сказал Андросов, грустно глядя на карты, — с вами и играть трудно, и спорить. И почему вам так везет?

— А может, вы и не женились потому, что в карты хорошо играете? — засмеялся Ручковский. — Без козыря.

— Пасс, — в один голос ответили оппоненты.

— Семь без козыря, — заявил контракт Андросов и опрокинул стопку коньяку в рот.

— Вист, — сказал Валерьян. — Я бы не сказал насчет мамзелей. Когда помоложе был, воспринимал все на эмоциях, а теперь спокойнее стал. Не хочу от эмоции зависеть.

— Да бросьте вы, какие ваши годы, не принимайте близко к сердцу, — сказал Андросов.

— В семейной жизни плохого больше, чем хорошего, наслаждайтесь свободой. Эх, не моя пуля, и как вы так все просчитываете? Вот что значит молодой ум! Я уже карты в памяти почти не держу.

— Между прочим, вы со своим умом могли бы и в генералы выйти, — сказал Ручковский. — Вам бы эполеты пошли.

— Нет, господа, я книги люблю.

— И какие же? — поинтересовался Андросов.

И тут Валерьян увидел Артура Кондрашева, который шел к нему, держа в руках старинный фолиант.

— А вот сейчас и покажу, — сказал Валерьян и записал себе победные висты.

Пуля осталась за ним.

Артур поприветствовал игроков, и в руки Валерьяна лег фолиант с черной бархатной обложкой. Углы фолианта и корешок украшены серебряными вставками, которые сверкали при свечах. На обложке выдавлен некий знак, который нельзя было толком разглядеть в полумраке комнаты.

— Что сие за писание? — спросил Андросов.

— Это копия книги одного австрийского колдуна, который жил два века тому назад. Говорят, он бесследно исчез, а некоторые утверждают, что его забрала небесная колесница.

— Рессорная бричка с голубями вместо лошадей? — пошутил Ручковский.

— Ну, полно вам, про небесные колесницы с древних времен упоминания идут, — возразил ему Андросов.

— Не верю я в это, бьюсь об заклад, это очередной анекдот, наподобие месмеризма, который придумал Франц Антон. Для праздных гуляк забава.

— Вы позволите? — спросил Андросов. — Интересно, что там написано.

Открыв книгу в произвольном месте, Андросов прочитал фразу на готическом немецком:

(Wenn jedes Wort an seine Stelle tritt, dann wird das Buch der Schöpfung seinen Sinn finden).

— Когда каждое слово встанет на место свое, тогда книга Творения смысл свой обретет.

— О как все серьезно! — восхитился Андросов. — А вы про каких-то там голубей.

— А что сие означает? — спросил Ручковский.

— Существует поветрие: когда Высшая сила, которую люди именуют Богом, творила мир, была создана книга, конечно, условно говоря. Так вот, в этой книге было записано все, что произойдет, но не только. Каждый элемент Творения имел свою шифрованную последовательность, этот шифр обозначал суть каждого элемента Творения.

— Попроще можно? — спросил Андросов.

— Материя предмета, мысль предмета, место предмета, предназначение предмета. Своего рода описание, руководство для использования. Но, поскольку у сотворенных сущностей была свобода выбора, суть вещей перепуталась и была утеряна. Это как раз то, о чем мы с вами говорили — счастье, жизнь. Паук, например, знает свое место, паутину плетет на деревьях, насекомых ловит. А человек не знает своего предназначения. Вот и мается от случая к случаю. Но дело, конечно, не только в людях. Как только каждый из нас найдет себя и место свое, только тогда замысел Творения будет исполнен.

— Не забивали бы вы этим голову, — сказал Ручковский. — Жили бы лучше в свое удовольствие, а хандры на белом свете и так с лихвой хватает.

— Отчасти согласен с вами, — сказал Андросов. — А то получится, как у Дон Кихота: благие намеренья к большим страданиям приведут. Посмотрите на нигилистов тех же, говорят, что освобождение людям несут, а толку то? На деле половина морфинисты да француватые. Еще никто человечество к счастью привести не смог, как ни старался. Итог, как в Гамлете: все плохо.

Валерьян полистал книгу и, найдя нужную страницу, подал ее Андросову.

— Прочтите тут — сказал Валерьян.

Андросов прочел готический шрифт на пожелтевшей бумаге:

(Die Schöpfung in der Zeit kommt an).

— Творение во времени прибывает. Поясните сию фразу, — попросил Андросов.

— Время — это изменение. Творение может существовать, только меняясь, а перемены, как мы знаем, всегда двух типов, порой к добру, но чаще к худу, — пояснил Валерьян. — Но здесь есть один тонкий момент. О нем я скажу чуть позже.

— Отец родной, вы никак в семинарии преподавателем работаете?

— О нет, увольте! Не терплю схоластики. А еще не терплю… — Валерьян украдкой глянул на Ручковского, как бы подбирая нужные слова, чтобы не задеть собеседника. — Прихлебателей не люблю и кляуз за спиной.

— Может, вы хотите сказать, что вы агностик? — решил уточнить Ручковский.

— Отнюдь, вот смотрите, что дальше написано.

(Undankbare Kinder verstehen den Großen Literaten nicht).

— Неблагодарные дети не понимают Великого Литератора. Прошу вас, Валерьян Аквинский, — подтрунил Андросов.

— О, этого ни один человек на сердце свое принять не сможет. Я, во всяком случае, не могу. Все клянут мир жестокосердный; греческие философы, французские философы и прочие винят за это Бога, что если он всемогущ, то чего он порядок-то не наведет? Получается, злодей и тиран жизнями людскими играет, как ему вздумается. Но суть в другом: мир наш как бы во времени существует, а время качает нас от худшего к лучшему и наоборот, но без этого и нас бы самих не было. Вот поэтому и вся суть непонимания: без переменчивости не было бы и нас самих. Однако стоит пояснить, что время есть только для персонажей творения, для Великого Литератора существует только изменение комбинаций элементов творения внутри Его сознания. А пока не будет подобрана нужная комбинация, все персонажи творения будут испытывать страдания и ждать, когда, наконец, будет подобран нужный шифр. Слово «ждать» весьма условно, так как существование всего обусловлено не временем, а сознанием Великого Литератора. Знаю, что весьма мудрено, но я пришел именно к такому выводу.