Старший хран пыхнул в дыру огнем, и мы замерли в ожидании.

С той стороны не раздалось ни звука.

— Ну, я пошел, — сказа Бат и сунулся в дыру.

Только звуки шорканья трущейся о камень брони и шелест несильной осыпи с той стороны.

— Ну, что, теперь мы с тобой? — спросил меня Паленый, когда хран дал знать, что у него там все в норме.

Немаленькое помещение, в котором мы оказались, плохо проглядывалось в свете наших фонарей. Лучи выхватывали или пустое пространство, или непонятные силуэты, которые цветом сливались со стенами.

Через минуту мы уже принимали прожектор, пропихиваемый Стояком впереди себя. А только командир успел выбраться полностью, как сразу врубили свет. Тот вспыхнул и показал нам…

— Так это гараж! — заорал Стояк не своим голосом. — Обычный гараж!!! Да что за задница?! Столько пройти, чтоб отрыть простой гараж?! А-а-ар-р-р!!! — ревел он.

А я смотрел и не особенно понимал, что так раззадорило и достало его. Я особого разочарования не испытывал — внизу стояли рядами штук двадцать машин праотцов, правда, полузаваленные щебнем и щедро присыпанные пылью, а потому в деталях пока не опознаваемые.

Тем временем Бат с наставником тщательно оглядывали помещение в мощном направленном луче прожектора, проходя им по потолку, стенам и полу.

— Вроде чисто, — сказал хран.

Паленый с ним согласился:

— На первый взгляд, да. Пошли командир, спустимся, посмотрим хоть с краю, — обратился он к Стояку, который, усевшись прямо возле ямы подкопа, теперь горевал, обхватив голову руками.

— Идите, я тут посижу, — страдальческим тоном изрек тот, даже не подняв на нас глаза.

Паленый пожал плечами и переглянулся с Батам. Я, ничего не понимая, потянул наставника в сторону. А когда мы немного отошли от горюющего командира, спросил:

— А чё это с ним? Мы же нашли настоящие машины праотцов! Это же здорово!

— Оно, конечно, здорово… — покривился недовольно Паленый, — но, понимаешь ли, малой, это не тот куш, на который надеется каждый искатель. Завал наш в четвертой каюте помнишь? Так вот, это остатки от таких же вот машин. Резаку материал, из которого они сделаны, поддается плохо, но раскурочить их надо, чтоб хоть что-то добыть. Только вот начинка капота опознаванию не поддается и спецы давно отказались ее исследовать, так что сдаем, как лом — валом, в синтезаторный отсек. Одна радость, в салоне иногда личные вещи находят, вот они-то хоть чего-то да стоят.

— Понятно… — протянул я, — ну, так завтра с утра примемся за другой завал!

— Ну, да-а… примемся, — покивал наставник, — но именно, что завтра. А сегодня Стояк и себе, и нам нэрвы еще помотает…

В общем, никто, конечно, никуда спускаться не стал и, когда командир нагоревался, мы подались обратно.

Ужин прошел тоже в невеселой обстановке, все, кроме командира, молчали и уже, похоже, без особого аппетита дожевывали остатки крола. А тот все ныл и ныл, вгоняя всех в еще более упадническое настроение.

Спальные мешки раскинули в углу между стеной и ближним к входу в тоннель склоном насыпи. Сам каменный завал прокалили огнем на всякий случай, и если не пожгли, то распугали надолго всю мелкую живность, которая могла в нем обитать.

Первая вахта досталась нам с наставником и мы, стараясь не светить на спящих фонарями, бродили возле лагеря, пристально вглядываясь в сгущающуюся темноту дальних подступов.

Впрочем, временами присаживались на склон отдохнуть, и тогда Паленый рассказывал мне о привычках и образе жизни разных существ, которые нам встретились сегодня… или могли попасться на пути завтра. Интересно оно получалось — вроде в школе знакомили со многим, но вся та информация вдруг показалась сухой и какой-то сжатой. А тут, поди ж ты, нюансики разные у всего имелись, без которых все те школьные знания никакой практической ценности считай и не имели.

Через два часа нас сменили Стояк с Прыщавым, а мы отправились на боковую. Я хотел было завалиться без перчаток и капюшона, но Паленый заметил и отругал, велев еще и повесить на шею защитные очки с намордником, которые перед ужином я перецепил на пояс. А налобный фонарь и вовсе собственноручно определил на положенное ему место.

— Ты должен быть во всеоружии, — нравоучительно бубнил он, подпихивая поближе ко мне арбалет, пока сам я умащивался на мягком спальнике, — никто не знает, что может случиться по пробуждению…

Он что-то еще бухтел потихоньку, вот только дослушать не получалось — не успев, кажется, прикрыть глаза, я стал проваливаться в сон, и даже заведший снова свое нытье Стояк, перебить мне его не сумел.

С сильного устатку что ли, но сон мой был пуст, черен и глух — одномоментное забытье какое-то, без сновидений и чуткости к постороннему. А потому проснулся я, как вынырнул из воды — резко и сразу, чувствуя, что задыхаюсь.

В следующий момент я понял, что воздуха мне действительно не хватает — кто-то с силой зажимает мой рот, подоткнув ладонью и ноздри, да и на грудь неслабо навалившись.

Первое, что я увидел, в ужасе распахнув глаза, это напряженное лицо наставника.

— Не ори, — одними губами произнес он, — понял?

Я кивнул.

Тот отпустил меня и, нацепив на себя намордник, опять взглядом велел сделать это и мне. Потом мы, также переглядываясь, подняли и защиту на глаза. И только после этого Паленый позволил мне сесть.

Тут же, поверх его плеча, я увидел стоявших чуть дальше Стояка и Прыщавого, замерших в напряженных позах. Все внимание их было направлено куда-то за край отгораживающего наш лагерь завала. В руках оба держали арбалеты, направленные туда же, куда смотрели их глаза.

Я подтянул свой и попытался вскочить. Паленый придавил меня ладонью и тихо буркнул:

— Не высовывайся, осторожно!

Я кивнул, давая понять, что понял, и мы двинули к парням.

Стараясь увидеть то, что так пугало старших, я все же аккуратно высунулся и обмер сам! Там, на самом верху противоположной насыпи, которую мы раскопали всего несколько часов назад, стоял щер!

Уже представляя размеры и самой насыпи, и, соответственно, других предметов относительно нее, я осознал, что зверь этот просто огромен! Навскидку, в холке он, скорее всего, был… не ниже меня!

Из-за перекатывающихся под бликующей чешуей мышц, массивное тело грузным не выглядело, а наоборот, пугало своей мощью. К тому же щер был в боевой трансформации — броневые пластины на морде закрыли ноздри, сделав ее похожей на заостренный таран, а наросты, которые превращали тело зверя в винтовой бур, когда он проламывал породу или нападал, стояли дыбом.

И тут, на краю зрения, где-то гораздо ниже, чем находился щер, я скорее почувствовал, чем действительно заметил, какое-то движение. Заставив себя оторвать глаза от страшной твари, опустил взгляд и у подножия той же насыпи увидел замерших Пердуна и Кука!

А они-то, что там делают?!

Но я успел только ошалеть от понимания, что им по ходу — все, кранты, а в следующее мгновение щер разверз пасть и взревел. Сейчас будет атаковать!

Вибрирующий гортанный звук взвился к близкому потолку, отскочил от него и наполнил собой, казалось, все огромное помещение, включая и далекую, невидимую в темноте, его часть. Я так и вовсе оглох.

А потом в звенящей тишине только и мог наблюдать, как, пригибая мощную голову к самым камням, щер метнулся вниз. Парни рванули с места тоже. Но тварь была настолько быстра, что те не успели сделать и десятка шагов, а она уже преодолела все метров тридцать спуска! А стоило ей достичь подножия насыпи, как ее зловещая пасть опять разверзлась и… она дохнула раскаленным воздухом.

Теплое веяние долетело до нас, находящихся на другой стороне улицы. А Пердун с Куком, так и не успевшие далеко убежать, от напора жаркой волны на ногах не устояли и покатились кубарем.

— Самка! — заорал Бат, стоявший чуть дальше за склоном и которого я до сих пор не замечал.

— Отлично, не огонь! — отозвался Паленый, — Погнали! Ей нужно время для нового дыха!

И мужики, как один, сорвались с места. Я тоже рванул вроде, но в этот миг щера метнулась опять и, достигнув парней, которые только-только начали подниматься, схватила ближайшего к ней Кука за голову. Тот и вскрикнуть не успел, как от первого толчка шея его видно надломилась, а от последующих и вовсе, не выдержав тяжести мотаемого из стороны в сторону утяжеленного доспехом тела, лопнула! Туловище, брызнув кровью из образовавшейся дыры, отлетело, а голова хрупнула в пасти так громко, что услышал даже я.