Дело решилось скоро и почти не встретило препятствий, за исключением бумажной волокиты. Особыми знаниями по предметам я все равно никогда не отличалась, так что держаться за меня смысла было никакого, а некоторые преподаватели, наверное, и вовсе вздохнули с облегчением, избавившись от нерадивой ученицы, совершенно не заинтересованной в их лекциях.
Дышать стало легче, а с плеч слетел многотонный груз, и я, с легкостью на сердце, решила, следуя налетевшему внезапно порыву, навестить театр, который тоже был мне своеобразным домом. Я не была там не так уж и много, но после стольких событий, казалось, что прошла целая вечность.
Никто не репетировал, а рояль отдыхал под черным чехлом; но в самом углу сцены, на ее краю, я увидела знакомую одинокую фигуру. Я замерла на входе, боясь нечаянно потревожить чужое уединение, но знакомый голос, гулко раздавшийся в тишине зала, заставил меня подойти к его обладателю.
– Привет пианистам, – улыбнулся краешками губ Дмитрий и, склонив голову, смерил меня внимательным взглядом, – Ты сегодня и без рояля светишься, – заметил он, а я смущенно улыбнулась, – Обычно, видишь тебя – и не понимаешь, тень ли, человек ли, но садишься за своего черного зверя, и сразу жизнью наполняешься. А теперь вся как живой источник. Любовь? – утвердительно спросил он, а я только шире улыбнулась, не отрицая свершившегося события. Отрицать очевидное – глупо, тем более, когда это настолько прекрасно, что заставляет тебя сиять.
– Почему вы здесь сидите в одиночестве? – спросила я, прислоняясь спиной к краешку сцены. Актер вздохнул, кинул взгляд куда-то вглубь зала, и облокотился рукой на одно колено, всем своим видом выражая грустную задумчивость и даже какую-то изломанную обреченность.
– Думаю, – кратко объяснился он, а потом, решив видимо, что с одной неразговорчивой тенью можно немного пооткровенничать, добавил, – Причины плохих поступков, в большинстве случаев, достаточно уважительны и изначально правильны. Но кто же будет следить за началом цепочки, если в результате всё выходит не так, как задумывалось. А если и так, то результат не всегда всех устраивает.
Я честно пыталась уловить мысль. Но глубокомысленные раздумья с трудом отвоевывали место в голове, где все было застлано туманом счастья.
– Мой старый друг очень помог мне однажды – в безвыходной ситуации, когда я лишился всего, даже крыши над головой, он дал мне шанс начать все сначала. Я, конечно, не берусь сказать, что «Орфей» сосредоточие бесславных гениев, это далеко не так, но, знаешь, после беспросветности, здесь вполне можно существовать. А как тебя послушаешь, так и вовсе хочется идти и творить, и обязательно верить, что получится также, глубоко и правильно. Искусство – как любовь, как сама жизнь. Но, я кажется, отвлекся… Да, помог он мне сильно, в ответ озвучив лишь маленькую просьбу, которая не показалась мне криминальной, даже наоборот, мне казалось, что я на самом деле делаю что-то хорошее.
– И что же это была за просьба? – рискнула спросить я, подозревая, что на поверку просьба оказалась не такой уж и безобидной, раз мужчина завел такой серьезный разговор. Однако мне было непонятно, почему он рассказывает это мне – то ли ему просто нужно было выговориться кому-то, кто никогда и ни за что не вынесет это за стены театра, то ли, что было маловероятно, я как-то была замешана во всем этом.
– Понимаешь, мой знакомый – человек публичный, так что самому ему сюда являть нельзя. И у него, так уж вышло, не заладились отношения с сыном, кажется, они оба наворотили дел, – я слегка напряглась и уже более внимательно прислушалась к тому, что говорил Дмитрий, – Ну вот он и попросил меня за ним приглядывать. Рассказывать, что, да как. Я думал, что это забота, а это было шпионство, наверное, раз так вышло. Знаешь, что у нас в подвале здания находится стрелковый клуб? – спросил Дмитрий, продолжая игнорировать мой взгляд.
Я кивнула, потом продублировала это коротким «Да», и намеренно не впускала в голову мысль, отражающую суть слов этого человека. Но она упрямо вертелась и требовала уделить ей внимание.
– Конечно, знаешь, он же твой парень… Так уж вышло, Зина, – с сожалением посмотрел на меня Дмитрий, – Кажется, это из-за меня вам с Маратом придется теперь не так уж и легко.
Я задохнулась воздухом.
– Что? – недоверчиво переспросила я, глупо хлопая глазами, – Вы следили за… Северским?
Мужчина кивнул.
– Под прикрытием работы в театре докладывал Боре о положение дел в жизни его сына, следил за успехами, а потом, ну и… про тебя рассказал, конечно.
– Вот как он узнал, – прикрыла я глаза, огорошенная неожиданным и неприятным открытием.
– Прости, – кивнул Дмитрий.
– Но, – я встрепенулась и с застывшей в глазах тревогой посмотрела на мужчину, – Что значит «придется не так уж и легко»? Неужели тот прием был…
– Началом? Детка, – грустно усмехнулся он, – Ты – главный козырь по завлечению Марата в сети. Его отец не мог заполучить его в течение многих лет, но вот появляешься ты – и он приходит к нему сам, без боя, но с поражением. И я думаю, что ты уже знакома с Соколовским?
– Он один из меценатов конкурса, в котором я участвую, – я почувствовала, как сердце ушло в пятки, а ужас сковал тело.
– Вот как… Видимо, Северский точно знает, что делает, – внезапно одобрительно хмыкнул он.
– Что вы имеете в виду? – блекло спросила я, чувствуя, как с каждой новой фразой из моего тела испаряется дорогое мне счастье.
– Захар Соколовский, известный в узких кругах как «Сокол», давно уже имел виды на твоего парня. И всё пытался выманить его из рук Баринского, покровителя Северского на игре и в работе. Но с такими вещами не шутят, а таких людей тем более не кидают, даже ради большой наживы. Но тут появляешься ты, у тебя конкурс, а Соколовский находится за его кулисами… Подозреваю, что парень уже обрубил все мосты. Думаю, он многим ради тебя пожертвовал. Я бы сказал, совестью и честью.
В глазах потемнело. Я прикрыла веки и до боли сжала пальцы.
– Вы хотите сказать… хотите сказать, что Марат… что из-за меня ему придется восстановить контакт с отцом и вести дела с Соколовским?
– Полагаю, что так.
– Но… не может быть. Он не станет этого делать. Зачем ему идти на такие жертвы, – устало отрицала я, хотя понимала, в глубине души знала, что это правда. Я – причина его тревог. Именно поэтому после разговора с Соколовским на банкете он вернулся сам не свой. Поэтому его отец был так самодоволен и с триумфом смотрел на нас.
– Вот я и говорю, – вздохнул Петрушевский, – Причины, как правило, имеют положительные порывы, но их результат не всегда устраивает всех участников, которых эти причины затрагивают.
– И я должен, по-твоему, считать, что причины, побудившие тебя подставить меня, имели в себе что-то благое? – раздался позади нас раздраженный высокий голос, на который даже я, находящаяся в состоянии оцепенения, отреагировала резким движением. Из-за кулис к нам вышел Лео, и его взгляд был полон презрения, а голос скрежетал недовольством. Петрушевский, по-видимому не ожидавший прихода нашего руководителя, нервно поднялся и посмотрел на того устало, но без вины во взгляде.
– Что молчишь? Не хочешь и мне излить душу? И как давно ты метил на мое место?
– Да как сказать… Так себе из тебя руководитель вышел, Лео.
– Не тебе это решать! – проорал Владленский, заставляя меня в очередной раз вздрогнуть, – Ты еще меньше достоин этого, раз действовал такими грязными методами, – он принялся гневно метаться по сцене и то ли себе, то ли мне объясняя свой праведный порыв, затараторил, то и дело срываясь на визг, – Пока я был в больнице, ты умудрился снюхаться со светорежиссером, подговорил его соврать про запись видеонаблюдения, и выставил меня виноватым в срыве собственного спектакля! Немыслимо! Абсурд! Я, Леопольд Владленский, ни разу бы… дело чести…Дошло до того, что меня, и правда, чуть не сместили! Но ты еще и умудрился своровать спектакль, написанный невинной девушкой и пригрозить ей вылетом из квартета, если она хоть что-то вякнет и не подтвердит придуманную тобой версию! Еще и оклеветал ее связью с нашим актером! Прямо трагедия выходит, с причитающимся злодеем, не находишь? – Лео опустил голос до шипения, а я слабо вникала в их разборки, сосредоточенная на собственной роли злодейки в судьбе Марата. Кажется, то что я слышала касалось Кати, Дмитрия и Лео. Что-то совершенно непредсказуемое и неправильное.
