Первоначальное предубеждение к ней полетело к чертям, стоило мне узнать ее ближе, собственное многослойное прокачанное равнодушие обернулось против и вывернуло свою изнанку, которая была нестерпимо-горячей и жадной до одной бледной девчонки. А мысли о ее руках убивали последние частицы хладнокровия. Я хотел ее. Ее всю. Молчаливую, загадочную, с грустными темными глазами, неторопливой улыбкой, грацией экономных движений, стремлением спрятаться ото всех завесой своих темных волос, хотел узнать ее мысли, ее вкусы, ее привычки, проникнуть в необычайно яркий внутренний мир и помочь сделать шаг в сторону мечты. Ей не повезло в одиночку бороться с теми, кто не понимал и не признавал ее талант; но она больше не была одна, даже если еще этого не осознала, а в том, что ни я, ни Мармеладова не считаемся с мнениями других, если считаем что-то единственно верным, ей еще предстояло столкнуться. Бороться против нас было чревато проигрышем.
Только когда оказался перед знакомым домом очнулся от навязчивых мыслей. Я заглушил двигатель и вышел из машины, бросая взгляд наверх – где-то там в ее квартире горел свет и, скорее всего, ее обитатели готовились ко сну. Но нестерпимое желание сделать хоть что-то заставило меня достать телефон и набрать номер, поражаясь первобытной дрожи, забытой с времен первых школьных свиданий.
Где-то около подъезда, за тенью кустов, заиграла знакомая мелодия; я вздрогнул и оглянулся и заметил одинокую фигурку, замершую на лавочке, склонившую голову вниз. Я не мог разглядеть в темноте выражения ее лица, поэтому оставалось лишь гадать, что заставляет ее медлить с ответом – нежелание меня слышать или боязнь моего напора после сегодняшних событий. Пока она размышляла, я отошел в сторону, чтобы незамеченным наблюдать за ней со стороны.
Зина смотрела на телефон, я смотрел на Зину, напряженное ожидание скручивало нас обоих.
– Да, – наконец отозвалась она, и я облегченно выдохнул, – Северский, я не давала тебе свой номер.
– Не давала, – согласился я.
– Ладно, – устало выдохнула девушка, – Прости за сегодня. Я давно забыла про то, что такое спокойствие, устала от всех и вся, просто хочу откатить обновление и вернуться к начальной версии.
– Шелест, хватит извиняться, всё равно бессмысленно.
– Я...
– Ничего не будет как прежде. Ни ты, ни я, ни твоя жизнь.
– Эй, парень, тебе говорили, что ты слишком самоуверен?
– Чертовски много раз, – улыбнулся я.
– Кажется, я постоянно об этом забываю, – фигура на лавочке запустила пальцы в голову и лениво взъерошила тёмную копну волос, – А ты звонишь...
– Просто так, – слишком поспешно отозвался я и наткнулся на напряженное неловкое молчание, текущее по линии связи. Живот скрутило в узел, а голову словно натолкали ваты, но ноги все равно сделали несколько шагов в сторону лавочки. Голос в телефоне заставил меня настороженно замереть.
– Что-то происходит. Это что-то ломает меня и заставляет переставать быть собой, – я осторожно переместился в сторону и ловил каждое сказанное слово, боясь спугнуть пугливую, но неожиданно смелую этой ночью Шелест, – Я напугана, но страх не держит меня на месте, и вместо того, чтобы спрятаться, я с интересом двигаюсь прямо в эпицентр опасности, каждый раз ожидая, что вот-вот наступлю на что-то острое, что убьет меня или ранит. Но все равно иду. Северский, а если я никогда не вернусь? Я все думаю об этом и никак не могу смириться. Что же ждёт в конце?
Я внимательно следил за статично замершей Зиной. Хотелось подойти к ней, укутать своими объятиями, уткнуться в волосы, забрать, увезти к себе и заставить забыть обо всем, что съедает её изнутри; но приходилось осторожно пробираться сквозь плотно стоящие деревья огромного леса, которыми девушка отгородила себя от людей – капканы и ложные тропы ждали наготове и каждый необдуманный шаг был чреват откатом в точку невозврата.
– А ты закрой глаза и шагни вперёд, – после паузы ответил я.
– С закрытыми глазами кружится голова и теряется чувство равновесия. Я упаду
– Не упадешь.
– Почему же?
– Я тебя поймаю.
Зина встрепенулась и, словно почувствовав моё присутствие, оглянулась по сторонам. Но прежде, чем её глаза выхватили мой силуэт из темноты улицы, тишину спящего города нарушил шум подъезжающей машины, а свет фар безбожно прожог едва освещенную светом фонарей темень. Зина вздрогнула и оглянулась. Она так и не ответила, зато неясно почему заволновалась, когда машина притормозила практически рядом с ней. Мне оставалось слушать молчание и недоумевать до тех пор, пока знакомая фигура не заставила меня крепко зажать телефон в руке.
***
Я так и застыла с трубкой, прижатой к уху, задетая за живое такими тёплыми и по-настоящему интимными в ночной тишине и застывшем наэлектризованном воздухе словами Марата. Вася вышел из машины и стоял близко, смотря на меня темными, подернутыми печальной дымкой глазами. Но тот, кто почему-то долго молчал в трубке, словно наверняка зная, почему я так долго медлю с ответом, был мне куда ближе и роднее сейчас, заставляя дрожать лишь от низкого голоса, который хотелось слушать ночь напролёт, без страха ведая о том, что накипело и что болит, и почему-то совершенно не боясь того, что человек на том конце что-то не так поймёт или ему будет неинтересно и скучно слушать о простых жизненных проблемах одной не слишком счастливой, но никому не желающей открываться девушки. Когда-то я думала, что Вася единственный смог пробраться дальше всех, но, как оказалось, он так и остался стоять на пороге открытой двери. Шаг, который он сейчас так хотел сделать, теперь вёл в пропасть, а мостик в мою душу поменял направление. Сидеть и разговаривать посреди ночи о том, что меня терзало, я хотела не с ним.
– Привет, – несмело улыбнулся он и сквозь рваную челку привычно нахмурил брови, – Почему сидишь здесь одна? Холодно, ночь на дворе.
– Тебе Миша позвонил? Ты поэтому приехал?
Вася не стал лукавить и кивнул.
– Я бы все равно нашёл повод. Но его и искать не нужно, ты же помнишь про мой день рождения?
Я удивленно вскинула брови.
– Неужели хочешь пригласить? Вась, я не железная и не бесчувственная, и мне до сих пор больно. Я готова смириться с тем, что оказалась не про тебя, но растаптывать себя и дальше не позволю. Ты раз за разом причиняешь мне боль. Сколько раз мне повторить, что я не хочу тебя видеть?
– Зина, – молитвенно вскинул руки парень и на миг устало опустил глаза, – Я бы очень хотел, чтобы ты пришла. Будь ты другом или девушкой, это неважно, пока неважно, просто без тебя я не представляю этот день. Никто не сможет заменить тебя. Никто так потрясающе не режет праздничный торт, – слабо улыбнулся парень, вспомнив забавный момент из нашего общего прошлого.
Я против воли окунулась в ниточку воспоминания и на мгновение прониклась чувством причастности к судьбе этого парня, который, несмотря ни на что, никогда не сотрется из моей памяти. Но у нитки был отрезан конец, и история продолжалась без него.
– Прости, Вася, – я покачала головой, села на лавочку и задумчиво покрутила в руках телефон. Что-то засвербело под ложечкой и рёбрами, когда я поняла, что Северский так и висел на том конце, замученный ожиданием и скорее всего слышавший каждое слово нашего с Васей разговора. Я с опаской поднесла телефон к уху, но прежде, чем я успела ответить, на том конце оборвалась связь. Северский точно обладал особым талантом предугадывать и домысливать и, пожалуй, ему следовало вести собственную экстрасенсорную программу вместо полуночных разговоров с совсем не разговорчивыми бледными особами.
Вася присел передо мной на корточки и взял мои руки в свои ладони, я замерла, не отодвинулась, но очень хотела, чтобы всё это закончилось. Мои мысли витали очень далеко отсюда, там, где обрывалась связь и провисали, точно сломанные ветки, короткие гудки.
– Милая, я очень хочу повернуть время вспять, хочу исправить свою ошибку. Всё, чего мне сейчас хочется, это обнять тебя, прижать к себе и почувствовать, как ты обнимаешь меня в ответ. Но ты закрылась от меня, и не даёшь мне даже шанса... Я не могу вернуться назад, но могу пообещать тебе, что больше никогда тебя не предам, если ты простишь меня. Закрой глаза и послушай, как быстро и громко стучит моё сердце рядом с тобой, и ты поймёшь, что я не вру. Во второй раз я тебя не потеряю.
