Несмотря на то, что вчера все, хоть и достаточно скромные, декорации и вся мало-мальски подходящая бутафория были установлены на сцене под чутким руководством Владленского, сейчас не осталось даже мизерной доли гармонии в состыковке тех или иных предметов, которые, словно сговорились ночью, и решили перебраться куда угодно, лишь бы не оставаться на положенных им местах. Так, красивый, даже помпезный и вычурный, макет готического замка вдруг перевернулся, точно решил прикорнуть перед спектаклем; розовые фламинго, неведомо каким боком вообще затесавшиеся в это шоу, и пробившие себе дорогу не иначе, чем своим пошлым видом и не менее пошлым цветом, смотрели на всех надменно, стоя на закрытой крышке рояля; актеры, вместо того, чтобы щеголять в сценических костюмах и, уподобляясь фламинго, с надменностью глядеть на всех своими ярко разукрашенными лицами, растерянно бродили среди творящегося на сцене раздрайва и больше напоминали скользящих теней, чем персонажей предстоящей комедии а-ля «Свадьба Фигаро» и это не считая того, что перед сценой с разнесчастным видом носилась коротконогая женщина средних лет в красном костюме с кокетливым вырезом на юбке, гладко уложенными волосами и ярко накрашенными глазами, томно вздыхающая и то и дело останавливающаяся, чтобы обмахнуть себя черной шляпой с большими полями и фиолетовым пером, в основании которого покоился большой искусственный камень.
Мы с Дмитрием удивленно застыли и переглянулись, а потом, не сговариваясь, направились к незнакомке в красном, чтобы прояснить для себя суть, если она вообще была объяснима, в чем я сомневалась.
– Ох! – причитала она и вздыхала, отчего ее большая грудь, обтянутая тканью пиджака, трепыхалась, вызывая опасения, что сомнительно крепкая, как по мне, красная пуговка может не выдержать и прилететь кому-нибудь в глаз. – Ну как же так! Как же так! Что же теперь делать? Как все это объяснить? Всё насмарку, всё-всё! – грустно скривилась она, опустила брови и обмахнулась шляпой.
– Простите..., – обратился к даме Дмитрий, склоняя голову, – Не имею чести быть знакомым с вами…
– Я Лола Рубинштейн! – не дала ему договорить она, кидая на нас скользящий и воспаленный отчаянием взгляд. – Да-да, та самая! – добавила она, видимо, прочитав в наших глазах понимание, которого, впрочем, не было, по крайней мере, у меня. – Я заказчик этого спектакля и несчастная жертва возложенных на молодого преуспевающего Владленского рухнувших в одночасье надежд! Весь свет… вся элита… как же так! Что же мне делать!? – риторически вопрошала она, обращаясь ко всем разом.
– Позвольте, – снова обратился к ней мужчина, – меня зовут Дмитрий Петрушевский, и я тоже сегодня должен исполнять роль… должен был, по крайней мере, – метнул он сомнительный взгляд на сцену. – Не составит ли вам труда объяснить, что здесь произошло? Мы с Зиной, – кивок в мою сторону, – Только что пришли и находимся в некотором смятении от того, что творится.
– Ах, Дмитрий, – театрально махнула она рукой, – если бы я знала! Я сама совершенно случайно прибыла сюда раньше назначенного срока, потому что провела у парикмахера меньше времени, чем планировала, и надеялась застать всё в полной готовности, однако… Это ужасно, просто настоящий кошмар! День рождения моего Яшеньки, весь свет… такие важные люди…! Такой позор! Горе мне! – она прижала шляпу к большой трепещущей груди и с тоской глянула на сцену, как будто надеясь, что все происходящее колдовским образом исправится, и примет нормальный вид.
– То есть, что произошло, вы не знаете? – решил уточнить Дмитрий.
– Меня больше волнует, что произойдет, когда узнают о том, что вечер Лолы Рубинштейн, приуроченный ко дню рождения ее сына, потерпел фиаско!
– А вы не спрашивали у присутствующих, о причинах, кхм, такого странного положения?
– Ах, Дмитрий, стоит ли узнавать ответ на то, что всё равно не исправить? К тому же я ждала, что Леопольд лично будет руководить процессом… О, как я заблуждалась в нем! А ведь такие замечательные отзывы слышала, хорошая знакомая мне его посоветовала, как молодого и подающего надежды молодого человека, не стянутого рамками консерватизма, готового на любые эксперименты и открытого для новых идей…
– Он в больнице, – видимо, дамочку никто не просветил на этот счет.
– Что вы говорите? Но как же? Ведь спектакль… Ох, за что мне такая беда на голову?! Бедный мой Яшенька! – почему-то мне подумалось, что «Яшенька» едва ли жаждет побывать на шоу, устроенным мамочкой, скорее для показа собственной значимости в мире, где она вертелась, чем для сына. Хотя, кто разберет этих странных людей..?
– Дела…, – протянул Дмитрий и пошел по направлению к плачевно выглядящему струнному квартету. Я семенила следом, не желая упускать подробности, не меньше Дмитрия озадаченная происходящим, так как разговор с неизвестной мне, но, видимо, известной в определенных кругах Лолой Рубинштейн, не пролил никакого света на предвосхищающие ситуацию события.
Альтистка, которая рыдала, и которую, как я узнала раньше, звали Катя, к нашему счастью, переходила в стадию успокоения, которая лишь изредка нарушалась резкими непроизвольными всхлипами и одиночными слезинками, вряд ли способными еще больше испортить когда-то искусный, а сейчас некрасиво поплывший по лицу макияж. Скрипач Коля всё также суетился над ней, то поглаживая ее плечи, то присаживаясь перед ней на корточки и пытаясь всучить стакан с водой, который она упрямо отталкивала рукой. Заметив наши вопрошающие взгляды, он как-то устало вздохнул и пояснил:
– Она в вашем театре умудрилась завязать шуры-муры с этим вон, блондином смазливым, – кивнул он в сторону одного из актеров, молодого красивого парня. – Говорил я ей – дура! От этих актеров только и жди, что беды, – Дмитрий никак не отреагировал на едкое замечание, – нет же, «люблю, жить не могу, до гроба»… да три ха! Теперь вот рыдает в десять ручьев, потому что час назад застукала его в гримерке с одной из местных, – он некультурно выразился и хмыкнул, – артисток!
– А с нотами что? – спросила я.
– Да пока они там скандалили, на них какие-то бутыльки попадали, я черт знаю, что за смеси! А она их тут раскидала пришла, мол, смотрите, какая я разнесчастная, – сурово, но с долей заботы посмотрел он на Катю, которая расстроено вытирала глаза и понуро кивала, соглашаясь с определением «Дура».
– Ясно, – нахмурился Дмитрий. – А что с этим? – кивнул он на сцену.
– Мы когда пришли, тут уже все так было, так что не в курсе! – развел руками Коля, а вторая скрипачка закивала, подтверждая его слова. – Думаете всё, спектакля не будет? – спросил он у нас.
Я неопределенно пожала плечами, а Дмитрий сказал:
– Сначала нужно выяснить, что случилось с декорациями и почему актеры не готовы исполнять роли, а там уже решать.
Коля кивнул и вернулся к попыткам всучить горе-влюбленной воду.
Пришлось нам с Дмитрием снова пройти мимо раздосадованной Лолы Рубинштейн и подняться на сцену, чтобы дособирать главную и самую большую часть пазла, которая и представляла, к тому же, всю проблему, потому что, если скрипачку еще можно как-нибудь привести в чувство и заставить играть, пусть и по испорченной в порыве злости партии, то что делать с совершенно не готовой к спектаклю сценой и актерами, было не ясно.
– Эй, молодежь! – обратился Петрушевский к ближайшей парочке и поманил их рукой. – В чем дело? Почему на сцене такой бардак? И с какой стати вы до сих пор не одеты? Что за саботаж?
– Вы так говорите, как будто это мы виноваты, – сморщилось лицо того самого смазливого блондина, по совместительству, страстного любителя женщин. – Между прочим, мы пришли, как и положено, заранее, чтобы подготовиться, грим, костюмы, всякое такое, – он нервно дернул плечом, как будто вспомнил неприятное событие. – Но в гримерке нас ждал сюрприз – все заготовленные наряды были изодраны, а может быть, их ножом порезали каким, черт знает, – нахмурился он, а мы удивленно уставились на него и его спутницу, которая мрачно кивала рядом, – а косметические наборы были разбросаны по полу, ну знаете, как будто там случилась большая истерика, или нервный срыв – у меня так мать громила посуду на кухне, когда была не в настроении, тарелки на целую кучу осколков разлетались! – вспомнилось, что когда-то я слышала истории про то, что этот симпатичный парень был сыном известной своими эксцентрическими выходками актрисы, муж которой частенько изменял ей, а она, безуспешно, раз за разом, пыталась уйти от него, но что-то, видимо любовь (в извращенном ее проявлении), заставляло ее возвращаться. – Это еще ладно – потом мы пришли сюда, – он сделал широкий жест рукой, как будто пытался обнять воздух, – и обнаружили грандиозную разруху. Вам повезло – мы частично прибрались, так что всё выглядит более-менее… Но костюмы не спасти, это факт, к тому же за такое короткое время! – он кинул быстрый взгляд на часы и хмыкнул. – Накрылось шоу Лео!
