И так непросто закрыть глаза и отрезать себя от него, от волн напряжения, прокатывающихся между нами с штормовой силой. А потом резко распахнуть их, оборачиваясь на громкий голос, раздающийся из открывающейся двери ванной комнаты.

– Северский, надеюсь, ты не против, что я воспользовалась твоим гелем для душа? Не, я все понимаю личное – святое, но твое мыло попахивает лавандой, а ты знаешь, что я лавандовый фашист, лавандоненавистник и приверженец левых антилавандовых взглядов… ёпс! – девушка с полотенцем на голове, укутанная в халат, застыла, уставившись на меня во все глаза.

Я сразу узнаю ее – та самая девушка, с которой я столкнулась у стенда с расписанием, с развешанными на нем скандальными фотками. Та, на которую невозможно не обратить внимания. Та, которую невозможно забыть. Та, которой самое место в квартире у Северского, в его ванной, с мокрыми после душа волосами и правом пользоваться его гелем. А в купе с его относительной наготой всё это наводит на мысль, не предвещающую ничего хорошего.

По всему выходило, что Тихомирова проиграла по всем параметрам именно этой девушке с нестандартной внешностью. И Северского трудно было упрекнуть в выборе пары.

Понятно, почему она так странно реагировала, когда увидела нас вместе на фотографиях – какой девушке понравится, что ее парень таскается с другой, да еще оказывается с ней, хоть и не по своей воле, у всех на виду? А про возникшую сейчас щекотливую ситуацию я вообще молчу – выйти из душа, и столкнуться с той самой незнакомкой с фотографий, которая по всем видимым признакам провела в этом доме ночь – как минимум попахивает скандалом. И пусть эта незнакомка и в подметки не годиться такой интересной девушке, как застывшая передо мной особа, ситуация из ряда вон скандальная и неправильная.

И что-то мне подсказывает, что страдать придется моей очень далекой в данный момент от стабильности душе.

Но для начала, прежде, чем пройтись через мясорубку предстоящего разговора и выяснить причинно-следственные связи между моим нахождением в этой квартире и, собственно, ее хозяином, нужно справится с почти уничтожившей меня засухой.

– Можно мне попить? – хрипло шепчу я и перевожу взгляд с девушки на Марата.

– Не лучшее утро? – поднимает бровь Северский и хмыкает, но идет в направлении кухни.

– Начало неминуемых последствий! – поднимает палец девушка и как-то чересчур дружелюбно, как для такой ситуации, улыбается мне и, следуя за парнем, манит меня пальчиком.

– Что? – захожу я в просторную комнату и смотрю нахмуренно на странную парочку. – Я вчера… напилась? – это пока единственное разумное объяснение моего состояния. Точнее, не совсем разумное, но объяснение. Но только состояния, потому что все остальное пока весьма и весьма туманно.

– Это тебе лучше знать, Шелест, – протягивает Северский стакан с водой, при этом внимательно меня оглядывая. Девушка же фыркает, хозяйничая около холодильника.

– Щас освежим ее память…, – тянет она, доставая бутылку с молоком. Видимо, собралась готовить кофе, или быстрый завтрак. – Северский, Аполлон мой ненаглядный, будь лаской – прикрой фасад, смущаешь население, ну! Это я привычная и пофигистичная, а вот Зина ничем не заслужила лицезреть твой нюшный облик! И не смотри так на меня – никто здесь не спорит, что твоя неземная красота спасет мир, но вот в данный момент этот способ скорее добивает, нежели помогает! – разразилась необычайно странной тирадой девушка, при этом, с невозмутимым видом наливая молоко в высокий стакан. Северский хмуро посмотрел на нее, потом глянул на меня и, видимо, в чем-то убедившись для себя, молча вышел из кухни. Я кинула взгляд на его удаляющуюся широкую спину и мысленно поблагодарила незнакомку – она как будто прочитала мои мысли, которые неизменно возвращались к тому, что голый торс Северского меня почему-то странно волновал.

А еще меня волновало то, что эта девушка мало того, что знала мое имя, так еще и общалась со мной так, будто мы сто лет знакомы, и мое нахождение в квартире ее парня ничем не примечательное обыденное событие. Что касается девушки, то я едва ли могла считаться даже ее очень-очень далекой знакомой.

– Меня зовут Соня! – улыбнулась она, снова поражая меня своей осведомленностью о том, что творится в моей голове. – Соня Мармеладова, – добавила она и ухмыльнулась, оценив мое выражение лица. – Да, согласна, то еще имечко, но что есть, тем пользуемся, распоряжаемся и не жалуемся! Кстати – выпей, – неожиданно протянула она мне молоко, – полегчает!

– Почему молоко?

– Единственное средство доступное в домашних условиях, – пожала плечами Соня.

– Извини, я все еще не понимаю.

– Зина, а ты, случаем, не употребляешь ничего ммм… для поднятия настроения?

– Имеешь в виду, не любительница ли я приложиться?

– Не… я про более существенные способы.

Я нахмурилась, озадаченная странным взглядом Сони. И никак не могла уловить мысль, которую она пыталась донести.

– Не понимаю о чем ты, но я не сторонница внешних симуляторов, не люблю алкоголь, сигареты, кальяны и прочие способы словить кайф.

– Значит, без ее ведома накачал! – кивнула Соня вошедшему Северскому, облаченному, к моему счастью, в красную футболку с лейблом кока-колы.

– Сомневалась? – с саркастической интонацией спросил у нее парень и бросил на меня ироничный взгляд.

– Ни разу! Просто решила убедиться, так сказать… Исключительно чтобы очистить совесть, прежде, чем доставать биту! И в этот раз никаких мальчиков-цветочков, Север, – пригрозила ему Соня, – я сама этого подсадилу шизоидного найду и с упоением верну ему должок и сверху накину пару бонусов, так сказать за Зину и мир во всем мире!

– Не увлекись, – хмыкнул парень, – вдруг Шелест будет по нему горевать? – посмотрел он на меня, и его острый взгляд резал меня точно масло. Кого бы они не имели в виду, он явно был здесь не в фаворитах. – Давно ты знакома с Татарским?

– С кем? – по неведомым мне причинам Северский решил, что я могу иметь общих с ним знакомых. Становилось все более не по себе и все далее от реальности. Больше походило на сон – странный, вывернувший все наизнанку сон.

– Не думал, что ты такая неразборчивая, чтобы ходить с незнакомыми парнями по барам, – прищурился он. Соня тыкнула его в бок.

– Парень, а ну-ка укротись! – резко сказала она. – Не слушай его, – обратилась уже ко мне со странно потеплевшей интонацией. – Это он с виду циник и крокодил, а на деле жалкий альтруист и добряк! – хихикнула она.

Создавалось ощущение, что эти двое планомерно издевались надо мной, заводя все в более темные дебри и уводя от понимания сути.

Однако мое более-менее пришедшее в норму сознание зацепилось, точно утопающий за соломинку, за слова Марата о баре и незнакомом парне с фамилией Татарский. Я прикрыла глаза и точно в воду нырнула в озера памяти, воссоздавая разрушенную цепочку событий, постепенно приходя в далеко не культурный шок, от того, что произошло. Ошметки воспоминаний собирались в кадры, кадры воссоздавали фильм, а фильм поражал тем, что я играла совершенно чужую роль.

Донельзя грустный пассаж с Васей, мое бегство и старый кинотеатр еще в какой-то степени были связаны со мной и устойчиво удерживали форму в пределах классической жизни Зины Шелест. И мне бы удрученно вздохнуть об утерянном счастье, да только дальнейшие лоскутки воспоминаний не давали сделать ни одного глотка воздуха – что-то гибельное вселилось в меня в момент знакомства с Сережей, которого я тоже вспомнила, и неукротимая сила взвихрила другую меня на пик Олимпа – счастье, которое крушило стены купола, но на деле даже не принадлежало мне настоящей. Мои пальцы подчинялись чужой воле и исполняли чужую прихоть, а последние частички реальности ломались об мою предельно широкою улыбку, смех и желание поделить одиночество с почти незнакомым мне человеком, которому я почему-то в итоге дарила свое сердце и душу.

Я открыла глаза и ошарашено уставилась на Соню и Марата.

– Что это было? – едва слышно спросила я, вцепившись руками в стол.