Во-вторых, Северский – это неумолимая смерть для мира Зины Шелест. Звено, которое нужно убрать, чтобы вернуть на круги своя вертящийся точно детская каруселька мир.

И пока народ разочарованный отсутствием какой-либо реакции с моей стороны расходился по кабинетам, пока Ульяна что-то изумленно говорила рядом, то ли пытаясь успокоить меня, то ли порываясь убить пару-тройку людей, я спокойно и уверенно отцепляла фотографии и скручивала их трубочкой. Конечно, глупо полагать, что это как-то поможет – всё равно все уже успели наглядеться на самую абсурдную из всех возможных комбинаций – Тихушницу, Королеву, и человека-Айсберга. Скорее всего, самые ушлые даже сфотографировали это творение на мобильные и выложили в сеть. И если реакцию Тихомировой мы оценили, то вот как отреагировал Северский, оставалось только предполагать. В любом случае, я решила, что избегать всеми возможными способами этого парня – лучшее из решений. Я невольно попала под каток его популярности, и результатом стало мое утерянное жизненное равновесие.

– Знаешь, Уль, я, пожалуй, сегодня еще «поболею», – мрачно протянула я подруге, единственной оставшейся стоять рядом со мной в пустом холле.

– Зин…

– В порядке.

Уходя из университета отметила, что та самая девушка, которая смотрела на меня сегодня у расписания, сидит на подоконнике и сверлит мою удаляющуюся спину задумчивым взглядом.

***

Я сижу лицом к входу, поэтому сразу замечаю его – парень тоже находит меня глазами и неторопливо двигается в мою сторону. Татарский расслаблен и уверен в себе, его хищные, светлые до прозрачности раскосые глаза прищурены, губы изломаны насмешливой улыбкой, во рту неизменная жвачка, я даже сейчас могу с уверенностью сказать, что она пахнет клубникой – давно уже вызывающий отвращение запах, связанный исключительно с моим вечным оппонентом.

– Северский! – приветствует меня и садится на соседний стул у барки. Место встречи как нельзя кстати соответствует нам обоим – бар «Пуля», злачный, пропитанный запахом дешевого пива и пота. Оказался в фаворитах исключительно из-за близости к стрелковому клубу Барина.

– Что тебе нужно? – без лишних сантиментов спрашиваю я. Черта с два я бы согласился на встречу, если бы не его непрозрачные намеки на одного французского парня, которого он якобы знает не понаслышке. Если это только трюк с целью соблазнить меня на встречу, то я заставлю его пожалеть об этом. Татарский не спешит отвечать, он смиряет меня насмешливым взглядом, при этом глядя прямо в глаза – этот парень всегда смотрит в глаза, долго и пристально, без лишнего смущения. И водянистая прозрачность его взгляда не вызывает при этом положительных эмоций – только брезгливость и желание отвернуться. Парень поворачивается к бармену и заказывает себе пиво.

– Ты когда-нибудь задумывался, Север, почему мы с тобой оказались по разные стороны ринга? – спрашивает у меня, при этом смотря задумчивым взглядом на неспешно наливающего темный напиток в кружку бармена.

Я хмыкаю.

– Сторона одна, Татарский, просто ты всегда смотришь мне в зад.

– Ну это лишь с одной стороны… А вообще, ты не боишься, что однажды тебе в спину прилетит нож, ну, или в нашем случае, пуля?

– Подохнуть от твоей руки неприятно, конечно. Вот только эта пуля и тебя заденет, Барин об этом позаботится. А тебе не будет мерзко от того, что ты сам себя обречешь на вечную скуку и позорное сомнительное первенство?

– Разве можно заскучать, когда у тебя руки ломятся от бабла, а голова щеголяет короной? Тебе скучно, Северский? – насмешливо интересуется он, получая от бармена напиток и кладя взамен крупную купюру. – Видишь, как оно бывает – я плачу и получаю всё. И исключений не бывает, даже скуку можно затушить пачкой-другой… А что до твоего места, которое я займу, так твоя незаменимость тоже дело относительное.

– По большому счету, так со всеми, всегда и везде – любого можно заменить, но уйдя от глобального, и рассматривая только нас с тобой, без отсылок и оговорок, ты навсегда останешься глотать порох позади меня. И как оно?

– Паршиво, Север, – скривился Татарский и отхлебнул пива, – но не так, как эта дрянь! – отодвинул кружку в сторону и полуразвернул ко мне корпус.

– Что, Татарский, твои шлюхи умеют работать языком только не по назначению? Сокол спустил с поводка, а поболтать не с кем? Я тебе нихрена не друг, философствуй с другими. Давай к делу.

– Про Дюпона слышал уже?

Спрашивает так, как будто непричастен к недвусмысленному посланию, которое передали нам с Барином. Но не факт. Татарский – чертова муть, в которую лучше не залазить, если не хочешь потонуть в жидком смрадном болоте.

– Слышал.

– А про то, как он феерично ткнул носом в гавно Зарубина?

А вот это интересно. Марк Зарубин известная личность в стрелковом мире, но принадлежит к другому кругу заинтересованных. Мы не встречались, но я наслышан, что парень рассекает пулями пыль. Интересно было бы сойтись с ним, но никто из нас особо не рвется выходить за устоявшуюся территорию.

А французишка не так уж и прост.

– И что? – это и близко не объясняет на кой черт я понадобился Татарскому.

– Не интересно? А мне вот стало, – потянул парень, засовывая в рот очередную подушечку орбита. – Навел справки и выяснил, что лягушатник рвется в нашу обитель и особенно скулит по твою душу. Знаменитый Север, – насмешливая интонация стеба, а далеко не уважения.

– Пусть скулит, мне-то что?

– Север, – внезапно нагнулся ко мне парень и обдал омерзительным запахом клубники, заставляя меня скривиться, – не надоело под Барином ходить? Отваливать ему за свои заслуги? Не хочется без левых, по собственному наитию выступать? Беспроцентная выручка? Эй, парень, – он облизал губы, которые теперь тоже наверняка покрылись клубничным запахом. Зачесались руки разбить эти губы в кровь. – Дело такое, что после будем в зелени плавать и захлебываться. Спонсоры на игле уже… Ты – против Дюпона.

– Татарский, ты мне предлагаешь Сокола с Барином мимо пустить? – вот уж не думал, что он настолько сволочной гад.

– Скорее оставить в блаженном неведении. Да ладно тебе, всё гладко сделаем! А если тебя деньги не мотивируют, так подумай о своей незаменимости. Не хочешь узнать, кто из вас лучше? А то птички вовсю поют о его гении, да и Зарубин не лох, мягко говоря.

– Да пошел ты! – выплюнул я и поднялся с места. Этот придурок и правда думал, что я соглашусь? Захотел бабла на мне поиметь, понимая, что сам с Дюпоном не справится? Впечатать бы его прямо в барную стойку… – Ты, хренов лягушатник и Сокол твой! И предложение свое засунь…, – настойчиво зазвонил телефон, заставляя меня отвлечься от созерцания скривившейся морды Татарского, которого отнюдь не понравилось, как, с кем и куда его послали. На экране высветилась фамилия Ромашко. Как будто чувствует, когда нужно звонить – этому парню только свистни, прилетит и с одного удара отправит Татарского в нокаут, не забывая при этом мило улыбаться. – Еще раз мне подобное предложишь, и придется искать тебе замену. Запомни, Татарский, – сволочь здесь только ты, – ухожу, оставляя его недовольно и задумчиво смотреть мне вслед, одновременно поднося к уху телефон. Видимо, раздражение в моем голосе слышно даже на расстоянии, потому что Паша сразу становится серьезным:

– Что случилось?

– Забей! Вечные склоки с Татарским, – недовольно отзываюсь и двигаюсь по направлению к машине, которую оставил недалеко от клуба.

– Понял. Если что, ты знаешь мой номер, – я слышу ухмылку в его голосе.

– Едва сдержался, чтобы не набрать, – криво ухмыляюсь. – Удалось что-нибудь узнать? – подозреваю, что звонит друг именно поэтому. У Ромашко в знакомых затесались личности, которые за нехилое вознаграждение согласились пробить мне брата Шелест и всё, что с ним связано, а также лягушатника заодно.

– Пока мизерно. Миша Шелест, как оказалось, связан с Василием Куровым, уже Демидовым, у них общий бизнес. Там все чисто, вроде. Не знаю, в курсе ли новоявленный сынок об увлечениях на стороне своего партнера, но тот, похоже, серьезно настроен добраться до ваших игр, и Демидов служит ему подушкой безопасности и козырем одновременно. Сейчас улетел в Париж, видимо, договариваться с Дюпоном, ну или его сутенером…