– Черт, если бы не его морозная свежесть характера, я бы тебе даже позавидовала! Это же Северский, – опять эта дурацкая интонация, как будто он царь-бог и вообще святой и безгрешный великомученик. – Такая романтика, прям как в книге! Не, ну а Тихомирова какова? – гневно шипит подруга. – Она, извини меня, как последняя шалава спит с одним за статус и бабки, а потом бежит к другому по «большой любви»! Мразь просто! Так и чешутся руки послать ее в пеший тур по злачным тропам с билетом в один конец!

– Только вот Северскому, по-моему, на нее плевать, – вспоминаю я, как безразлично парень отнесся к ее словам.

– Дык! – кивает Уля. – Я бы тоже на такую плевала! Кто ж так любит-то? А Северу, с его популярностью можно позволить себе быть избирательным!

– А по мне, так они друг друга стоят.

– Думаешь? – тянет подруга.

– Уверена. Идеальное сочетание непробиваемого равнодушия и меркантильной сволочности.

– Так их, Шелест! – радостно хлопает меня по вытянутой ладошке подруга и замечает, как она вяло прогибается под ее напором. – Ой, прости! Щас, погоди-погоди, я там мед и варенье принесла, малиновое, бабушкино, и лимоны еще! Ты даже не успеешь на кровати належаться, наслаждаясь ничегонеделанием, а уже на ноги встанешь! – она подскочила и принялась суетливо носиться по нашей с Мишей квартире, с твердым намерением избавиться от «засевшей во мне заразы раз – и навсегда». Вмешиваться я не стала, так как все мои протесты были бы просто пропущены мимо ушей, а еще мне и правда была необходима эта забота – сама бы я, скорее всего, просто без сил лежала на кровати, и не думала ни о каких чаях с лимонами.

– Кстати, это тебе! – она поставила передо мной чай и вазочки с «вкусными лекарствами», а также уронила на диван небольшой сверток, повязанный синей атласной лентой. Я подозрительно прищурилась: адекватность человека – дело крайне относительное и исключительно индивидуальное, что же до выдумок Ульяны касательно сюрпризов и подарков, лучше сто раз подумать и открыть, чем не подумать и открыть. А еще потрясти, понюхать, потрогать, можно даже проткнуть чем-нибудь изрядно острым, так, чтобы наверняка. Пока я проделывала все эти трюки, Ульяна сидела с подозрительно непроницаемым лицом, что наводило на мысль… ну а также сильно интриговало. Я здраво рассудила, что там не может быть ничего, что удивит меня после того, что случилось за последние дни, и ринулась в бой с упаковкой. Та поддалась легко, а на мои коленки упала черная атласная материя.

– Ого! – прониклась я, когда развернула ткань и обнаружила, что передо мной черное платье-рубашка с воротником-стойкой, треугольным узким вырезом и с рукавами-баллонами на три четверти, заканчивающимися искусным кружевом. Черные перламутровые пуговки таинственно посверкивали на красивой атласной ткани. Любимый черный манящий своей глубиной цвет притягивал взгляд и руки, которым я дала волю, и они пустились ласковыми поглаживающими движениями изучать неожиданный презент.

– Нравится? – в нетерпении спросила подруга. – Специально для тебя шила – ткань, как ты любишь, фасон, как ты любишь, ничего лишнего, просто, элегантно, кружево – изящная находка, а пуговки не просто черные, они с фиолетовой синевой, космического такого цвета, я не устояла, когда их увидела! Скажи, что оно тебе нравится? Ты же меня знаешь – я фиаско не переживу, прямо у тебя коньки отброшу!

– Конечно, нравится! – поспешила выразить свое мнение я, отрываясь от лицезрения прекрасной работы моей личной швеи, и глядя на нее почти влюбленно. – А теперь добей меня новостью, что ты это сделала просто так, за мои красивые глаза, и я тебя даже поцелую!

– Заманчивое предложение, – хитро сверкнула глазами девушка, – но, боюсь, Королев не переживет того, что я его променяла так скоро, да еще и на гендерно противоположного индивида… Пожалей наше счастье, Шелест! Вообще, ты права, это особый подарок для особого случая, и сделан он с целью припереть тебя к стенке, да так, чтобы не выюлила никак! – Ульяна сурово прищурила глаза и пригрозила мне пальцем.

– Ты же знаешь, я за голодовку, но против кипиша.

– Знаю, потому и работаю над этим! Шелест, вряд ли ты забыла, что у меня на носу день рождение, а посему, я ставлю тебя в известность, что на этот раз отговорка «я буду с Васей» не канает! Либо смерть, либо ничего!

И правда, так вышло, что все дни рождения Ульяны я проводила со своим парней, у которого волей случая день рождения был ровно тогда же, когда и у неё. Улю я, как правило, поздравляла днем, потом мы с ней вдвоем сидели в кафешке, а потом она уходила на свои вечеринки, которые я, естественно, избегала всеми способами, а я бежала к Васе, чтобы провести с ним наедине романтический вечер. Счастливый финал для всех, как говорится. Ну а теперь, в силу печальных обстоятельств, возникала просто колоссальная проблема в лице Ульяны, которая обязательно затащит меня к себе на пресловутую вечеринку. Наверно, все эти мысли отразились эмоциями на моем лице, потому что Ульяна затараторила, не дав мне вставить и слова:

– Ничего эпохального – я, Дима, пара-тройка моих друзей и ты. Зин, без тебя никак, ты ж моя самая-самая желанная гостья! Ты мне очень нужна, пожалуйста!

Вот так просто, мимоходом, и даже не вдумываясь в то, что делает, подруга задела меня за живые струны, которые волнительно затрепыхались от ее слов. Разве знать, что ты нужен кому-то настолько сильно, просто потому что ты его друг, даже несмотря на все ваши различия, это не одна из счастливейших вещей в этой жизни? «Ты мне очень нужна», – как билет в личное счастье, наполняющее тебя ощущением собственной значимости. Такие нечестные аргументы мне нечем крыть, тут я проиграла в сухую и надо это признать.

– Без ножа режешь!

– Знаю!

– Немного, говоришь, людей? – задумчиво потянула я, наблюдая, как на лице Ульяны разрастается счастливая улыбка понимания, что ей удалось уломать свою излишне социопатичную подругу к социальной активности.

– Сааамая малость, ты их даже не заметишь! – засмеялась она.

Сомневаюсь, очень сомневаюсь в этом. Но карты брошены, назад пути нет.

Уля убежала только ближе к вечеру, когда мы заметили, что уже давно ведем беседу в интимном полумраке, постепенно перетекающем в кромешную темень. Подруга пообещала сообщить особо страждущим педагогам в университете, что я заболела, а потому вовсе не обязательно грузить меня лишними рефератами за пропуски, строго-настрого запретила заниматься самодурством и идти работать, и пообещала не сильно смущать Северского своими горящими от любопытства глазами. Хотя я бы поспорила, кто кого тут может смутить…

И то ли варенье бабушки Ульяны и правда отличалось наличием секретного ингредиента, добавленного его изготовительницей, которая, видимо, была не без нечистых, а проще говоря, ведьминых корней в потомстве, то ли мое нежелание сутки напролет просиживать дома, а может, сыграли роль крайне емкие и очень некультурные, как для такого культурного человека, как Лео, проклятья на мою голову, но на ноги я встала уже через два дня. И в кои-то веки отправилась на учебу выспавшаяся и без такой крайне отличительной черты, как синева под глазами на моем выразительном разве что бледностью лице.

Но кто-то в этом мире точно имел на меня острый, длинный и кровожадный зуб, потому что решил вконец расшатать и без того хрупкий в последнее время мир Зины Шелест. И мне не все равно отнюдь не потому, что я боюсь, когда меня накрывают волны апгрейтов, или возникают новые версии отношений, а вокруг мелькают новые лица, норовящие засунуть свой нос в личную жизнь, а потому что я люблю свое одиночество, люблю свой крепкий, далеко не карточный купол, люблю меланхолично зависшее в пространстве вяло текущее время, и очень не люблю, когда всё это рушится, уступая место несусветному хаосу. Эдакая дорога из классики в додекафонию (читай – ад).

Взгляды. Взгляды. Обманчиво-равнодушные, откровенно-заинтересованные, искренне-злые, любопытные, ироничные, загадочные, мимолетные. Слишком много чужих глаз на одну растерянную меня. Слишком много внимания, точно я погрузилась в терпкую и липкую атмосферу и, всё мое тело покрылось ею, и тоже стало терпким и липким, неприятно вязким и в то же время съежившимся. Это сродни тяжелой болезни. Хочется умыться, а лучше с головой прыгнуть в чистую прохладную воду, изолировав себя от целого мира и одного университета в частности.