— Брат… — тихо произнес Фабрицио, кладя руку на плечо монаха, — Данте, возможно, сейчас едет туда, где держат наших людей. Ты ведь хочешь спасти ребят, Диего и Альентеса? Данте нас к ним приведет… Это была вынужденная мера.

— Да, да… Наверное, — Рауль закивал головой, стирая со щек слезы, — Сейчас надо думать о спасении братьев. Только я не понимаю…как… Как так все вышло…

— Не думай сейчас об этом.

— А ничего, что Данте нас выдал? Как же мы теперь ударим по Акведуку?

— Вот, деловой настрой мне нравится. Мы сейчас спешно сворачиваемся, пока не нагрянули ударные группы Акведука. Будем следовать за Данте. К тому же особого вреда его предательство не нанесло, он не знал истинной численности бойцов.

— А?

— Да, мы ведь предполагали, что Данте сольет информацию. Поэтому сразу после нас вылетел борт со сто пятьюдесятью бойцами ордена. Рауль, — Фабрицио сделал выразительную паузу, — Началась настоящая война. Акведук тоже готовы и ждут нас. Сейчас спор будет за превосходство в Москве, даже не за плененных монахов. Держись… Многие не вернуться, здесь будет настоящая мясорубка.

— Фабрицио… Я не уберег своих детей… Они попали в гущу страшных событий по моей вине. Это я… Я довел их до такого состояния. Я ужасный наставник…

— Да, так и есть, — на удивление легко признал Фабрицио.

— Спасибо, что не стал вежливо лгать, как другие, — Рауль вымученно улыбнулся.

— Ты действительно плохой наставник, — повторил монах, — Потому что слишком добрый человек. Я бы Данте убил…

— Брось… Не надо меня нахваливать, он стал таким из-за меня и моей невнимательности…

— Нет! — Фабрицио заключил Рауля в свои крепкие объятия, — Люди сами решают, какими им быть, хорошими или плохими. Они отвечает за свои поступки сами. Если б у меня был такой наставник, как ты, я бы стал самым счастливым человеком на свете!

— Ах, Фабрицио, — Рауль аккуратно избавился от объятий парня, — Я хочу расставить все точки над I, и объясниться сразу, чтобы между нами не возникло недопонимания, — наставник покраснел и смущенно потупил голову, — Я вижу, как ты на меня смотришь, я понимаю, что ты испытываешь… Но я не хочу, чтоб ты понапрасну надеялся. Дело не в тебе! Не подумай! И не в том, что мы оба мужчины… Просто я люблю другого человека и всецело принадлежу ему. Пускай, он мертв, но даже так… Моя любовь никуда не делась. Я верю, что дух Пабло рядом со мной и защищает меня… И поэтому, я не могу быть ни с кем кроме него… Мое тело навсегда принадлежит ему, и я вечно буду его любить. Пока жив, я не забуду Пабло.

— Знаешь, — задумчиво проговорил Фабрицио, — Поэтому ты мне и понравился… Ты замечательный порядочный человек, Рауль. Но я все давно понял и даже не надеялся на взаимность. Особенно после происшествия на собрании, когда ты избил Игнасио.

— Прости…

— Не за что извиняться, — цокнул языком Фабрицио, — Я все равно буду рядом с тобой, пускай только как друг.

— Да… Я не против.

Рауль улыбнулся.

— А теперь, нам надо торопиться. Нет времени на разговоры! — подмигнул Фабрицио, и, взяв собрата под руку, двинулся к выходу.

Джордж сидел в своем номере и медленно спивался, точнее, приканчивал бутылку с коньяком. На сердце лежала непонятная тяжесть, и горький осадок сожаления и раскаяния при каждом следующем глотке алкоголя все сильнее раздражал язык.

Гленорван выключил телефон, все кто мог ему априори позвонить, его почему-то уже заранее раздражали и особенно Итон…

Американец с тоской посмотрел на клетчатую пижаму, сиротливо висящую на стуле, как раз ту, что носил Альентес. Джордж тяжело вздохнул. Да, ему недоставало странного существа, с которым он прожил бок обок некоторое время. Без Альентеса Гленорвану стало по-настоящему тоскливо. Так и чудилась легкая поступь монаха, так и казалось американцу, что на балконе чиркает зажигалка, он почти слышал тихий голос парня над своим ухом, а на постели в бурных складках одеяла улавливал силуэт спящего Альентеса.

Джордж снова вздохнул и разлохматил свои золотистые волосы.

— Чертов Итон, как же я развелся-то на твои интриги, — протянул американец.

Сердце нехорошо покалывало.

Он откинулся в кресле и осушил очередной бокал. Во рту стало противно холодно, холод пробежал вниз по пищеводу, сконцентрировавшись в середине груди. Джордж сразу не поверил своим ощущениям, но вскоре с интересом и удивлением отметил, что нервничал. Он на самом деле искренне переживал…

— И как меня угораздило привязаться к розе, — горько усмехнулся американец, — Что я психов, что ли не видел… Альентес, Аль… Нет, он особенный. М-да, и что с ним могут там сделать, — Джордж озадаченно потер переносицу, — С них станется, надо все проверять. Вдруг его перепутали и по ошибке сейчас… Уф… Не хочу даже думать о таком. Черт, сердце прямо не на месте. Давно я так не волновался… Даже смешно.

Джордж отставил бокал и устремил взгляд на окно. За занавеской просматривалось хмурое небо с тяжелыми облаками. Начинало смеркаться, порывы безумного ветра подгоняли ночь.

— Альентес… — повторил Гленорван, — Он ведь действительно святой, черт его дери.

Неожиданно что-то тяжелое ударилось об стекло и забилось в неистовой агонии.

Джордж вскочил и пулей выбежал на балкон. Там на белом мраморе лежала мертвая птица с расправленными крыльями.

Гленорван осторожно поднял птицу и тревожно посмотрел на ее тело, обдуваемое ветром и теплом его ладоней. Птица свернула себе шею, оставив на стекле длинную трещину.

— Синигами… — прошептал Джордж, припоминая что-то из японского фольклора, — Синигами, что ты хотел мне сообщить…? Печальный бог смерти, за кем ты прилетел и кого так отчаянно не хотел забирать? Дурной знак… Альентес в опасности…

Джорджа словно молнией поразило. Он откинул труп птицы и рванул в номер. Лихорадочно одеваясь, он все бормотал непонятные слова про бога смерти. Выпив отрезвляющие таблетки, вооружившись пистолетом, Джордж задержал взгляд на своем альбоме, про который напрочь забыл, пока с ним жил Альентес.

Американец схватил бумажный дневник собственных изречений и распахнул на последней записи.

«Не хочется причинять вред монаху» — несколько раз глаза Джоржда вдумчиво скользнули по недавней надписи.

— Альентес, я не позволю, — твердо сказал американец, отшвыривая блокнот, — Пошел ты к черту, Итон! Я не стану твоей пешкой, я не позволю отнять у меня моего персонального святого. Он святой… Я не отдам его в твои жирные руки, я не законченный мудак. Fucking shit!

Джордж кивнул своему отражению в зеркале и решительно двинулся в путь. Его бы не остановило даже внезапное торнадо.

Данте вошел в мрачную комнату, насквозь пропитанную запахом пота и крови. Как и говорил Буденброк, его легко пропустили и привели в тюрьму Акведука, Итон сдержал обещание.

Вообще в НИИ царили жуткое беспокойство и суета. По коридорам носились люди, кто-то таскал оборудование, кто-то оружие. Монах сразу понял, что в Акведуке не на шутку обеспокоены появлением ордена и лихорадочно пытаются подготовиться к встрече.

Но Данте мало волновала вся эта сумятица, он переживал лишь об одном, а именно, выполнит ли Итон уговор на счет Альентеса.

Когда парень только шел по коридору в сопровождении охранника, ему повстречался экзекутор в залитом кровью фартуке.

— Чертов монах, — с досадой в голосе выпалил экзекутор своему спутнику, — Он так ничего и не сказал…

Сердце Данте радостно застучало. Он пожелал, чтобы речь шла об Альентеса, и кровь на переднике мучителя из Акведука тоже принадлежала его врагу.

Данте страстно желал, чтобы с соперником было скорее покончено.

Как только его впустили в помещение, где пахло кровью и потом, Данте сразу увидел столь ненавистного ему человека. Распластанный на доске, измученный пытками Альентес слабо дышал, жадно ловя истерзанными губами смрадный воздух помещения.