— Альентес, Альентес, Альентес, — шепчут мои губы раз за разом.

Как мне хочется прижать его голову к своей груди, обнять за спину, касаясь ладонью острых лопаток. Я жажду заключить его нежное личико в своих руках и целовать в губы, обжигаясь терпкой страстью любимого. Вдыхать его запах — вот, что мне жизненно необходимо, он мой кислород.

Когда я узнал, когда только прочитал письмо Аля, я помчался к придурку Винченцио. Я хотел с ним поговорить, объяснить, насколько он гадко поступил, воспользовавшись душевной болезнью и временным помешательством Альентеса. Но стоило мне только переступить порог медиатеки, как в глаза сразу бросился сияющий от радости белобрысый брат. Он, насвистывая веселую мелодию себе под нос, вытирал стол серой потрепанной тряпкой. На сером грязными разводами проступала кровь.

Не трудно было догадаться чья…

В душе все перевернулось, сердце неприятно закололо, а в голове повис немой вопрос: «Альентес, что же ты с собой сделал?».

Винченцио не успел и пикнуть, как я его уже пинал ногами и, что немаловажно, щедро приправлял тычки ударами кулаков. Во мне не было ревности. Я бил собрата по ордену за безответственность, беспечность и бесчеловечность. Мало того, что он воспользовался моим другом, он еще посмел не контролировать себя, как животное, честное слово.

Верх цинизма!

А в довершении ко всему, мои кулаки не могли не припомнить Винченцио грязных слов в адрес моего светлого товарища. Да как у него только язык повернулся?!

— Кто здесь общественная шлюшка? Отвечай! — орал я в исступлении.

— Никто… — слезно пищал Винченцио.

— Ты кого посмел так назвать?! Альентеса?!

— Нет, нет, не бей, — брат закрывался руками, сглатывая сопли и кровавые сгустки.

— Общественная шлюшка?! Да?! Я тебе покажу кто здесь настоящая шлюха!!!

— Не бей… Не бей… Я шлюха…

— Вот. Ты! А не Альентес. Запомни, осел плешивый!

Я не знаю, убил ли я Винченцио. Думаю, что нет. Гниды и твари вообще живучие существа. Но вот в одном я уверен, он надолго запомнит ярость моих кулаков и вряд ли еще раз отважится на похожую подлость. И пусть выбитые зубы послужат ему напоминанием.

Мой поступок выходит за рамки церковной морали. Но я себя не считаю виноватым, и думаю, что поступил правильно. Мое мнение — если не воспитали в детстве, значит, надо воспитывать по ходу пьесы!

Отомстив за честь Альентеса, я помчался вслед за ним.

Ничего не видя, ничего не замечая, я лишь шел к сияющему образу моего любимого человека. Он, словно сердце планеты, пульсировал во тьме моей жизни.

Я нашел его подле Гленорвана.

Альентес держит свое слово.

Сначала, меня заела ревность. Неприятно видеть возлюбленного с другим человеком. Но потом, в зоопарке, я увидел сияющее счастьем лицо Аля и успокоился. Он заслуживал умиротворения и спокойной жизни. И если он стал счастливым рядом с другим мужчиной, мое дело не вмешиваться. Раз я не смог сделать своего друга радостнее и наполнить его жизнь смыслом, то не мне сейчас обижаться и пинать на Аля. Пускай так… Пускай с Гленорваном, но лишь бы Альентес улыбался.

Как бы там ни было, я продолжал следить за другом и американцем, укравшем его у меня. Я решил контролировать ситуацию, ведь речи о доверии к Гленорвану и быть не могло. Мало ли! Я обязан быть начеку.

Но пока все шло гладко, Джордж явно не собирался предпринимать ничего подлого, это меня радовало, но не утешало. А хуже всего я воспринял новость, о том, что Аль и Гленорван жили в одном номере.

Я едва не вспылил и не ворвался в гостиницу.

Но сдержался, поднимать шум и гам с охраной я не хотел. Все равно дальше парадного меня бы не пропустили.

— Фух, Надо успокоиться, — сказал я сам себе.

Я зашел в «Макдоналдс» и в тамошнем туалете переоделся в гражданское одеяние. Так я выглядел обычным парнем и не привлекал лишних взглядов. Ну, разве что красные кеды заостряли на себе любопытные взоры городской публики.

Ночевать мне было негде, однако я по-прежнему не унывал. Крыши московских домов всегда пригодны для жилья, особенно если здание находится в непосредственной близости с отелем, где спрятался мой Аль.

Смотря на блеклое звездное небо русской столицы, и размышляя над прожитой жизнью, я отчетливо осознал насколько пропал в омуте любви. Но сожалений не возникло. Наоборот, я с огромной радостью смаковал свои чувства и воспоминания о нашей с Альентесом ночи любви.

Одно меня грызло.

Почему Джордж так легко завладел вниманием друга? Почему именно ему Аль дарит свою улыбку? Естественно, следуя общей логике, не мог не возникнуть вопрос: «А что я сделал неправильно?».

К сожалению, ответ нашелся довольно быстро. Я не уверен, что стоило форсировать нашу с Алем близость. Похоже, я поторопился. А может быть, нет. Возможно, Альентес действительно слишком дорожит мной и не хочет втягивать в свои проблемы. Но мне от этого не весело. С одной стороны выходит, что я поступил не лучше Винченцио, хотя у меня и не было злого умысла, и я действовал со всей душой, открывая свое сердце. С другой стороны, получается, поделившись теплом своей души, я не смог убедить Аля в его невиновности и, в общем-то, нормальности. Я в проигрыше по обоим вариантам.

Что же делать?

Что я могу, кроме как наблюдать и охранять со стороны?

К сожалению, на поверку получается, что ничего. Черт… Больно. Ведь мне так отчаянно хочется быть сейчас на месте американца, иметь возможность говорить и прикасаться к своему возлюбленному, наслаждаясь каждым мгновением, проведенным с ним рядом.

Но раз моя судьба столь жадна до благосклонности, я приму на себя роль молчаливого охранника, и выполню свое предназначение на все 100 %.

Аль, ты слышишь? Я не позволю тебе больше страдать! Клянусь!

Завтрак выдался поздним. Джордж не выспался и теперь ходил ворчливым. Его организм всегда так реагировал на сбои в привычном ритме. Альентес находился рядом, сидел с сигаретой во рту, изредка потягивая виноградный сок. Сам Гленорван заедал раздражение свежайшим и ароматным круассаном.

— Шумно, — неожиданно заключил Альентес, оглядывая ресторанчик.

Праздная публика пестрела спортивными костюмами от кутюр, как новогодняя елка в столичном парке для бедных. Кругом царил шум и лязг тарелок.

— Да, уж, — фыркнул Джордж, нехотя разглядывая соседей, — В следующий раз ляжешь на диван. Ты мне совершенно не даешь выспаться…

Проходящий мимо прилизанный официант, услышав реплику, с интересом покосился на американца. Гленорван наградил парня уничижительным взглядом голубых глаз и того, как ветром сдуло.

— Как скажешь, — отозвался Альентес, закуривая новую сигарету.

— Ты брыкаешься во сне и постоянно разговариваешь. Надоел.

— Я не могу себя контролировать, когда сплю.

— Без пояснений ясно! — Джордж потер виски. К общей радости у него еще и голова разболелась.

Монах не ответил. Он опустил голову и принялся ногтем скрябать плетеную салфетку.

— Прекрати, раздражает! — кинул Гленорван.

Альентес опустил руки.

— Ладно, не обижайся, — протянул американец, уловив настрой розенкрейцера, — Я страшный ворчун, если не высыпаюсь.

— Угу.

— Чего «угу»? Не обижайся, говорят тебе.

— Я и не думал. Ты же мой хозяин, ты вообще не обязан со мной церемониться.

— Ах, да. Я и забыл, — хмыкнул Джордж.

Его снова никак не покидало чувство постоянной слежки. Чьи-то недобрые глаза так и буравили его спину, прожигая невидимые дыры в дорогом пиджаке с вплетением золотых ниток.

— Если хочешь, можешь меня наказать. Побить там, убить, покалечить…

— Изнасиловать… Так просто и легко звучит из твоих уст, — продолжил Гленорван с интонациями едкой иронии.

— Не только звучит. Ты все можешь… Делай со мной, что пожелаешь.

— Выйди на середину зала и прокукарекай, — серьезно сказал американец.

— Чего? — Альентес выпучил глаза, от чего его шрам стал заметнее.