Поэтому заткнитесь все!

Странно… Я злюсь…

— Я догадался, — отвечаю я, подавляя гневный клокот в душе.

— Тебя и брата Диего отзывают в орден, Лига будет решать вашу дальнейшую судьбу.

— Нашу?

— Вашу.

— Диего здесь не причем…

— Диего? Так фамильярно? Хм, мышонок, ты меня неприятно удивляешь, хотя… После истории с Гарсиа мне стоило бы привыкнуть.

Сволочь! Бьет по самому больному… Зачем Игнасио? Зачем ты так со мной? Я никогда не решался спросить об этом прямо, но так хотелось… Я ведь ничего плохого тебе не сделал! Почему же ты так жесток? Хотя да… Что это я?! Я не имею права возникать.

Я закусил губу.

— Билеты получишь в камере хранения 221, Павелецкий вокзал. В ячейке будут еще деньги на проезд.

— Я понял…

— Не надейся на снисхождение.

— Да, Учитель. Я ни на что не надеюсь.

— Хм, ты провалил задание, ты мне противен, мышонок, — Игнасио решил добить разговор, а заодно и меня.

Он отключается, а я говорю в воздух:

— Моя печаль безгранична, Учитель.

Я вру. Мне жаль, что я оказался недостойным воспитанником и плохим слугой, но гораздо больше я скорблю по Диего… Только сейчас, через несколько часов после ночи, я начинаю осмысливать, что произошло. Опять возникает чувство, когда необходимо отмыться. Но, если говорить честно, то из всех с кем я был, Диего мне наиболее приятен. Пускай он сломал стереотип возвышенного и детского обожания, пускай разрушил образ милого друга, но все равно, он по-прежнему единственный, кто любит меня, и кого искренне понимаю я.

Но есть еще кое-что… Точнее кое-кто. Человек, который меня с легкостью одолел. Он мог бы стать моим новым хозяином, Джордж Гленорван. Он властвует надо мной, а я преклоняюсь. И он, если честно, будет гораздо более ласковым господином, нежели Игнасио. Вот только одна проблема, я не свободен.

К тому же, я немного не понял Джорджа, когда он нес ахинею в зале оперы. Что это было? Что за странные чувства я в нем рождаю? Если бы Гленорван только знал мою сущность, он бы тот час от меня отвернулся и даже бы не дотронулся.

Так то!

Я покинул оперу и ехал в назначенное место. Мы должны были вернуться в монастырь. Да, сегодня все закончится. Как-то не верится, я привык и к России, и к нашей квартире, где меня всегда ждет Диего, и к опасной опеке Джорджа. Может, я здесь счастлив?

Кто знает… Я не уверен. Я не привык принимать решения. Когда-то я мог мыслить сам, и я даже был способен к рисковым авантюрам, но сейчас, нет. Любой может получить надо мной контроль, как над автоматом или ножом. Я ведь оружие, инструмент, не более…

В бою я непобедим, в интригах и битве разума, увольте, у меня не столь могучая воля и сила характера. Надо признать, я размазня… хотя не так, я воспитан подчиняться и приноравливаться к желаниям хозяина. Меня, как личности не существует. Есть Альентес-слуга, как мой Реновацио или Джакомо, принадлежащий Диего. Наверное, моя жажда личного выражается в наделении Реновацио душой…

Только сейчас догадался…

Забавно.

Но все равно, мне не жаль себя. Я грешник и зло. Моя мать, как сказал Гленорван, совратила монаха. Я плод страшного греха. Конечно, я проклят небом. Мне не жаль себя, я просто устал страдать. Вот и все… Я изношенное оружие и скоро сломаюсь, т. к. по закону жанра я должен исчезнуть. Но мне не жаль себя. Я повторяюсь. Скорее бы все кончилось! Боже… Как же тяжело быть гадким, как же я себя ненавижу…

Диего, ну почему ты меня любишь? Я не достоин. Твоя любовь приносит мне лишь больше боли, ведь я осознаю, насколько я отвратителен и насколько я порочу тебя, а ты все равно добр ко мне. Так режет душу твоя нежная забота, особенно когда понимаешь, что не заслуживаешь и части твоего тепла.

Диего…

Мне было хорошо с тобой, честно. Но я не признаюсь, я не покажу чувств. Не обижайся, любимый друг, это все ради тебя.

Пойми меня правильно, но я не позволю бесу во мне испортить тебе жизнь.

— Пум, тум, турум, — я тихо напевал песенку, думая об Але. Надеюсь, сегодня Гленорван ничего не выкинет, а то Альентес так незащищен перед ним. Но теперь я спокоен. Совсем. Я верю в Аля, верю, что он понял, как дорог мне и, что он не имеет права так легко сдаваться противнику. Теперь он просто обязан беречь себя, я больше не позволю ему так бездумно относится к своей жизни, не щадя ни тела ни души. Я не прощу ему столь беспечной непредусмотрительности!

Для начала, а день я провел насыщенно, я съездил к ближайшей станции метро и нашел Интернет-кафе. Там я просидел с четверть часа, исследуя вопрос наших непростых отношений. Я заботился об Але, поэтому хотел, чтобы он чувствовал себя комфортно, а значит, я должен соответствовать по уровню знаний и умений. Но умение приходит с опытом, а пока достаточно знать, как доставить Алю удовольствие.

Сегодня произошла смена парадигм в моем сознании. Я узнал столько всего нового!!!

На самом деле, было неприятно копаться во всей мало приличной информации, но, если отрешиться от напускного и внешнего, сопоставить с собой и образом Альентеса, то становится вполне приемлемо. Даже больше, я понимаю, что другого пути у нас нет, мне хорошо, когда я рядом с ним, остальное меня не волнует. Мужчина, воспылавший любовью к мужчине… Это про меня. Сколько я грехов вчера совершил? Прав ли я в своих чувствах? К черту! Я люблю и все остальное ерунда, суета сует!

Дальше я отправился в аптеку, накупил всего-всего, что нам потребуется.

Денег катастрофически не хватало, но я выложил все до последнего рубля. Я хочу, чтобы Алю было хорошо со мной. Пускай он лопочет, о том, что для него вчера ничего не значило. Как же! Он же не истукан. Я понимаю его, он боится, что опорочит меня, над ним довлеет его прошлое, но мне неважно. Его вины в произошедшем нет, он ничем себя не запятнал, и, учитывая ужасы его прежней жизни, я люблю его даже сильнее.

Он мой лучший друг и брат, я никогда от него не отрекусь.

После похода в аптеку, я вернулся домой и приготовил сытный обед. Я уже говорил, благодаря моей вкусной и полезной еде, Аль прибавил в весе и теперь выглядел, как нормальный человек, не умирающий от дистрофии! Все же приятно сознавать, я не бесполезен Альентесу.

Я так увлекся радостью по поводу обретения Аля вновь, что ненависть к Джорджу отступила на второй план. Нет, я не простил американца, поступившего столь ничтожно и жестоко с моим любимым другом, я выместил его за границы сознания. Сейчас мне было совершенно не до Акведука.

В моем теле поселилась легкость, зародившаяся на влажных простынях нашего с Альентесом любовного ложа. Легкость трепещущего сердца!

Под вечер пришел Аль. Он выглядел плохо, слишком подавлено.

— Мы уезжаем, — буркнул он, резко бросая билеты и деньги на кровать.

— Тебе сообщили?

— Естественно, не с потолка же я взял, — холодно заметил Аль.

— Ясно, — засмеялся я, — Пойдем пока поедим.

— Я не хочу.

— Аль! Так нельзя…

— Заткнись и собирай вещи.

— Не говори так со мной! — я насупился и поставил руки в бок.

Альентес не ответил, он лишь посмотрел на меня с плохо скрываемой досадой и, резко развернувшись, двинулся в ванную.

Щелчок замка ознаменовал наше отрешение друг от друга.

Я дулся.

И обижался до того момента, пока не услышал характерный шлепок, знаменующий удар кнута.

— Черт! — рявкнул я.

И снова мой слух ударил взмахнувший в воздухе хлыст.

— Аль, открой дверь! — заорал я, тарабаня в ванную.

Ноль реакции.

— А, ну открой! — не сдавался я, — Я ведь на хрен вынесу эту дверь! Альентес, впусти меня!!!

Но он не слушался.

Напрасно, я ведь не шутил. К тому же в состоянии аффекта, я способен на все, даже Эверест подвинуть. Зря что ли меня Рауль трактором зовет?!

Я одним рывком вынес дверь и ворвался в помещение ванной, душной от стоящего там пара.