— Ну, — Джордж хохотнул, — Решил посмотреть, как в Москве обращаются с живностью. Разве запрещено взрослым мужчинам гулять по зоопаркам?

— Нет, не запрещено, только странно.

— У тебя догматичное мышление.

— Неужели!

— Точно тебе говорю.

— А-а!!! — громко протянул Альентес и метнулся к загону со львами, — Это же львы!!!

— Вижу, львы.

Парень состроил хищникам рожу.

Джордж покачал головой не переставая посмеиваться.

Альентес выглядел совершенно обычным парнем. Он сменил сутану на модную одежду, подаренную не так давно Гленорваном. В ней он смотрелся замечательно. Джордж внимательно наблюдал за Альентесом, и не только за ним. Утром, когда они прогуливались по торговому центру, по реакции людей на монаха можно было вылавливать из толпы поклонников нетрадиционной любви. На Альентеса засматривались. Можно сказать, он просто притягивал к себе внимание мужчин. И Гленорван четко понял почему. Модная одежда подчеркнула фигуру парня, а она у него была весьма хорошей. Если бы Альентес не изводил себя голодом и питался правильно, он бы выглядел просто идеально. Длинные ноги, круглая накаченная попа, широкие плечи и натренированные руки. Джордж по достоинству оценил достоинства спутника, но по его критичному мнению Альентесу стоило бы еще подзагореть.

— Фу, медведи, — монах скривился, проходя мимо загаженного вольера с бурым хищником.

— Не нравится запах? Или животное чем-то не угодило? — Гленорван слегка прикрывал нос рукой.

— Ничего не нравится, — буркнул парень, — Я устал.

— Давай посидим в кафе, я найду специально для тебя мягкие диванчики, — иронично предложил Джордж.

— Лучше я выпью таблетку.

— Хочу на аттракционы… — мечтательно протянул американец.

— В чем проблема? — Альентес закурил.

— Выкинь, тут дети, — строго кинул Гленорван на сигарету.

— И?

— Приказ.

— Пошел ты, — Альенткс выкинул дымящее курево.

— Как грубо, — засмеялся Джордж, — Но на аттракционы мы не поедим. У тебя задница разболится, как утром в магазинах.

Монах стушевался и покраснел.

— Пойдем, перекусим, — распорядился американец, беря курс на выход из зоопарка.

Джордж так поступил отнюдь не из-за голода. Он почувствовал на себе пристальный взгляд, затаившегося наблюдателя. Возможно, просто прибавилось заботливых пестунов из Акведука, а возможно и нет. Но по ощущениям, возникшим в душе чувством нарастающей тревоги, Гленорван сделал вывод, что складывалась враждебная атмосфера, о чем и сигнализировала его безупречная интуиция. Однако Джорджа совершенно не волновало, кто на сей раз пришел по его душу. Ему давно стало наплевать на мелочи жизни, да и уходил он от глаз наблюдателя только из-за Альентеса.

«Не к чему монаху сталкиваться с очередными трудностями жизни» — рассудил Джордж. Он понял, что все же симпатизировал потерянному и одинокому мальчишке.

Рауль шел по коридору монастыря твердой походкой довольного человека. Он был уверен, что справедливость, наконец, восторжествует. Дедал его здорово воодушевил настроем, хотя и оставил отношением к Альентесу осадок тревоги. Но ведь Раулю вроде бы удалось переубедить председателя, а значит, можно было сконцентрировать на главном. С Игнасио скоро будет покончено.

Рауль улыбнулся.

Внезапно за колонной, подпирающей своды коридора, вырисовался черный силуэт монаха. Казалось бы, ничего особенного встретить брата в монастыре, но аура ненависти и жестокости, окутывающая его, заставила Рауля стиснуть зубы.

Перед ним престал его враг, и наставник понял, пройти мимо вряд ли получится. Игнасио усмехнулся едва ли в доброжелательном приветствии.

— Сговор удался? — с вызовом спросил он, скрещивая на груди руки. Его морщинистое лицо растянулось в злобной ухмылке.

— Уйди, я не собираюсь обсуждать с тобой наш с Дедалом разговор, — холодно отчеканил Рауль, стараясь не смотреть в глаза оппоненту.

— Подумаешь. Секрет полишинеля ваш с ним разговор, — подмигнул Игнасио, — Я знаю, новый председатель не питает ко мне любви. Ну, что ж поделать, его воля. Со смертью прежнего вожака неизбежно изменится и политика ордена. Таков закон.

— Только не говори, что тебе безразлично! — выпалил Рауль, сам понимая, что попался на крючок известного провокатора, — От тебя избавятся! Клянусь!

— Как распустил перья, — качнул головой Игнасио. Выглядел он, как будто это его приблизил к себе председатель, и никак не тянул на опального брата.

Тем временем Рауль не преминул ответить:

— Да! Я рад! Рад, что наконец-то от тебя избавятся, и прекратятся твои бесчеловечные эксперименты над душами мальчишек братства. Пришел конец твоим изуверствам! Ты слышишь меня?

— О, ну естественно. Ты так орешь, не дать ни взять, истеричная сука.

— Не смей выражаться в приюте господнем! — Рауль сжал руки в кулаки.

— Подумаешь, литературное слово использовал. И я ведь не согрешил против истины. Ты настоящая баба, посмотри на себя. Бесхребетная, мягкотелая и податливая сука. Разве не Пабло тебя такой сделал?

— Грязный извращенец! — красный от стыда Рауль, нахмурился. Он был на грани.

— Ты о Пабло? — Игнасио надменно приподнял одну бровь, — Не спорю. Я выдрессировал отличного бойца и сильного слугу. Он даже умудрился из мужика сделать телку. Так ведь, Рауль? Вы были любовниками? Ты стонал от его прикосновений, и когда он похабно тебя ласкал между ног, и когда входил сзади? Ты ведь кричал от наслаждения?

— Замолчи! Ты мне сейчас устроил допрос от обиды, что тебя выкинут! Тебя бесит, что дни твои сочтены и пришел конец твоей безграничной свободе! Да, Игнасио, придется ответить за все свои деяния!

Обвиняемый брат ничуть не смутился, он только шире улыбнулся.

— Похотливая сучка, — тихо процедил он, глядя на Рауля, — Ты не достоин даже моих объяснений. Но я не могу не пролить свет на сию проблему, я благодушно выведу тебя из тьмы заблуждений.

— Ты? Да не смеши меня! Ты просто больной маньяк, — молодой наставник презрительно скривился. Его сердце бешено стучало в груди, запущенное в неистовый ритм одним только упоминанием о Пабло.

— Позволь, открыть тебе глаза, — Игнасио потер переносицу указательным пальцем, — Я служу ордену. И, если во благо ордена надо будет исчезнуть, я с превеликим удовольствием сделаю, что от меня требуют. Я испытываю наслаждение, служа розенкрейцерам.

— Нет! Ты испытываешь удовольствие только когда издеваешься над безвинными детьми. Ты жалкий психованный маньяк!

— Я? Издеваюсь? Ты заблуждаешься. Я усмиряю плоть маленьких безбожников. Я выращиваю из них настоящих рабов ордена. И все только ради всеобщего блага. Я выдергиваю из поросли братства грязные стебли, на которых сам сатана поставил свое каиново пятно, и отчищаю их, усмиряя бесов.

— Бред!

— Назови, как угодно. Твое мнение для меня ничего не значит. Ты не выше свиньи, наставник, — Игнасил гадко рассмеялся, — Твоя задача мала, удовлетворять похоти братьев. Скажи, а своих воспитанников ты уже сделал мужчинами?

— Ясно, — Рауль отступил на один шаг назад, — Больная тема. Да у тебя все мысли сконцентрированы исключительно вокруг близких отношений окружающих людей.

— Мои мысли принадлежат святейшим небесам. Но мои глаза подмечают вашу скверну, что поделать, если вы чересчур грязны.

— А сам? Посмотри на себя! Да ты слюной исходился, слушая, как страдал твой воспитанник! Разве нормально?!

— Я радовался, что небесное проведение бичует сатанинское отродье.

— Здесь только одно дитя сатаны и это ты!

Игнасию развел руками.

— Слова презренной ординарности. Знаешь, Рауль, мне было забавно наблюдать за тобой все эти годы. Ты так ревностно и верно ждал Пабло, человека от которого уже давно не осталось и следа, ни кусочка, ни былинки. Мне, конечно, хотелось прекратить твои жалкие потуги сравниться с верными женами, и рассказать о смерти твоего возлюбленного. Но я воздержался. Ты так смешно страдал. Что ты там всегда лопотал себе под нос? «Только живи», да? Такие слова?