Здесь было холодно и сыро. Грязный стол из нестроганых досок, казался отполированным от многочисленных прикосновений жирных пальцев. Неверных свет редких свечей. В руках карты.

— Эй, Дэст, не спи, твой ход.

Карта была хороша. Расклад был близок к безоговорочной победе. Могущество и власть. Богатство и статус.

Ставки сделаны. Карты брошены на стол.

Кто-то грязно выругался. Кто-то сплюнул на пол. Кто-то вздохнул.

Но кто-то рассмеялся. Гнусная усмешка.

Карты упали на стол.

— Ты продул, Дэст!

Хохот растворяется в темноте.

Здесь было сыро и душно. Воняло скотиной. Нужно было ужаться между досками.

Скрипнула дверь. Всхрапнула лошадь в соседнем стойле. Рядом завозилась свинья.

Ещё сильнее вдавиться в грязь. Молчать. Не плакать. Мамы больше нет. Нет и отца. Ни братьев, ни сестёр. Они забрали всех.

Тихие шелестящие шаги.

Не смотреть туда. Они видят в темноте словно волки.

Ветер принес с улицы скулеж. Было не разобрать чей: дворового пса или человека.

Последней увели Гаону. Сейчас они пьют её.

Молчать. Быть сильным. Как Девран, как отец. Как Скандир, когда дрался с Бенри Мельником.

В ушах ещё стоял крик матери.

Сердце билось часто-часто.

Дверь хлопнула.

Кто-то пробубнил:

— Там только скот.

Бледное лицо. Глаза закрыты. Мари казалась она сама побледнела точно так же.

— Госпожа Элис, если вы не готовы мы можем отложить процедуру, — проявляя участие произнёс доктор.

— Протокол требует того, чтобы Печать была извлечена представителем Храма или Морской Школы, — голос Мари чудом остался тверд, — закончим с этим. Я готова.

Доктор кивнул. Капитан Теппер лишь пожал плечами.

Доктор Бернав аккуратно срезал пуговицы открывая камзол храмовника. Девушка подошла ближе.

Перед глазами Мари пронеслась первая встреча с новым смотрителем маяка. Тогда его лицо от истощения было почти таким же бескровным.

— В правом нагрудном кармане, — тихо произнес доктор.

— Благодарю, — одними губами произнесла девушка.

Её рука скользнула за пазуху форменного камзола. Пальцы нащупали Печать храмовника.

Артефакт был тёплым.

Она бы не почувствовала и не обратила внимание если бы не холод ледника в мертвецкой, и холод собственных пальцев.

Девушка подняла глаза на доктора.

— Он ещё жив.

Здесь было холодно и сыро. Всё тот же неверных свет. Грязный стол. Карты.

— Дэст, давай ходи!

Масть не шла. С таким раскладом можно только продуть.

Нет больше могущества, нет больше богатства. Власть и статус, всё это пыль, брошенная ветру.

Он складывает карты. Встаёт опрокидывает стол.

В Бездну эту дрянную игру! Пусть всё это сгорит! Пусть эти твари жрут друг друга!

Осколки. Мир рассыпается.

Дрожание свечи.

Небытие наступает.

— Я умираю?

Да, всё, верно. На это и похожа смерть. Вечность в черной клетке воспоминаний.

Вокруг тишина. Пустота.

Скоро придёт забвение. Сначала погибнет тело. Затем истончится воля. А после и сознание будет развеяно.

— Ты слушаешь?!

— Простите учитель!

— Для такого мелкого слабака как ты, непростительно даже малое отвлечение! А ну повтори что я сказал?!

— Ну эм…

— Не мямлить!

— С какого место повторить учитель?

— Ах, ты мелкая сволочь! Ерничать вздумал?

— Нет, учитель! Когда я считал ворон за окном вы говорили… кхм… запирающие печати — это заклинания внутреннего воздействия. Большинство из них направлено на перекрытие каналов обмена. Яркими примерами могут служить Печать Молчания и Опустошение. Первое действенное долговременное заклинание, предназначенное для подавления силы аглаш. Второе аналог, разрывающий связь со стихиями для шаманов.

— Ха-ха, ах вороний сын! Может из тебя и выйдет толк… ладно. Вопросы есть?

— Нет, учитель.

— А как избавится от этих печатей ты знать не хочешь, засранец ты эдакий?!

— Да, учитель!

— Запомни, неуч, возможно когда-то это тебя спасёт. Единственный путь избавится от Печати Молчания — это умереть.

— Я не понимаю, учитель. Вы говорите о невозможности снять Печать или о том, что нужно разорвать каналы тела, связанные с волей?

— Ха! Гаденыш! Может из тебя и правда когда-нибудь получится слабенький аглаш…

Мари влила чуточку силы в Печать. Бесполезно.

Доктор суетливо раскладывал инструменты готовясь провести операцию.

— Госпожа Элис я никогда прежде не проводил операций с пациентами в таком состоянии, — произнёс доктор.

Мари обратилась в чутьё. Токи жидкости в телемастера Лапира были очень слабы. Сердце делало два удара в минуту. Огромный запас жизненной силы храмовника постепенно уходил из тела. Печать задерживала этот процесс, но гораздо медленнее чем требовалось для того, чтобы стабилизировать состояние хозяина.

— Нам нужно действовать одновременно, — ответила девушка, — я буду постоянно разгонять кровь, пока вы будете извлекать кинжал. Затем убедившись в целостности лёгких или восстановив эту целостность, я, с вашей помощью, приступлю к принудительному ускорению дыхания.

— Хорошо.

Доктор без лишней суеты орудовал инструментами. Мари сосредоточившись на движение. Кровь в теле храмовника подчинилась движениям рук Кормчей. Она закрыла глаза и, двигая кровь, заставила сердце сокращаться.

— Госпожа Элис? — позвал доктор, — это нормально, что мастер Лапир шевелиться?

Девушка открыла глаза, не прекращая движений руками.

Конечности храмовника подергивались, подчиняясь движениям рук.

— Раньше я с таким не сталкивалась, — ответила девушка.

Доктор поднял на нее вопросительный взгляд.

— Нужно продолжать, доктор, — голос Мари был твёрд.

Доктор Бернав коротко кивнул и продолжил операцию.

Здесь холодно. Воздух сухой.

Хриплый каркающий смех.

— Ну здравствуй, ученик… — кашель, — долгий же ты проделал путь.

— Здравствуй, учитель. Пришлось попотеть чтобы до тебя добраться.

— И вот ты здесь?

— Я пришёл занять своё место.

Хриплый смех:

— Дай-ка угадаю, считаешь, что сможешь быть Князем Девлиан?

— Я был для этого рожден.

— Я твой учитель, я знаю слово.

— Попробуй, — пожатие плеч.

— Аброхаизм!

Шаг вперёд. Хищная ухмылка.

— Видишь ничего не изменилось.

— Из тебя вышел толк, Ученик.

Меч вошёл в тщедушную грудь старика, пробив сердце.

Мир разлетелся на сотни осколков. Темнота затягивала.

Где-то там раздался каркающий смех старика.

Здесь было холодно и сыро. Грязный пол засыпали старой соломой. Сломанный стол починили. Теперь новая доска делила столешницу на две неравные части.

Напротив, сидел худой и бледный мужчина, с тонкими чертами лица.

— Мы знакомы?

— О да, Лизарс мы знакомы очень хорошо. Ты меня не узнаёшь? Когда ты убил меня я был несколько старше, и выглядел как жалкий старик.

— Учитель?

Каркающий смех был ответом.

— Чтецы нашего с тобой уровня умирают очень сложно. И даже если тело обезглавили и сожгли, дух и воля не уходят бесследно.

— Значит я умер?

— Нет, в тебе ещё теплится остатки жизни. У тебя очень сильное тело, оно продолжает бороться.

— Тогда почему?

— Почему ты видишь меня? Или почему ты видишь меня таким каким никогда не видел при жизни? Или почему я пришёл к тебе сейчас?

Горькая усмешка:

— Могу поверить, что ты стал уважать меня, когда я не подчинился слову. Но не поверю, что ты пришёл проведать лучшего ученика.

— Я пришёл сказать: у тебя есть шанс. Вернуться. Обрести утраченное. И добиться наконец свободы.

Слова застряли. Хотелось кричать и бросать в лицо этому хлыщу презрительные оскорбления. Насмешка ли? Галлюцинации в предсмертной агонии?

— К Кутху твою свободу и все твои шансы.