Как видно было из постоянных наблюдений, местные жительницы жалели андзольских пленниц и, несмотря на собственную скудость, приносили им то не совсем ещё стоптанные башмаки, то старые платки — прикрыть головы от солнца, то щербатую посуду — в сарае не было никакой утвари, кроме двух котлов. Видимо, деревенские научили и как незаметно в сумерках подойти к лагерной ограде, чтобы охрана не видела. В одну из светлых весенних ночей не спящий от невесёлых дум Орсо со своего места в крайнем бараке, у стены, услышал за забором тихий, тревожный шум, отличный от шумов травы и птиц. Для работ по лагерю было уже поздно, охрана после отбоя не выходит наружу… Он бесшумно поднялся (опять заныл потревоженный бок), пригнувшись, выбрался к выходу. Дверей у бараков не было; чтобы выскользнуть наружу, надо было только дождаться, чтобы охранник не смотрел именно на этот выход. Но охрана, видимо, не замечала ничего подозрительного, и Орсо, прячась в тенях, придвинулся к забору. Нет, дыхание и шорох одежды о жёсткую траву с той стороны ему не почудились!

— Во имя Творца! Вы слышите? — окликнули его шёпотом.

— Слышу! — тихо отозвался Орсо, подбираясь поближе. В тридцати шагах торчал на часах солдат, но смотрел он сейчас куда-то в сторону ворот. Если повернётся… впрочем, в темноте может и не заметить, если не двигаться. Придётся, бес его возьми, сидеть тут под забором, пока луна не сядет! От напряжённой неудобной позы заныл шрам.

Женский шёпот с той стороны зашелестел ещё тише:

— Мы принесли вам газеты. Айсизские. Рассказывать слишком долго… помилуй Творец, всё очень плохо для нас! Вот, возьмите, — сквозь щель между досками просунулся сложенный в несколько раз газетный лист. Орсо осторожно, чтобы не порвать, вытянул его, сложил ещё пополам, спрятал под рубашку.

— Еды у нас нет, — продолжала неведомая женщина, — есть немного табака, но если солдаты заметят, что кто-то курит, они всё поймут, и мы не сможем больше прийти. Но всё равно возьмите, — остро пахнущий бумажный пакетик последовал за газетами.

Орсо мучительно хотелось взглянуть на этих женщин, убедиться, что это всё не сон, что кто-то свой, родной действительно есть снаружи. Ощупав пальцами доски и посадив заносу под ноготь, он тем не менее нашёл торчащий кусок коры на горбыле, потянул — кора отломилась, и в получившееся отверстие тут же заглянул любопытный женский глаз.

— Дайте на вас посмотреть, — шепнул Орсо, с той стороны отодвинулись, и, припав лицом к колючим доскам, он увидел в светлой весенней ночи шесть фигурок, жмущихся друг к другу в ночной прохладе. Одеты они были кое-как, обуты только две из шести.

За спиной Орсо, далеко, в стороне караулки, хлопнула дверь. Одна из женщин тревожно подняла голову:

— Сюда идут с фонарём! Прячьтесь, храни вас Творец!

Орсо хотел уже отскочить от забора и броситься в тень барака, но узнал этот голос…

— Миннона! Во имя Творца, это вы? Только одно слово: да?

— Да. Завтра! — шепнула высокая гибкая тень, и женщины скрылись в ночи.

Орсо замер, стараясь даже дышать потише; по лагерю шёл проверяющий с фонарём в руке. Прыгающий рыжий свет бросал длинные тени на забор, стоит тени скользнуть по живому… У конвойных приказ стрелять без разговоров.

Проверяющий отчего-то задержался на обходе. Прижавшись к забору, дрожа от сырости и ощущая, как раненый бок наливается тупой ноющей болью, Орсо неподвижно простоял не меньше часа, дожидаясь, пока жёлтый фонарь исчезнет из виду. Подождав ещё пару минут, он медленно, стараясь не производить ни звука, начал пробираться ко входу в барак. Завернув за дверь, он налетел на кого-то; сильная рука придержала его, давая опору:

— Я уже решил, что вас пора искать! — вполголоса сказал Родольфо.

— Боюсь, это бы не помогло, случись что… — вздохнул Орсо. — Я получил новости снаружи — утром расскажу, что и как!

Хотя пленных на особенно одолевали запретами и днём можно было делать всё, что в голову взбредёт, собирать людей большими толпами Орсо счёт опасным. За прошедшие дни он запомнил в лицо около двухсот обитателей соседних бараков и днём, когда люди бесцельно бродили или лежали на солнце, потихоньку нашёл по одному человеку из каждого барака и созвал на короткий разговор около полудня в тени забора, но велел никого больше не приводить. С собой он пригласил только Родольфо — их и так часто видели вместе, — а прочих новых лагерных знакомых пока оставил в покое, их время ещё придёт.

Собравшимся он кратко пересказал новости, вычитанные за утро из газет: армия Айсизи успешно наступает на андзольские порты и побережье, но сухопутные войска королевства пока имеют преимущество, бои на линии Саттина — Арлето затянулись, у Андзолы лучше артиллерия и проще доставлять боеприпасы. Две армии вцепились друг другу в глотки, первые последствия войны уже сказываются: айсизские газеты стали тоньше, из них исчезла светская хроника, пропали анонсы концертов и представлений, а бумага понемногу становится всё хуже. Айсизи война дастся нелегко, да и Андзола скоро в полной мере ощутит удар по экономике…

Но самой важной новостью для пленников лагеря было то, что айсизская армия застряла под Кобальей. Кобальская эскадра непонятно где, и в обычных обстоятельствах республиканцы давно предприняли бы десант, однако береговые укрепления в Кобалье недавно перестроены, и новейшая дальнобойная артиллерия держит вражеский флот на почтительном расстоянии. Тогда адмирал Баллестерос, которому поручено захватить последний андзольский порт, решил с помощью корпуса генерала Рохаса блокировать Кобалью с суши. Как только артиллерия истощит боезапас, флот подойдёт поближе, расстреляет бесполезные укрепления и устроит высадку.

Слышать это андзольцам было приятно, но радоваться было особенно нечему: если сухопутная блокада удастся, скоро в городе кончатся не только боеприпасы, но и продовольствие, и тогда судьба Кобальи решена.

— Эх, — заметил один из матросов, захваченных айсизцами в городе во время увольнительной, — какую страну потеряли!

Ему тут же отвесили с разных сторон несколько затрещин:

— Что несёшь, балбес! Ничего ещё не потеряли! Поговори тут…

— Господа, — прервал перепалку Орсо, — новости, конечно, важны, но ещё важнее выводы, которые мы можем из них сделать. Как вы знаете, мы на айсизской территории, но граница совсем близко, она проходит вон там, — он показал рукой за спину, — по Кобальскому хребту. В это время года хребет опасен — лавины вы сами слышите чуть не каждый день. Однако дороги через него есть…

— Спасибо, сударь, за лекцию по географии, — усмехнулся пленный аптекарь, сидевший до сих пор с кислым выражением лица, — но на кой нам бес все эти сведения?

— Господа, — спокойно продолжал Орсо, — я прошу выслушать то, что я сейчас скажу, без шума и криков. Не нужно привлекать внимание наших охранников — нам следует всё обсудить тихо. Итак, я могу говорить?

— Давай, — подбодрил его давешний матрос, — толкуй, чего там.

— Исходя из обстановки, я предлагаю устроить побег из лагеря, забрать всё оружие, которое мы здесь найдём, пройти через Кобальский хребет и попытаться деблокировать Кобалью с юга, со стороны суши.

Шума действительно не было — все на минуту онемели. Потом кто-то всё же не совладал с собой, вскочил на ноги и крикнул было:

— Да вы… вы понимаете, что… — но крикуна тут же усадили на место и убедительно зажали ему рот. Собрание глухо гудело — всех переполняли чувства, но опасение потревожить охрану было сильнее. Потом поближе к Орсо подобрался пожилой человек в обносках — новой смотрелась только его мягкая шляпа с ярко блестящей на солнце пряжкой. Он положил на плечо юноши тяжёлую квадратную ладонь с въевшейся чёрной металлической грязью:

— У вас есть план?

— Есть, — признал Орсо. — Нас здесь около двух тысяч — без малого два пехотных батальона. Охраны всего двадцать шесть человек. Конечно, оружия у них немного, но на первое время пойдёт и это. Если атаковать всех одновременно, в худшем случае у нас уложат двадцать-двадцать пять человек, перезарядить оружие они не успеют. Мы выйдем отсюда, захватим наших женщин из деревни и пойдём в горы.