Фантастическая, невообразимая армия, едва расположившись на постой в городе, развила кипучую деятельность. Воззвание командующего, внука покойного короля, к народу Андзолы с призывом встать под его знамёна на защиту родины от внешних врагов и внутренней измены разошлось с невероятной быстротой: на третий день его перепечатывали газеты всей провинции, а через неделю, по расчётам Марко, оно должно было попасть даже на крайний восток страны и уж, во всяком случае, в столицу. Теперь следовало не терять темпа и новыми силами дожимать врага, выгоняя его из южной Андзолы, а тем временем основной, проверенный костяк армии должен нацелиться на столицу — скорее всего, изменники ещё там.
Пополнения шли — здесь Орсо оказался прав. Его положение придавало легитимность любым призывам к вооружённому народу — и армия могла с чистой совестью последовать за ним. Многим этого хотелось! Командиры высшего звена, встретившись с нежданным нападением, вели себя как потерянные дети или, ещё хуже, впрямую показали, что осведомлены об измене в верхах и не считают нужным что-то с этим делать. Кое-где регулярные части уже вербовали в будущие вооружённые силы независимых герцогств и королевств… Страна была на грани распада: то, что не удавалось айсизцам, легко довершили бы свои же, идейные союзники «братьев»-пришельцев.
Орсо очень рассчитывал на то, что вокруг него поднимется шум и суета; это расстроит планы врага и даст союзникам время. Не надо забывать и об айсизцах, которые отправились домой наводить справедливость: они ещё не знают, с чем встретятся там, а парламент, поражённый изменой, ещё хуже, чем изменивший король!
Прямо под Вастале он встретился с командирами нескольких отдельных андзольских корпусов и бригад, оставшихся без верховного руководства, и совместно они выработали генеральный план освобождения страны. К каждому из высших офицеров приходилось присматриваться — это вам не крестьяне, не солдаты, эти вполне могут сами оказаться предателями… Но от всех не застрахуешься, а что его самого предадут не раньше, там позже, Орсо уже не волновало. Куда сильнее тревожило, что и здесь, в Джеризу, он не могу найти ни малейших следов Ады. Да что же такое?! Ну не могла же она просто дать себя истребить, это же Ада… Хотелось думать, что она благополучно выбралась из Саттины и, как обычно, занимается каким-то своими удивительными делами, дающими неожиданные плоды. Потому что при мысли, что её, быть может, больше нет, все желания, стремления, даже соображения долга исчезали — оставалось лишь ощущение великой вселенской пустоты, где всё бессмысленно и ненужно…
Однажды Полидоро нашёл его уже поздно вечером, когда солнце почти укрылось где-то за айсизской границей, оставив вместо себя старенькую обкусанную луну. От разговоров и совещаний Орсо к концу дня ощущал себя выжатым, как губка, и совершенно без сил еле дотащился до постели на новой квартире, радуясь, что его комнаты на первом этаже не нужно каждый раз одолевать лестницу. Но вестовой сиял, словно его надраили с песком:
— Командир, мы вам такое нашли! Ух… пойдёмте, командир Родольфо просит!
Первую мысль — новости об Аде — Орсо тут же отбросил: их проще сообщить прямо здесь, вести его никуда не надо. С трудом снова поднявшись на ноги, она накинул на плечи куртку и вышел вслед за Полидоро, который продолжал восторженно трещать.
На маленькой площади перед мэрией было уже почти темно, и возившиеся там люди светили себе факелами. Там ещё с утра разбирали всевозможные трофеи, оставленные торопливо отступившими республиканцами. Навстречу Орсо выбежал донельзя довольный Родольфо:
— Смотри, какая красота! Мы решили всем штабом, что это для тебя — ты из нас лучший кавалерист, ты оценишь. Эй, Джианни, давай сюда!
Звонкий перестук копыт по мостовой, тревожное фырканье, короткий возмущённый храп… Орсо отодвинул Родольфо, не глядя уже ни на что по сторонам, отвёл руку, держащую повод, и молча обнял за шею сердитого, всем недовольного Пороха.
Жеребец длинно и шумно выдохнул в самое ухо хозяину: ну что же ты, где тебя носило? Я скучал, между прочим! Вечно ты меня бросишь и где-то шляешься, а я тут как хочешь, да? Орсо счастливо принимал эти молчаливые упрёки и только гладил без конца бархатистую шкуру, машинально выбирал из плохо расчёсанной гривы соломинки и семена «собачки».
Кто-то вложил ему в руку яблоко; он протянул коню раскрытую ладонь с угощением, замшевые губы деликатно раскрылись, и яблоко захрустело на крепких зубах жеребца.
— Где вы его нашли?
— Командир, осторожнее, он злющий! — запоздало предупредил Джианни. — Чуть меня, зверюга, не затоптал…
— Он не злой, он просто скучал, — улыбнулся Орсо. — Но откуда он здесь?
— Отбили у арьергарда — ну, у тех, кто не сдались, — охотно объяснил Родольфо. — Там ещё была удивительная лошадь — пегая кобыла, очень красивая! Но её айсизцы успели увести…
Рука Орсо на шее коня замерла.
— Пегая кобыла-иноходец?
— Да при чём тут кобыла, во имя Творца!
— Родольфо, — Орсо оставил коня, повернулся наконец с другу. — У нас есть пленные из этого полка? Я хочу их допросить сейчас же.
— Ночью? — удивился Треппи. — Ну… хорошо, я распоряжусь…
— Да, ночью. Прямо сейчас. Отведу коня и вернусь. Спасибо, это… ценный подарок. Очень ценный.
Часть 37, где рассуждают о высшей власти и цене победы
Казалось бы, всё идёт неплохо: с новыми силами, которые присоединились к Освободительной армии, поход на город Джеризу уже не представлялся таким рискованным — возможно, удалось бы даже обойтись без генерального сражения. Снабжение армии наладилось, бойцам даже выплачивали жалованье, правда, не особенно регулярно, но это людей не слишком огорчало. К тому же здесь, в отличие от Кобальи, было где тратить деньги: городов в Джеризу было намного больше, и в каждом было на что спустить честно заработанное. Азартные игры в расположении армии Родольфо строго запретил, но в городках бойцы всё равно ухитрялись просаживать последний паул в «семёрочку» и в «девяносто девять». Но морального духа это не подрывало — каждый ощущал, что идёт к великой значимой цели, что главная битва ещё впереди, а вот когда победим… тогда…
Военные дела Орсо не слишком беспокоили — теперь он в самом деле был скорее знаменем войны, чем её полководцем. Тревожило другое: найти след Ады удалось лишь раз, и то он оборвался на пегой кобыле. Любопытно, что и Порох, и Сова, если верить пленным, были захвачены в качестве военной добычи не в Саттине — там здешние айсизские части даже не были, — а на южной границе с провинцией Ринзора. Удалось установить, что произошло это самое позднее два месяца назад — иначе говоря, со времени штурма Саттины к тому моменту прошло уже не меньше двух декад. Оставалось предположить, что Ада уехала из Саттины ещё до её захвата и увезла лошадей. Это обнадёживало… но не слишком.
Орсо хватался как за соломинку за мысль, что если бы Ада погибла, её тело непременно опознали бы, и это не осталось бы неизвестным андзольским властям. Смерть приёмной дочери короля — событие, по важности сравнимое с гибелью принца или, самое меньшее, министра. Но таких новостей не было! А значит, если Ада жива, то найдётся, а если в плену, то выберется — здесь Будай, пожалуй, прав, надеясь на её удивительные умения.
С такими мыслями жить было немного легче, бремя сына Творца пока вроде бы не слишком давило, да и перспектива расплатиться за свою политическую наглость пока отступила, и Орсо занимался тем, в чём понимал больше всего: в создании основ для перемен в стране. За последние декады он хорошо выучился говорить с людьми — честно, доверительно, ясно, они это чувствовали. Орсо доводилось читать в газетах речи андзольских министров и депутатов айсизского парламента, но большинство их были построены как корпус корабля — обтекаемо. Ему обтекать было практически нечего — он пока что мог называть вещи своими именами: измену — изменой, свободу — свободой… Находилось и с кем поговорить о могуществе соединённой силы производителей — всё, о чём говорила Ада, уже давно в его памяти уложилось и утряслось в стройную схему, да так, что иногда удивлялся даже Марко, умелый агитатор. От него Орсо не делал тайны из своих познаний, наоборот — пересказал всё, что помнил, и с теми же примерами, какие приводила ему Ада. Марко слушал, видимо, находя в этом изложении подкрепление каким-то своим идеям и опыту: