Их ждал бой за гавань.

Хелена с ужасом отпускала сына, чтобы он мог свершить свой долг. Иначе все они, её любимые сыновья и дорогая дочку умрут, все оставшееся вельможи умрут, так как Пэтрот не будет ни кого щадить, после того, как его план по молниеносному захвату власти не увенчался успехом.

Её сердце болело, как же он, её дорогой первенец, её сынок, был похож на Уильяма! Такой же решительный и уверенный в своей победе. Как же она боялась, что всё это повториться, что она увидит, как гвардейцы, объявив о победе, принесут на щитах его окровавленное и изувеченное тело. Слёзы вновь накатились и готовились хлынуть ручьём. Верный Аксель стоял рядом, разъярённый, словно грифон. Она его прекрасно понимала, будь её воля, она был пошла в бой рядом с сыном, чтобы закрыть его от удара или стрелы. Но в случае его смерти, она была следующей претенденткой на престол. Её младший мальчики подбежали к ней и вцепили в подол платья. Каллина уже ушла в свои покои, а камень, что висел на её плечах, становился всё больше и больше.

Лишь Ариана была той опорой, что помогала ей не впасть в апатию или того хуже. Хелена её завидовала, завидовала по-чёрному. Ариана была красива и сильна. Она потеряла своего первенца, и Хелена думала, что леди СтоннКассел пережила куда большие страдания, чем она сейчас. Не увидеть своего долгожданно ребёнка и узнать, что он умер сразу после рождения — страшнее пыток Ненасытного. Но она чувствовала, что Ариана была сильной, словно она росла среди солдат, а не джейстенских вельмож, хотя, учитывая, что Джейстен — оплот всяческих интриг, можно понять, что она с малых лет закалялась в этих интригах.

Сама по себе Ариана была красива. Голос её был сладок, а глаза, карего цвета, так подходили к волосам, что императрица-мать ловила себя на мысли, что Ариана ей нравиться, даже чересчур сильно. От таких мыслей она сей же момент отмахивалась. Она была её советчице и помощницей, ни больше, ни меньше.

Её дочка, которая во всем подражала матери, всё время проводила с Каллиной, Артуром и Ричардом. Девушка сумела найти ключ к их сердцам. У неё была добра улыбка и не менее добрые глаза, изумрудно-зелёного цвета, доставшиеся от отца, в которых читалась грусть. Девушка лично знала всю прислугу всего своего рода, и после нападения, она прикрывала каждому погибшему веки. Своим телохранителям, няньке-кормилице и фрейлинам. Девушка переняла материнскую манеру, и всегда держала лицо, кровь Мейнголдов и СтоннКасселов пела в ней. Артур и Ричард — искренние и честные, рассказывали ей обо всем, а Адриана только и слушала. Каллина же, когда братья были с Найтом, о многом говорила с Адрианой, прямо как Хелена и Ариана.

Иногда Хелена помышляла о том, а что было бы, если СтоннКасселы так и остались императорским родом? Люди их любили и шли за ними в пекло, как-то она спросила Ариану об этом

— Гарет как-то рассказывал легенду, о СтоннКассела, за пару дней до моей свадьбы. До сих пор ему этого простить не могу! — щеки Ариана заполыхали, а еле различимые ругательства повергали Хелену в шок

— Проклятие на СтоннКасселах, какое-то некромантское. Гарет, говорит такой: «Чтобы проклятие это снять, императоры и сыновья их, в жены брали крестьянских дочерей. Самых удалых и красивых, а коли жена была благородной крови, любой мальчик, рождённый от неё, обречён был умереть молодым, а дочка остаться старой девой» Я тогда ему пощечину отвесила, а он в смех, смешно ему было, а мне рыдать хотелось. Я ведь даже не знаю как там Орин, Гарет, Кира, которая удумала в героиню поиграть, дура! Никогда не чувствовал себя такой беспомощной. — она села рядом с Хеленой

— Мой муж всегда уважал вас, и искал совета у вашей семьи. Лайан такой же, как он. Когда я только вышла за Уильяма, он всегда делал всё сам, меня не слушал, и только потом, повзрослев, прислушивался к Гарету и Орину. Я же ведь должна ждать его, да? Ждать, вернётся ли он сам или же его принесут. — императрица вздрогнула от мурашек и поёжилась, Ариана накрыла её холодную ладонь своей горячею и сказала

— А это наш долг, ждать пока мужчины вернуться домой, с щитом или на щите. –

— Богами клянусь, если и он погибнет, я сама мечом и огнём пройдусь по рядам предателей, приглашу их в купальни, наполнение маслом и сожгу. — твёрдо заявила императрица-мать. Ариана кивнула. В мыслях, леди СтоннКассел согласилась с тем, что поступила бы так же. Если бы она осталась одна, из всей четы СтоннКасселов.

Фаил Акар, он же Кеван, некогда Кон-Итьен, ещё раз проведав могилу любимого брата и приложив лоб к гробовой плите, готовился устранить Рендона Пэтрота. Сейна Элерон, или же Имнари, имела личные счёты. Раз уж во дворце все знали о том, кто она на самом деле, не стоило сидеть и ждать у моря погоды. Наверняка она умела убивать, если когда была контрабандисткой. Этой компании Кевану хватило бы, но своенравная и чуток стервозная Кира СтоннКассел все же увязалась за ними.

«Мда, не хватало мне ещё, чтобы она погибла. СтоннКасселы мне голову оторвут!» думал он.

Сейна и Кира были одеты в почти одинаковые доспехи из выверенной кожи, которые крепились надёжными ремнями, на обоих были добротные штаны из оленьей шкуры и сапоги. От прямого попадания такое не защитит, но вот от касательных порезов и прочих несильных увечий спасёт. Сейна вооружилась арбалетом, на поясе висел меч. Изогнутое лезвие, заточенное с двух сторон, гарды нет. Сделанный из светлого металла, рукоятка была обмотана чёрной животной шкурой. Ножны были сделаны из светло-коричневой кожи, и на них была изображена королевская кобра.

Кира так же повеселена за пояс арбалет и сумку с тридцатью болтами, а основным оружием выбрала укороченный протазан. Все же Кеван отмечал, что доспех на Кире смотрится в десятки раз лучше, чем придворные кружева, ему вдруг стало интересно, как бы на ней смотрелся парадный мундир легиона, неважно какого. Мысли его испарились в миг.

«Не забывай, зачем ты здесь» голос твёрдый, решительный и до боли властный. Иногда он слышал её. Мирану-Феникса. Старую Богиню и нет, он не сошёл с ума, и нет, это не было его разбушевавшееся воображение. Только тот, кто слышит глас Мираны, может пройти через стену огня, что была создана ей самой, когда она покидала этот мир. И Кеван прошёл через стену огня невредимым.

«Да, госпожа» отвечал он, поправляя свои доспехи и снимая с перемётных сумок всё, что ему было нужно. Эликсиры и алхимические травы, которые могли затупить боль, замедлить заражение или усыпить человека. Некоторые из них были сильнодействующие, вызывая галлюцинации разных степеней.

Уже давно Мирана посылала ему неясные видения, связанные со столицей. Смерть. Мор. Голод. Страх. Отчётливые картины тех последствий, если он не вмешается в события, что здесь разворачиваться. Сюда он прибыл по её воле, но герцог и герцогиня все мечтали вернуть свою дочку. Как же ему хотелось сказать, что им надо было думать раньше, что в первую очередь им необходимо было видеть в ней дочку, а уж потом перспективную выгоду для герцогства. И наверное он был так и сказал, если бы не Мирана.

«Согласись. Девчонка, так или иначе, пойдёт с тобой» ему оставалось лишь повиноваться её воле. А иногда ему хотелось быть человеком, а не избранником бога. Только вот, всё это останется его мечтами, не видать ему простой жизни. Никогда.

Они вышли на зачумленные улицы города за пять-шесть часов, до того, как Лайан отправился во главе своих верных солдат отбивать гавань. Через гавань Пэтрот мог получать подкрепления, провизию, а так же он мог с лёгкостью взять дворец, если его люди начнут обшаривать тайные ходы. Сегодня юному государю предстояло принять боевое крещения. Кеван просил Мирану снизойти и помочь его племяннику, на что голос богини-феникса отвечал невнятными и размытыми фразами.

— Моя помощь понадобиться ему, чуть позже. –

— Удача не отвернётся от него. Пока. –

— Я слышу треск огня вокруг него. — ничего хорошего это не сулило, а поэтому, в тайне от голоса, что звучал в его голове, он взывал к Келтрику и всем Богам-Основателям. Был момент, когда Мирана услышала его молитвы и так разгневалась на него, что он почувствовал жар, как от погребального костра Альвевы Пятой. С тех пор он учился абстрагироваться от всего, что бы принести молитвы богам-драконам, к которым Феникс относилась крайне пренебрежительно. «Ящерки, возомнившие себя ровней мне» самое мягкое и того, что она говорила о них.