— Мама? — Адриана постучала по дверному проёму. Ариана резко обернулась. Увидев дочь, она повела усталыми плечами

— Что-то случилось? — спросила она, усевшись на постель.

— Мама, дорогая, скажи мне, пожалуйста, как я могу тебе помочь, я знаю, настали тёмные времена, но я же ведь могу помочь? Только скажи молю тебя, я не хочу сидеть без дела и ждать, я ненавижу ожидание! — Адриана подошла к матери и крепок её обняла, словно провинившись в чём-то. Она села рядом. Ариана положил ладонь на щёки дочери.

— Ты пошла в СтоннКасселов, такая же упрямая. — любя и без упрёка ответила Ариана.

— Разве это плохо? — ответила Адриана

— Нет, ни в коем случае. Если твоя помощь мне понадобиться, я обязательно попрошу. Иди спать, душа моя. — Ариана поцеловала дочь в лоб, и шепнула на ухо, как сильно её любит. Этих слов Адриане хватило, что успокоиться и преисполниться сил.

Рендон Пэтрот стоял на причале и смотрел то в водную гладь, то вдаль. Стояла глубокая ночь, луна поднялась над столицей, освещая своими серебряными лучами её тёмные улицы. Казалось, что всё затихло, в угоду контрабандиста. Его люди сменили несколько патрулей в гавани, а значит лодки, что везут столь важный для его дела груз, должны вот-вот прибыть. Пэтрот был терпелив. Через несколько минут показались силуэты пяти нагруженных под завязку лодок, в каждой из них сидели по три человека. Ещё через десяток минут, лодки причаливали к пристани.

— Лорд Пэтрот. Нас задержали, три лодки канули в реку, проклятые гвардейцы нас поджидали. — ответственный за перевоз груза, сутулый и смуглы бандит поклонился Пэтрот.

— Кто ими командовал? — спросил контрабандист, вынув кинжал из ножен за спиной.

— Кто-то из приближенных Найта Акселя, а может быть капитан стражи Хилден Хэлдрок, он тоже пасёт нас. Но, большую часть мы довезли. — Пэтрот протянул ему толстый кашель. Бандиты с лодок, одетые в разное рваньё и грязные тряпки, облезлые и злые как шакалы, принялись тащить груз в канализацию. Один из ящиков Пэтрот вскрыл сию же минуту. Злая улыбка проскользнула по его лицу. Редкие алхимические ингредиенты, горькие травы, корень ястребна и прочие вещества. «И всё это моё. Как только я устрою в столице хаос, сапфировый трон станет моим, а шкуру волков Кон-Итьенов, я повещу над камином» Ударив по рукам с бандитом, Пэтрот поспешил уйти из гавани, гвардейцы нагрянут сюда, а его уже и след простыл.

Легенда гласила: они проделали такой долгий путь, но до врат добрался только Зеллан. Силдур, избранник Адэонесы умер первым. Он отдал свою жизнь, что Тэмар и Зеллан прошли через бездну со скверной. Он смело ринулся в зияющую пучину, чтобы навсегда уничтожить скверну, что исходила и оскверняла мир из Тёмного Разлома. Воспользовавшись древним заклятием, он превратил её в чистейшую водную гладь. Тэмар, избранник Дуратхара, умер вторым. Он дал Зеллану время, задержав тени и саму Тьму, чтобы позволить другу добраться до врат. Он смело бился с исчадьями Ненасытного. Даже, когда они проникли в его сознание, в его душу, искажая воспоминания, искалечивая разум. И лишь Зеллан, сын Алдира сумел принять исполнить своё предназначение. Собрав всю силу, он сумел запечатать Ненасытного в цитадели, ставшая для него тюрьмой. Однако он отдал свою жизнь, чтобы гнев Ненасытного не высвободился и не уничтожил мир. Так гласит древняя легенда…

Давно это было. Слишком давно. Три избранника трёх Старых Богов заточили Ненасытного в Цитадель Эдхута, принеся высшую жертву. В разных легендах и преданиях разных народов их имена разняться. Но тот, кто был заточён между временем и пространством помнит всё, каждую долю каждой секунды и каждое сказанное слово. Оковы трёх святых со временем ослабли, но не спали полностью. Он не мог шагать по земле в своём истинном обличии, лишь частичкой своей великой мощи он воздействовать на тех, кого посчитает достойным. Время от времени к нему приходили, его жена, что смотрела на него и молчала, сын, что призирал его, и дочь, что сочувствовала ему. Ненависть разъела его изнутри, а когда она дошла до сердца и души, впустила в них ярость, которая сделала его безумным. На смену ярости, пришёл гнев. Стены цитадели вне времени и пространства с каждый днём содрогались, колонны, державшие потолок, трещали по швам. Но пока было рано. Пока данное обещание держат, он, будет томиться в этих стенах.

Он был четвёртым Старым Богом, у него было имя, что навсегда забыто, имя, которое поглотила скверна, которую он же и создал. Мирана была его возлюбленной. Он помнил, как любил её, помнил, как она любила его. Но сейчас любви не было, была ненависть и подлое предательство. Но вот она вновь его навестила. Свет священного огня в кромешной тьме, которая расступалась под её парящими шагами. Он поднял на неё свой взор, стоя на коленях. Он продолжала молчать. Смотреть и молчать, напоминая о предательстве, самим своим существованием показывая, как он был глуп.

— Ты пришла. Снова. На этот раз ты долго отсутствовала. Что, не скажешь ни слова? Будешь молчать, всем своим видом показывать, как ты меня призираешь, что для тебя я был никем, и останусь ни кем? Молчи. Так лучше. Что, не помнишь, как я спасал нашу дочь, когда твои любимые смертные решили казнить её в угоду их лживым кумирам и пророкам? Не помнишь, как они клеймили нашего сына? Как они его пытали на её глазах!? Но ты верила в них, верила, что они образумиться, что вернуться на путь истинный, верила, что вновь воззовут к нам, будут молить о прощении. Неужели ты забыла, как они отдали нашу дочь морским водам, как они бросили нашего сына умирать? Я пришёл в последний момент, я спас нашу дочь, спас сына, но мне пришлось показать свой истинный облик, обратить свой гнев на них! Они покусились на руку, что кормила и заботилась о них, ты же знаешь, что непослушный скот, режут! Молчи. Так лучше. Я увидел их истинную личину, извращённую лицемерием и вероломством, предательскую, полную неоправданной жестокости, ко всем, кто хоть как-то отличается от них и к самим себе. Я наслал на них скверну, мор и чуму, но ты, «любовь моя», и моя дочь и мой сын, объединились против меня, предали того, кто готов был убивать и миловать ради вас. Но вы не могли вмешаться, боялись, что смертные обратят свою скверную личину против вас. Вы избрали мессий, героев и послали их на убой! Надеюсь, ты помнишь, как умирал твой избранник, как его, Зеллан, да? Помнишь, как он мучился, запечатывая врата Эдхута? Помнишь, как иго изнутри разъедала боль, словно кислота, проникая и уничтожая не только его тело, но и душу, воспоминание за воспоминанием, чувства и память, знаю, что помнишь. Ты разделила эту боль с ним. Как только Кровь Дракона окропит Лок-Хай’Эреда, Чьи-победы-ознаменовывают-рассвет-и-закат, оковы Эдхута падут. Тогда, Климэнд узнает правду и станет свободен! — его крики вновь сотрясли стены крепости, огонь исчез, и он вновь остался наедине с самим собой и ненавистью

Ненависть. То, что придавало ему силы. То, что заставляло его жить в стенах это проклятой Цитадели. Память со времени увядает, как цветок, оставляя мёртвый стебель. Ненависть и есть этот стебель. Когда цветок — самое доброе и искренне увядает, оставляя за собой горечь потерь и ошибок, что сделали его таким, какой он есть. Однажды его навестил Дуратхар. Змей явился из неоткуда, шипя и извиваясь. Ненасытный молчал, ожидая первых слов сына.

— Отец-с-с-с-с, что с-с-с тобою с-с-стало? Где тот гнев, где та ярость? Куда запропас-с-с-с-стился тот, которого боялась-с-с с-с-сама Мирана? — слова его были словно яд, что просачивался в вены, отравляя и изничтожая изнутри

— Ты слышишь это? Слышишь, как скрипят цепи? Слышишь, как стены трещат? Чувствуешь, как тьма просачивается через эти трещины, повелеваясь моей воле? Ты боишься. Ты не можешь сдержать дрожь страха и тень сомнения. Тебе кажется, что ты поступил правильно, помогая сестер и матери? Может быть и так, но в глубине своего лживого сердца, ты знаешь, что это было напрасно. Ты ни кому не желаешь смерти, ты хочешь знать всё обо всех, чтобы манипулировать ими, играть, как марионетками. Ты врешь, потому что не способен на правду…