— Время для слёз будет, матушка. Сейчас же времени мало, пусть все подойдут ближе. — сказал император, подзывая к себе Алкиона. Чародей выглядел мрачнее черных драконов, когда помогла своему государю подняться и лечь на кровать. Всё его тело, напоминало мумию в белоснежных бинтах. Поверх них он надел чёрный камзол и длинные перчатки. Маска из чистого серебра закрывала гнойные раны, что изуродовали его лицо. Первой он подозвал Сейну

— Матушка говорила мне, о твоей просьбе. Так знай же, что я, Лайана Первый, Кон-Итьен, нарекаю тебя, Сейной Элерон, лишая имени Имнари. Теперь, ты свободна. — девушка отклонилась и ушла из покоев императора. Затем к нему подошли Найт, Фаил и Хелена

— Корона перейдет к тебе, матушка. Теперь тебе придётся нести это бремя. А вы двое, будете обязаны защищать её власть ценой своей жизни. Ясно? — все трое кивнули, чувствуя, как слёзы накатываются волной. Когда они ушли, в комнате остались только Лайан и Ариана

— Леди Ариана. — она села на край его кровати

— Вы столько сделали для моей семьи, для моей матушки. Если случиться так, что не останется того, в ком будет моя кровь, пусть грифон СтоннКасселов воцариться вновь. — Ариана смотрела на него с выпученными глазами, чувствуя, что воздух в легких закончился совсем.

— Молю — прохрипел он. Почувствовав, как холодная и солёная слеза скатилась с её подбородка, она кивнула, не в силах сделать обратное.

Хелена молча подошла к нему и села рядом.

— За что? — прорычала она. Лайан не ответил

— За что ты оставил меня одну с этим бременем? Ты не имеешь ни малейшего права взять и вот так вот умереть! — но её сын не отвечал

— Ненавижу тебя. Тебя и Уильяма. Вы оба оставили меня, бросили, взвалив всё на мои плечи! — без сил, она упала на колени перед кроватью сына

— Как же я без тебя? Сынок, сыночка, солнце моё? Очнись, молю тебя и всех богов, очнись! — она сорвалась на крик. Руками она вцепилась в свои волосы и закусила губу лишь бы вновь не завопить. Всё рухнуло в одночасье.

— Я — дура, выстроила планы, светлое будущее, а ты… а ты ушёл, оставив меня одну! Совершенно одну! Ненавижу, ненавижу, ненавижу — Хелена без остановки твердила, как сильно ненавидит его и Уильяма, а затем, уткнувшись в одеяло сыновьей кровати, завопила, что есть сил, срывая голос. Её истошный крик был слышен в каждом уголке дворца, и каждый знал, что произошло…

Найт Аксель в первый раз рыдал так горько. Он стоял перед могилой Уильяма на коленях, приложив лоб к могильной плите. Слезы лились ручьём, он рычал, кулаком бил об каменный пол и вопил и выл.

— Прости, дядя… — тихо прошептал он

— Нет мне прошения, а ты…всё равно прости…. –

«Он был достоин императором», сказал Мирана, когда Кеван опустился перед её алтарём на колени, не имея даже сил стоять

«Почему он!?» спросил Кеван «Почему именно он!?»

«Такова его роль» спокойно отвечала богиня

«Роль? Почему, ему отвели так мало? Почему, ты забираешь его? Почему позволила умереть!?» наконец он выдавил из себя хрип, слабый и беспомощный

«Судьба неисповедима даже богам, Кеван!» злобно ответила Мирана

«Верь мне, он упокоиться в моих объятья» она сказала это нарочито спокойно

«Ненавижу» сказал Кеван, Мирана ничего не ответила, оставив его абсолютно одного, в звенящей тишине

Колокол вновь бил. Скоро, с пятым ударом, он, Лайан Кон-Итьен, Первый этого имени, некоронованный император Кровогорья уйдёт к праотцам и там, в раю, встанет подле своего отца, Уильяма Кон-Итьена. Первый удар.

— Я исповедуюсь перед богами — глухо прорычал он сам себе. Второй удар. Он тянется к маске. Третий удар. Он снимает её и вдыхает полной грудью в последний раз. Удар четвёртый. Язвы и раны на его теле жгут не только плоть, но и душу, он воет как волк, истошно, протяжно и страшно, разрывая связки. Удар пятый. Сметь дотронулась до его обезображенного гнойными язвами и ранами лица. Лайан потянулся к ней. Такой манящей и красивой. С ней не холоднее, не страшно. С ней только покой.

Смерть приходила к каждому. Вот и сейчас она стояла рядом с юным Лайаном. Она уже знала про него абсолютно всё. Все его грехи, коих было совсем мало, обиды, мечты, желания, планы. Иногда в её темном и пустом месте, где должно было быть сердце, проскакивала долька жалости к тому, кто так мало сделал. Её и вправду было жаль, что её приходиться забирать столь прекрасного юношу, но его время, что было отведено ему, закончилось. Она дотронулась до его щеки и испытала столь дикую боль, для человека, что невольно шикнула. Да, для человека он страдал слишком много. Теперь он шёл рядом с ней, к своему отцу и предкам. Где-то там, где должно было быть её сердце, промелькнула грусть. Как же жаль, что она не могла забрать страдания живых. Только страдания мертвых были её уделом, а иногда ей так хотелось подойти к рыдающей вдове или матери, дотронуться до них и забрать всё боль. Как жаль, что она не могла этого сделать, как жаль, что чувства трогали её так редко….

Где-то, в ущельях горного хребта Харды, на границе с Аст’Морауном.

Об этой горной тропе знали единицы. Ею пользовались только разведчики Серого Легиона Сайн-Ктора, и то, что сейчас по ней шли почти две сотни людей, прикрываясь тёмными плащами и масками, говорило о назревающей беде. Лейтенант Дарэ Агостор стиснул зубы, когда очередной холодный поток горного воздуха подул в его спину. Уже несколько дней он находился в пути, места здесь были дикие, необжитые и холодный даже летом. Злобно сжав кулаки, он выглянул из-за валуна, за которым прятался. Пошла третья сотня, по его подсчётам. Люди словно опьянённые шли куда-то. Некоторые из них падали и спустя долго время, с обмороженными пальцами и лицом шли вперед. Все они были вооружены. Это не было чем-то необычным, на границе с Аст’Морауном даже простой фермер носил меч, не снимая его с пояса.

Проклятые демоны совершали набеги ежегодно. Когда армия демонов, под руководством своего полководца Баа’каа’реша шли на земли других рас, то такое время звали Затмением, и обычно, они сопровождалась как раз таки частыми солнечными затмениями. Сам же Баа’каа’реш, являлся титулом воеводы для самого жёсткого, безумного демона, отличившегося тем, что во враждующих демонических кланах он сумел занять главенствующее место.

Лейтенант вновь поёжился, когда количество колонны перевалило за пятую сотню. С такого расстояния он сумел заметить, что среди них были не только фермеры и простые крестьяне, среди них были и легионеры, а также гномы и эльфы. Когда количество перевалило за шесть сотен, он понял, что стоять на месте нельзя. Затаив дыхание, он быстро прошмыгнул между валунами, и двинулся окольными, но параллельными колонне путями.

Его лошадь погибла, когда случился обвал. Камень придавил бедную гнедую, и серому легионеру пришлось оборвать жизнь и мучения кобылы. Благо при нём была хорошая обувь, иначе бы ноги его уже были бы стёрты в кровь. Шёл он быстро и непрерывно, стараясь посмотреть, кто же мог вести этих людей? Кто знал об этой тропе? Куда они могли идти? Зачем шли?

Спустя несколько часов, запыхаясь и валясь от усталости, он сумел добраться до начало шествия. Челюсть Дарэ отвалилась и с грохотом ударилась об камни под его ногами. Это были Губители.

Падшие — те смертные, поддавшиеся влиянию скверные и тьмы Ненасытного, это его младшие офицеры, среди прочих осквернённых, смертных и чудовищных слуг. А Губители — его генералы, в меньшей степени, подвергнувшейся изменениям из-за скверны. Они сохранили человеческий облик, пусть и не здраво бледный, словно они болеют холерой или же вовсе заниматься некромантией, но людское начало в них было можно разглядеть.

Восседая на конях с красными светящимися глазами, три Губителя ехали вперед. Кто не знал легенды о них? Их имена даже боялись произносить. Первым, облачённый в латные доспехи из чёрного метала с лавовым орнаментом, ехал Азгорон, Первый-из-Предавших. Тот, кто самым первым встал на сторону Ненасытного. Вторым, в таких же доспехах, что и Азгорон, ехал Бальзархорн, Тот-кто-ещё-человек. Как говорила история, этот Губитель всё ещё был способен чувствовать, как живой и чистый человек. Третей, в доспехах из кожи мёртвого дракона, что прилегал к телу совсем близко, ехала Лами. Первая осквернённая вампирша, что по легендам крала детей из их колыбелей и приносила их в жертву своему богу.