– Мы с вами железнодорожники, у нас по горло дел, – без вступлений начал Сергей Юльевич, плотно закрыв дверь, – однако бывают моменты, когда нужно оставить свою работу и взяться за общую, иначе всё пойдет прахом. Как в деревне: если у кого-то загорелась изба и дует сильный ветер, люди дружно бегут гасить пожар, чтоб он не спалил всё село.

– Вы про политику, – догадался Адриан.

– Разумеется. В государстве пожар, и дует очень сильный ветер. Наверху все растерялись, мечутся. У них только багры и топоры, которыми подобное пламя не потушишь. А еще у них устав пожарной команды, связывающий им руки. Одно нельзя, другое не положено, третье неприлично. Все кричат, размахивают руками, а что нужно не делают. В результате от России останется пепелище. Ни железных дорог, ни телеграфии, ни телефонии – ничего не будет.

Ларцев слушал, не перебивал.

– Надо брать дело в свои руки, – сыпал быстрыми словами молодой человек. – К черту правила. Враг себя ими не связывает. Вот и мы должны быть такими же. Конспирация так конспирация, убийство так убийство. Similia similibus. Моя идея состоит в том, что нужно создать подпольную террористическую организацию, которая будет находить и истреблять врагов государства. Я знаю вас как редкого на Руси человека, который мало говорит, но может многое сделать. Потому и зову в компаньоны. Помню ваши рассказы о том, как в Америке вы охотились на бандитов, которые мешали вам прокладывать трассу. Здесь то же самое. Что вы про это думаете?[7]

– Я думаю, что со мной вы говорите не с первым и наверняка уже что-то предприняли, – сказал Адриан, еще не решив, как относиться к энергичной затее. Убийство главного администратора корпорации, то бишь империи, ему не понравилось. Всякая политическая турбуленция снижает деловую активность, перенаправляет инвестиционные потоки и повышает риски. Однако было не до конца ясно, бандиты ли те, кто убил царя. Бандиты ведь живут только шкурным интересом, а тут другое.

– Разумеется, – повторил собеседник свое любимое слово. – Я изложил свой план в письменном виде и отправил дяде Ростиславу. Не рассказывал я вам про него? О, у нас в высшей степени колоритное семейство. – Сергей Юльевич рассмеялся. – Дядя Ростислав тоже человек действия. Генерал Фадеев – тот самый. Наверно, слышали? Ему всегда было тесно в рамках конвенционной жизни. Он помогал египетскому хедиву создавать армию. Во время войны сражался волонтером в Черногории. Потом сделался писателем. Одним словом, такой же искатель приключений, как кузина Элен, хоть совсем в ином роде.

– Что-то припоминаю из газет, – кивнул Ларцев. – Хотя обычно я читаю только деловую страницу.

– Дядя Ростислав в Петербурге считается рыцарем-крестоносцем самодержавия и патриотизма. Должностей ему не дают, он у властей слывет субъектом непредсказуемым и неконтролируемым, но всех знает и всюду вхож. Я был уверен, что в эти дни он не станет сидеть сложа руки. Так и есть. Мне немедленно пришел ответ, телеграммой. «Приезжай. Сведу с хорошими людьми». Вот я и еду. Решил захватить вас с собой. Завтра вечером свожу вас к Элен, предварительно с нею поговорив. Покажете дочь. А потом отправимся к дяде и его «хорошим людям». Их я тоже предварю.

Сергей Юльевич наклонился, тронул Ларцева за рукав:

– Право, не отказывайтесь. Просто сходите и послушайте. Да – да, нет – нет. Я поручусь перед ними за то, что вы в любом случае сохраните тайну. Тем более, что, если я правильно угадываю масштаб участников, опасаться разоблачения им нечего.

Адриан вспомнил, как в прошлом году его заманивал на другую сторону баррикад Мишель Питовранов, и поморщился.

– Давайте по-честному, по-деловому. – Сергей Юльевич заметил гримасу и протянул ладонь. – Если завтра кузина поможет вашей дочери, вы идете со мной к дяде Ростиславу.

– Если поможет – пойду куда угодно.

Скрепили уговор рукопожатием.

В назначенный час Сергей Юльевич подвез Ларцевых к меблированным номерам на Петроградской стороне в своем экипаже, но сам входить не стал.

– Элен вас ждет, а меня увольте. Я давеча пообщался с Посланницей Космоса – так она себя теперь называет. Хватит. До сих пор мурашки по хребту. С годами Элен сделалась жутковата. Глядит – как череп сверлит. И вот еще что. Надо будет сделать взнос в «Фонд Познания Непознанного». Или «Неопознанного»? Не запомнил. Когда будете уходить, положите в чалму (увидите там на столе) рублей сто, а лучше двести. Посланница Космоса и с меня слупила, даром что я ей родственник.

Позвонили в колокольчик. Дверь открылась будто сама собой. В неосвещенной прихожей никого не было.

– Духовито, – шепнула Антонина, потянув носом.

Пахло какими-то пряными, сладкими ароматами. Маленькая Маруся с несвойственной ей резвостью вдруг кинулась вперед, в полумрак.

– Как козленок к мамкиной тите, – удивилась госпожа Ларцева.

Адриан покосился в сторону. Дверь все же открылась не сама. Сбоку, полускрытый створкой, стоял смуглый отрок с длинными вьющимися волосами. Он был в расшитой золотом бархатной куртке и атласной шапочке, смотрел вниз.

Супруги двинулись вперед – туда, откуда лился мягкий свет. Азиат, бесшумно ступая, следовал за ними.

В комнате из мебели имелся только стол (на нем действительно лежала чалма), по полу были разбросаны подушки, стены задрапированы разноцветными шелковыми тканями, окна укрыты переливчатой кисеей.

В углу на ковре сидела грузная немолодая тетка (дамой назвать ее было трудно) – в бесформенной хламиде, цыганского вида шали на голове, с длинной папиросой в зубах. Посередине лба у диковинной особы посверкивала приклеенная точка.

Удивительней всего, что Маруся стояла перед этим чудищем, не выказывая никакого страха. Они смотрели друга на друга не отрываясь. Взгляд у мадам Блаватской (Сергей Юльевич сказал, что такова фамилия его кузины) был тяжелым, лицо холодным. На детей обычно так не смотрят.

Ларцев открыл рот, чтобы поздороваться, но жена толкнула его локтем: никшни! Удивившись еще больше, Адриан рот закрыл. Стал наблюдать.

Молчаливая сцена длилась долго. Никто не шевелился, только спиритка время от времени выпускала изо рта клубы дыма. В какой-то момент Маруся вдруг подняла руку и потрогала блестящую точку на лбу своей визави. Тогда и Блаватская тоже медленно коснулась родинки на лбу Маруси. В этой странной позе обе опять надолго замерли. Адриан заметил, что жена беззвучно шевелит губами. Молится? На нее непохоже.

– Сядь рядом со мной, детка, – наконец сказала женщина неожиданно приятным, мелодичным голосом, похлопав по ковру.

Маруся села, подобрала ноги. Ее глаза были полузакрыты.

Блаватская произнесла фразу на каком-то квохтающем наречии. Восточный отрок вышел и вернулся с двумя табуретами.

– По-какому это вы с ним? – спросил Ларцев. Ему надоело молчать.

– На гуджарати. Мой Булла невосприимчив к иностранным языкам. Его ум вообще еще не пробудился, – очень естественно, будто старому знакомому, стала объяснять мадам Блаватская. – Булла – то, что я называю sleeping bud, «спящая почка». Это особенные, редко встречающиеся особи, подобные растениям, которые распускаются очень поздно. Тем пышней и неистовей их расцвет. Я умею видеть подобных людей. Такой у меня дар. И ваша дочь тоже этой породы. Когда Сережа рассказал, я сразу заподозрила. А сейчас убедилась. Лучше всего было бы, если б вы отдали мне ее на воспитание. Этого хочет ее карма. Я знаю, как взлелеять такой цветок. Но вы ведь не отдадите?

– Нипочем! Ни за что! – в испуге воскликнула Антонина.

– Конечно-конечно, – печально кивнула Блаватская. – В Индии любые родители были бы счастливы, но на Западе иные правила. По крайней мере не делайте с девочкой того, что может ей повредить. О, это очень интересный ребенок. Ее сила сосредоточена вот здесь, в родинке.