Вика почесал подбородок.

– Саша, это мудрое и ответственное решение! – с чувством воскликнул великий князь. – Не мальчика, но мужа.

Император обернулся. Со спины было видно, как багровеет бычья шея. Констатин не придал значения грозному молчанию племянника, а его лица не видел – промокал платком глаза.

– Пойдем в кабинет, я изложу тебе все свои соображения, – сказал его высочество. – Поверь, мне этот разговор еще тягостней, чем тебе, но у нас долг перед Россией.

– Да. Пойдем. Поговорим, – отрывисто, еле сдерживаясь, ответил племянник.

Они ушли. Менее чем через минуту из кабинета донесся рев. Он не прекращался довольно долго. Изредка прерывался – должно быть, великий князь пытался оправдываться, но его голоса было не слышно.

Черевин с Белоземским стояли под дверью, пытаясь понять, из-за чего скандал. Воронин сидел у себя за столом, просматривал бумаги с резолюциями императора.

Константин Николаевич вышел, пошатываясь. Он был бледен, пенсне болталось на шнурке, близорукие глаза заплаканы.

– Что ж, я уеду… Уеду… – горько сказал великий князь в пустоту. – Боже, боже… – Схватился руками за виски, побрел прочь.

Над столом Воронина яростно зазвонил электрический звонок. Это был вызов к императору.

– Пишите указ, – приказал царь. Его лицо было не красным, а каким-то пятнистым – кровь отливала от щек и лба неравномерно. – О назначении регентом на случай моей внезапной кончины великого князя Владимира Александровича.

Поклонившись, Вика сел к столу и окунул стальное перо в чернильницу.

– …Белые делают удачный ход, взяв ладью черных и затем проведя пешку в ферзи, – такими словами закончил Вика рассказ жене о превосходно разыгранном этюде.

Разговор происходил день спустя, во время очередного визита Корнелии Львовны.

– Сегодня о назначении великого князя Владимира и об опале Константина говорит весь Петербург, – сказал она, любуясь мужем. – И только мы с тобой знаем, что это целиком твоя заслуга. Давай наградим себя. Прогуляемся немного? Проводи меня.

Они прошли через четыре караула к выходу из дворцового парка.

– Еще немного. Вон до того угла, – попросила жена.

За углом стояла карета. В окошке виднелась костлявая физиономия обер-прокурора.

– Хотела сделать тебе сюрприз, – лукаво усмехнулась Корнелия Львовна. – Получилось? Садись. Я побуду снаружи. Женщине незачем присутствовать при важном государственном разговоре.

– Кто настоящий шахматист – это ты, – покачал головой Вика. – И, знаешь, я совершенно не против быть фигурой в твоих пальцах.

Константин Петрович сказал помощнику:

– Случившееся – промысел Божий. Это Он лишил Константина последних остатков разума и побудил вырыть себе яму.

Воронин скромно промолчал. Знать подоплеку случившегося начальнику было необязательно.

– Один из главных либеральных столпов рухнул, – продолжил Победоносцев. – Регентство Владимира Александровича – тоже превосходная новость. Если, не приведи Господь, с государем что-то случится, из его брата получится сильный самодержец…

«И на престол сядет еще один ваш воспитанник», – подумал Воронин.

– А встретиться с вами столь таинственным образом, дорогой Виктор Аполлонович, мне понадобилось вот зачем. Эта неудача повергнет либеральную камарилью в панику. Лорис немедленно начнет готовить какой-нибудь контрудар. Надобно погладить их по шерстке, чтобы они вновь уверились в своем превосходстве. Но это, так сказать, соображение теоретическое. Как сего добиться на практике – уже ваша компетенция. Нужно срочно что-то придумать. Кинуть либералам аппетитный кусок. Только знаете что… – Победоносцев слегка улыбнулся. – Две головы хорошо, а три лучше. Особенно если третья такая, как у Корнелии Львовны. Приведите вашу супругу. Полно ей изображать слабый пол.

Человек ставит на своей жизни крест, утрачивает к ней вкус и интерес, а она как ни в чем не бывало движется себе дальше. Иногда даже осуществляет твои мечты, только это не приносит никакой радости.

С такими невеселыми мыслями вышел Евгений Николаевич Воронцов от министра. А ведь еще несколько месяцев назад летел бы, как на крыльях.

Лорис-Меликов вызвал председателя судейского съезда на срочную встречу. Сказал:

– Помните, вы предлагали продемонстрировать государю, что в избирательно-депутатском механизме нет ничего опасного для власти? Мне казалось, что в нынешних условиях эта идея неосуществима. Тем не менее я оформил ее в виде докладной записки и подал на высочайшее рассмотрение. Предлагал учредить некое Особое совещание при столичном градоначальнике – орган, состав которого определился бы посредством выборов. Честно вам признаюсь, это был сугубо аппаратный ход. Ты повышаешь ставку, оппонент пугается, потом подаешь назад – и противной стороне тоже приходится чем-то поступиться. Обычный политический лаун-теннис.

Вид у его высокопревосходительства был несколько озадаченный.

– Я был уверен, что наши консерваторы костьми лягут, но никаких выборов в столице империи не допустят. Я, в свою очередь, выражу по сему поводу тяжкое разочарование, а взамен они проявят уступчивость в вопросе о повышении доли недворян в составе представительных комиссий. И вдруг получаю свою докладную записку с резолюцией его величества: «Согласен. К немедленному исполнению». Не верю своим глазам. Мчусь в Гатчину за разъяснениями. Там меня ждет новый сюрприз. – Михаил Тариэлович развел руками. – Царь показал мне письмо Победоносцева, который всячески поддерживает это начинание.

– Не может быть!

– Представьте себе. Так и пишет: «Ваше величество правильно сделает, если выкажет жителям собственной столицы уважение и доверие. Не сомневаюсь, что будут выбраны честные слуги престола, и тем самым Санкт-Петербург продемонстрирует свою приверженность установленному порядку. При выборах главную опасность для общественного спокойствия представляет не само избрание представителей, а предшествующая этому соревновательная кампания, при которой развязываются языки и распаляются страсти, поэтому осмелюсь посоветовать вашему величеству провести сей полезный эксперимент в елико возможно быстрые сроки, по-военному». И далее обер-прокурор рекомендует поручить дело новоназначенному градоначальнику Баранову. Это в прошлом лихой моряк, он очень понравился государю своей энергичностью. Умом не блещет, но чрезвычайно распорядителен. Что приказано – исполнит.

– Какая великолепная новость! – с некоторой натянутостью улыбнулся Воронцов и сам на себя рассердился за вялость. – Я очень, очень рад.

– Признаться, после изгнания Константина Николаевича я не на шутку встревожился, – задумчиво продолжил Лорис. – Что если это общий поворот всего курса? Слава богу нет. Должно быть у государя прорвалось долго копившееся раздражение на дядю. А что до загадочного поведения обер-прокурора… Полагаю, наш друг Воронин прав. Победоносцев чувствует, что генеральное сражение проиграет, и заранее наводит мосты. При всех своих ископаемых взглядах Победоносцев весьма и весьма неглуп. Мы близки к победе. На окончательном совещании по Манифесту государь увидит перед собой монолитное единство кабинета. Об этом я позаботился. Лед вскроется, и для России наступит весна.

– Дай бог, – тихо произнес Эжен, подумав: «Так и в природе устроено – расцветает новая жизнь, а прошлогодний снег тает. Я – прошлогодний снег».

Но заставил себя встряхнуться.

– Как будут организованы выборы?

– Об этом представителям общества нынче вечером расскажет градоначальник. Прошу вас быть у него к шести часам. Вот что значит военно-морская дисциплина. Не успел Баранов получить высочайшее распоряжение, и уже всё исполнил. Вам, либералам, есть чему поучиться у служак.