– Вот как? – обратился напрямую к Воронину император.

– Так точно, ваше величество. При разговоре также присутствовал граф Воронцов, председатель столичного съезда мировых судей. Евгений Николаевич, если понадобится, подтвердит это, он человек в высшей степени честный.

– Это меняет дело, – медленно произнес Александр. – Я прямо сейчас напишу Михаилу Тариэловичу. Спрошу: не запамятовали ли вы, что батюшка желал, хотя бы для проформы, направить Манифест на утверждение в Совет министров? Солгать граф не посмеет. Мы назначим заседание на восьмое, как только завершится первая траурная неделя. Это и станет первым событием моего царствования.

Обер-прокурор почтительно склонился. Вика с секундным опозданием тоже.

Кажется, Армагеддон отсрочился.

После прошлогодней реформы министерство внутренних дел окончательно превратилось в главную государственную институцию. Третье отделение, переименованное в Департамент государственной полиции, было развернуто в мощную службу и отныне подчинялось министру Лорис-Меликову. Теперь все нити правоохраны – обычная полиция, тайная полиция, жандармерия – находились в его руках.

Действительный статский советник Воронин, прикомандированный к только что созданной Следственной комиссии, разместился в коридоре, где квартировало «секретное» делопроизводство, занимавшееся исключительно борьбой с террористами. Здесь работали мастера розыскного дела. Путаться у специалистов под ногами Виктор Аполлонович не собирался. Как и в прошлом году, после взрыва в Зимнем, он сосредоточился на боковой линии, считавшейся тупиковой.

Все основные силы были брошены на разработку первого бомбиста, который поторопился кинуть адскую машину, ранив только лошадей, и был взят живьем. Это был совсем юнец, назвавшийся мещанином Глазовым. Он уже давал показания. Второй террорист взорвал себя вместе с императором и умер, не приходя в сознание. Личность его осталась неустановленной, но это сейчас мало кого волновало. Общее мнение было, что до организаторов цареубийства и таинственного «Исполкома» можно добраться через Глазова. Уже на третий день надежда оправдалась. Засада, оставленная по адресу, что назвал арестованный, взяла связного, а от того нитка потянулась дальше.

Что ж, Бог помочь. Пусть люди работают. Воронин же решил установить личность главного убийцы, а также исследовать версию, оставшуюся вне поля зрения господ полицейских. Что если бомбистов было не двое, а больше? Если Брюнет (такое прозвище пока дали мертвецу) тоже промахнулся бы, вдруг в толпе таился и некто третий? От народовольцев вполне можно было ожидать такой обстоятельности. Они ведь и на железной дороге готовили взрыв сразу в двух местах.

Глазов божился, что Брюнета никогда не видел и о других бомбистах ничего не знает. Очень возможно. Зачем же организаторы стали бы рассказывать первому номеру, что у него есть подстраховщики?

Лорис-Меликов план Воронина горячо одобрил, но Вика не обманывался: сейчас он был больше всего нужен министру для пригляда за Победоносцевым. Каждый вечер Михаил Тариэлович вызывал чиновника к себе. Для виду поинтересуется расследованием и сразу начинает допытываться, в каком настроении Константин Петрович, да что говорит, да что думает. Готовится к Совету министров, будет биться против Манифеста, отвечал Воронин, что было совершенной правдой. Подробностей он не знал, а знал бы – не сказал.

Сотрудников Воронину не выделили. Он впрочем и не просил, отлично понимая, что все заняты делом. Помогал только сын Константин, студент первого курса Училища правоведения. По совету отца юноша выбрал специальностью криминалистику, рассчитывая по окончании поступить в Департамент государственной полиции. Именно это учреждение ныне являлось щитом и доспехом российской державы.

Мальчик у Виктора Аполлоновича рос отменный. Старательный, пытливый, пока еще, по зеленому возрасту, не столько умный, сколько умненький, но всему свое время.

Отец с сыном вели кропотливую работу. Съездили в морг осмотреть труп цареубийцы. Сделали фотопортрет по новейшей криминальной науке: причесали волосы, раздвинули веки, намазали глицерином помертвевшие глазные яблоки. Поучился, как живой. Костя был бледен и кусал губу, но ничего, держался. Вика сыном гордился. Разослали отпечатки во все столичные околотки.

Потом начали опрашивать казаков конвоя и прибывших к месту преступления полицейских: кого те запомнили из толпы.

Из околотков по поводу фотографии никаких донесений не поступало. От казаков с полицейскими проку тоже не было. Все они смотрели только на государя, на толпу внимания не обращали. Расследование сулило закончиться тупиком.

И вдруг, на четвертый день, всё переменилось. В доме на углу Невского и Малой Садовой, в подвале, нашли сапу под мостовую, и там огромный заряд динамита. Рокового первого марта царский кортеж должен был проследовать одним из двух маршрутов: или вдоль Екатерининского канала, или прямо над подкопом. Версия действительного статского советника Воронина подтвердилась: «Народная воля» готовилась основательно. Значит, скорее всего были еще бомбисты! Сколько же голов у этого дракона?

Наверху приключился приступ паники. Некоторые сановники стали требовать, чтоб арестованных народовольцев – их набралось уже с полдюжины – тайно подвергли пытке, ибо жизнь нового государя находится под угрозой. Вечером Воронин стал свидетелем разговора между Константином Петровичем и государем. Беседа, правда, была дистанционной – посредством телефонной коммуникации, только что установленной между домом обер-прокурора и резиденцией его величества. Не разбираясь в современной технике, Победоносцев попросил Воронина помочь.

Лорис давно уже пользовался точно таким же аппаратом Адера, поэтому Вика без затруднений установил связь: щелкнул рычажком, дунул в трубку, сказал: «Хелло». На недоверчивой физиономии обер-прокурора, с обеих сторон стиснутой наушниками, отразилось изумление.

– Мне говорят: «Слушаю»! – сообщил он шепотом. – Что теперь?

– Спросите в трубку: «Кто у аппарата?».

– Кто у аппарата? – Глаза под очками расширились. – Говорят: «Император». Это действительно он?

– Да. Он вас слышит. Начинайте.

Победоносцев с сомнением покосился на палисандровую коробку, переложил трубку из правой руки в левую, перекрестился и закричал страшным голосом:

– Ваше величество! Вам нужно перебраться из Аничкова дворца в Зимний! А еще лучше за город, в Гатчину! Я страшусь за вашу жизнь! Что? Хорошо, я буду говорить тише.

Но вместо того, чтоб говорить, обер-прокурор заплакал.

– …Вы еще спрашиваете, отчего я плачу! – воскликнул Константин Петрович – должно быть, в ответ на вопрос с той стороны. – От страха! Заговорщики везде! Повсюду! Умоляю вас о предельной бдительности! Ради бога, собираясь ко сну, извольте запирать за собою дверь не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до выхода. Помните про задвижки! Проверяйте шнуры у звонков, их легко можно перерезать. Заглядывайте под мебель! Пусть кто-то из адъютантов ночует в вашей спальне! Вы полностью уверены в людях, имеющих к вам доступ? При малейшем, микроскопическом сомнении избавляйтесь от любого, кто ненадежен!

Инструктаж по безопасности был подробный и долгий. Когда разговор закончился, Воронин спросил:

– Константин Петрович, вы не перебарщиваете? Государь и так не особенный храбрец, а вы его вовсе запугали.

– Ничего, – ответил обер-прокурор ровным голосом, будто только что не захлебывался слезами. – Особа монарха настолько драгоценна, что ее лучше хранить за семью запорами.

На следующее утро Воронин получил подмогу: ему выделили помощника, притом первоклассного – агента Водяного. Это означало, что следствие решило раскинуть сети шире.