«Ишь жмурится. Сейчас замурлыкает», – подумал Михаил Тариэлович. И решил, что пора.

– Но у меня к вам просьба, выполнить которую – предупреждаю – вам будет неприятно.

– Какая? – моментально насторожилась чертовски умная женщина.

– Прошу у вас амнистии для одного человека, которого вы очень не любите. Притом полной. Вы должны пообещать, что не станете даже втайне предпринимать против него враждебных действий, а то я знаю вашу изобретательность.

– О ком вы говорите?

– Об известном вам Ларцеве. Он понадобится мне для большого дела.

В кошачьих глазах под вуалью сверкнули злые огоньки.

– Это человек бесчестный! Негодяй!

– Он мне нужен для дела, – повторил Михаил Тариэлович. – И не где-нибудь, а здесь, в Петербурге.

– Никогда! Пусть только сунется!

Граф решил, что следует поменять тон. С такими особами необходимо перемежать «жоу» и «ган». Чтоб не забывали, кто сверху.

– Давайте не будем ставить под угрозу наше сотрудничество, – тихо сказал Михаил Тариэлович. – Иначе я задумаюсь, полезно ли для меня способствовать возвышению персоны, которая в дальнейшем может создавать мне помехи.

Возникла пауза, довольно продолжительная. Ход мысли госпожи Шилейко легко угадывался. «Понимает, что без меня ей не обойтись, но безоговорочной капитуляции не будет – не тот характер», – думал граф.

– Ладно. Но одно условие. – Глаза под ажурной сеткой сузились. – Сначала вы устроите мне с ним встречу. И решение я приму в зависимости от того, как эта встреча пройдет.

Кажется, еще и улыбнулась? Вот теперь Михаил Тариэлович уже не знал, что у нее на уме.

Интересная женщина, очень интересная.

– Если вы хотите со мной мира, его придется заработать. Вы передо мной в долгу.

Они стояли друг напротив друга в прихожей. Дальше Ларцева не пригласили.

За минувшие годы дом в Мошкове переулке сильно переменился. Теперь, когда Екатерина Долгорукая перебралась в Зимний, Варвара Ивановна Шилейко имела возможность обустроиться по собственному вкусу. Вкус ее, кажется, основывался на принципе «чем роскошней, тем лучше», а доходы позволяли от этого завета ни в чем не отклоняться. Адриан не видывал ни в одной прихожей, невеликом по размеру и скромном по назначению пространстве, столько позолоты, порфира и мрамора.

– В долгу за то, что вы меня не убили? – спросил Ларцев хозяйку этого великолепия.

– За то, что вы меня сначала смертельно оскорбили, а затем нанесли серьезный финансовый ущерб. Ни первого, ни тем более второго я никому никогда не спускаю. Это будет первый случай в моей практике. Если будет…

Опасная женщина замолчала, ожидая, что он задаст ей вопрос. Но Адриан просто смотрел на нее, ожидая продолжения. Ах ты, гремучая змея, думал он. Точно так же – неподвижно, с металлическим блеском – глядела на него рэттл-снейк в пустыне Мохаве перед броском. Левую руку удалось спасти только чудом, ее до сих пор иногда сводила судорога.

– Вы неразговорчивы, я забыла, – усмехнулась Шилейко. – Что ж, назову условия мира. Вы поедете со мной в Москву и поможете в одном деле. Назовем это репарацией. И второе: об этом потом никому ни слова. Если вы когда-нибудь нарушите второй пункт, наш мирный договор будет расторгнут. Со всеми последствиями.

– Какую я могу оказать помощь вам? Тем более в Москве? – удивился Ларцев. – Я понимаю еще в Кавказских горах или где-нибудь на железной дороге.

Бесшумно вошел лакей в ливрее, напоминающей парадный мундир гвардейского генерала. На сверкающем подносе стоял хрустальный графин с густо-красной жидкостью.

– Время крюшона, – сказала хозяйка. – Не угодно ли? Он у меня особенный.

– Благодарю, – качнул головой Адриан. Эта может и отравить, с нее станется.

Варвара Ивановна поднесла к губам рюмку, отпила, слизнула с губы каплю алым язычком. Надо же, не раздвоенный, удивился Ларцев.

– Конечно, я могла бы обратиться к вашему покровителю Лорис-Меликову, ему не составило бы труда оказать мне эту небольшую услугу. Но не хочется давать ему лишний козырь против меня. Мало ли как всё обернется в будущем. Поэтому так важен второй пункт: полное молчание.

Он кивнул в знак согласия.

– Тогда перехожу к предложению. Оно… несколько необычно, но если вы его примете и исполните, мы квиты.

Ларцев опять ограничился наклоном головы, теперь это означало: слушаю.

– …Как вы знаете, в Первопрестольной уже много лет возводится, никак не возведется храм Спасителя, памятник Отечественной войне. На этом строительстве обогатилось несколько поколений. Чем я хуже? Хохряков, нынешний подрядчик, за свое назначение обещал выплатить моей дорогой подруге благодарность. И отдельно отблагодарить меня. С Катей он рассчитался, а со мной нет. Когда я стала требовать, пригрозил передать лично государю мою записку довольно откровенного содержания. В общем, ситуация примерно та же, что возникла у нас с вами шесть лет назад, но только еще неприятней. – Варвара Ивановна допила крюшон. – Катя не знала, что у меня будет отдельный гонорар и… что он существенно крупнее, чем ее собственный. Это может омрачить наши отношения.

Совсем обнаглела от алчности, подумал Ларцев. На этом когда-нибудь и свернет себе шею.

– Чего вы хотите? – сказал он вслух. – Отомстить или получить свои деньги? И то, и другое вряд ли получится.

Шилейко скорбно вздохнула.

– Вы правы. Нужно выбирать. Как я вам уже сказала, финансовый ущерб ранит меня еще больнее, чем оскорбление. От покойника, увы, денег не получишь. А сумма весьма значительная. Вы должны помочь мне получить мои деньги. И, разумеется, компрометирующую записку. Отказываться от этого предложения не советую, – тихо закончила Варвара Ивановна. – Сведения, которые я вам сообщила, чересчур чувствительны и не предполагают отрицательного ответа.

– Когда едем? – спросил Адриан.

Он был взволнован. Не угрозой, прозвучавшей в словах собеседницы, а тем, что мечта всей жизни, кажется, переставала быть мечтой.

Ехали в отдельном вагоне, который предназначался для августейших особ и высших сановников империи. По поведению мадам Шилейко было понятно, что этакие путешествия ей привычны. На Ларцева, правда, сафьяновые диваны и шторки с коронами впечатления не произвели. На Северо-Кавказской дороге у него был дом на колесах хоть без мишуры, зато много удобней – с кабинетом, горячим душем и отдельным отсеком для верховой лошади.

Варвара Ивановна очень беспокоилась, что проныра Хохряков узнает о приезде, поэтому попросила начальника петербургско-московской телеграфной линии устроить ремонтные работы. Связь между двумя столицами на десять часов прервалась. Это лишний раз показало, сколь велики возможности скромной воспитательницы незаконных детей государя императора.

Время в дороге Ларцев коротал, штудируя книгу о реках южной Сибири. На вопросы спутницы о том, что он намерен делать, если Хохряков спрячется, пустится в бега или заупрямится, Адриан отвечал: «Там видно будет». Это и в самом деле был его основной принцип.

Тревожилась Варвара Ивановна напрасно. Подрядчик не подумал прятаться. Поезд прибыл в древнюю столицу в десять часов вечера. Прямо с вокзала поехали на Пречистенские ворота, где напротив великой стройки находилась контора, она же квартира Хохрякова. Несмотря на позднее время, москвич принял нежданную посетительницу безо всякого промедления.

Встретил в дверях кабинета, широко расставив руки, словно собирался заключить Варвару Ивановну в объятья.

– Ба, какая гостья! Большущая, большущая честь!

Э, да тут коса на камень, подумал Ларцев, заметив в глазах низенького, юркого человечка с пушистой длинной бородой азартные, насмешливые огоньки. Сюртук у подрядчика был с искрой, в галстуке сияла брильянтовая булавка. Прямо Черномор из пушкинской сказки, которую Адриану в детстве читала мать: «Разряжен карлик бородатый».