Когда Саилтах в редкие минуты их уединения рассказывал жене о своём незабываемом обучении, Диамель порой содрогалась: это не обучение, это какая-то невыносимая каторга! Сын короля не удостоился ни единой поблажки, что отличала бы его от трёх десятков таких же ретивых сопляков. Наставники нещадно гоняли их, взращивая не просто воинов, а подобных себе исполинов. Саилтах Рашдар Восьмой кровью и потом заслужил каждую букву в восхвалениях его боевого мастерства, отваги и пресловутой удачливости. Тем более что обучение вместе с ним пережили всего пятеро.

 Молодой воин уже предвкушал, как развернётся на любезной сердцу стезе полководца, с непременным зачислением в ряды великих, непобедимых, эпохальных и прочее. Но тут злой рок  всё безжалостно переиначил – как это он умеет. Его старший брат был королём всего пять месяцев. Пять жалких месяцев, за которые Саилтах только и успел, что прийти в себя после смерти отца.

Новый удар чуть не сделал его трусом и клятвопреступником: наследник решил подыскать вместо себя кого-то из более честолюбивых дальних родичей. Усадить того на трон, а самому преспокойно проливать кровь за свободу Суабалара, что куда более достойное дело для настоящего мужчины.

Но отец не зря отдал единственного неповторимого наставника именно младшему сыну: Астат привёл чувства Саилтаха в порядок. Муж, с удовольствием рассказывая о той прочистке мозгов, язвил и рассыпал насмешки. Но сам Астат высоко оценивал её результаты: Саилтах Рашдар Восьмой принял свою судьбу раз и навсегда.

Наставник заметно гордился, что порывистый, властный и зачастую категоричный юноша никогда не переступал ту грань, за которой мог стать взбалмошным, самовластным и упёртым деспотом. Но мудрый Астат вовсе не исключал такой возможности, случись судьбе надавить на короля посильней. А то и отнять у него что-то крайне дорогое его сердцу.

Он даже побаивался, что этим дорогим может оказаться не вполне достойная женщина, которая ввергнет короля в какое-то безрассудство. Однако Астату и тут повезло, что он не уставал повторять: осторожная и непоколебимая рассудочность Диамель пришлась, как нельзя, кстати. А если учесть, что Саилтах незаметно для себя полюбил свою жену, теперь она превратилась в некую поруку благополучия всего Суабалара.

И народ, что после свадьбы встречал королеву миллионами настороженных придирчивых глаз, разглядел в ней такую поруку. После её, прямо сказать, неприлично скомканной свадьбы. Однако, скомканной лишь для неё – народ Суабалара праздновал целый месяц. И они с Саилтахом, невероятным образом придя к взаимопониманию, проехали по всей стране, честно отдав людям должное. Принимали поздравления, присутствовали на пирах, устроенных в их честь правителями провинций и больших городов.

Да что там городов – Саилтах не гнушался задерживаться даже в деревнях, украшая собой незамысловатые разухабистые деревенские праздники. Правда, наедине со своей королевой скрипел зубами, жалуясь на невыносимые труды, что сведут его в могилу. Но на людях от него исходила такая искренняя любовь к своему народу, что ответная – и без того существенная – вознесла имя короля ещё выше.

Недовольное ворчание высокородных аташтаков по поводу происхождения его супруги мигом захлебнулось: с народом шутки плохи. Ему-то как раз пришлось по душе, что их новая королева одного с ним корня. Так что в северную столицу Суабалара – великий город Заанантак – Диамель въехала уже признанной владычицей сердец. Что – как она понимала – сверх меры распалило людей надеждами на то, что теперь-то удача никогда не оставит Суабалар.

И тогда на самом пике необозримых манящих чаяний пресловутый рок напомнил, кто действительно владычествует над людьми и целыми государствами. Такими трудами устроенная, неописуемо долгожданная встреча с посольством северного заморского королевства Лонтферд закончилась крахом.

– Ты придумаешь, как нам заполучить северян? – пробубнил он в её колени.

Поразительно, но Саилтах нередко угадывал, о чём она думает. Диамель, конечно, не слишком изощрённая мастерица прятать чувства. Потому и скрывается за пологом сдержанности – единственной своей защиты. Но его чуткая, как зверь, натура проходит сквозь её защиту, как нож сквозь масло.

– Не знаю, – честно призналась Диамель. – Мы с Астатом уже головы сломали, как нам извернуться. Ты же знаешь, решение проблемы не зависит от людей. Даже от короля…, – вдруг осеклась она.

И Саилтах тотчас вскинул голову. Уставился на жену, прожигая взглядом её остекленевшие глаза. Один миг, и те вновь потеплели, однако пойманное королём мгновение сказало ему очень многое.

– Ну? – нетерпеливо затеребил он руки жены.

Диамель медленно опустила голову и непонимающе уставилась на мужа.

– Ты что-то придумала, – уличил её Саилтах. – Я знаю этот взгляд. Говори.

– Пока нечего сказать, – неохотно промямлила она, покачав головой. – Мне нужно всё обдумать.

– Ты только и делаешь, что думаешь, – раздражённо проскрипел король. – Хоть бы раз рискнула победить проблему с наскока.

– Мне нужно всё обдумать, – усмехнувшись, повторила Диамель, схватила его за уши и притянула к себе эту упрямую башку: – Ты знаешь, что с наскоками у меня туго.

– Да уж, – хмыкнул он, почёсывая лоб об острый подбородок жены. – Как говорит наша Челия, ты у нас ненаскакуемая.

– Наскакуемым наша Челия назвала как раз тебя.

– Не пытайся уползти в сторону, – посоветовал королеве «по случаю» король прирождённый. – Выкладывай, какая идея тебя посетила.

– Как только я пойму, что это не бред отчаявшейся женщины, ты сразу узнаешь, – пообещала она, прижавшись губами к его лбу.

Саилтах воровато покосился на дверь и подскочил. 

– Не выйдет, – отработанно задрала ноги Диамель, прижав коленки к груди. – Не успеем. Наштир вот-вот придёт.

– Давай отложим, – запустил он руку под задравшуюся юбку. – На пару часиков.

– После этого тебя в кабинет на аркане не затащишь, – схватила она первый попавшийся свиток и замолотила им по бритой макушке.

Ещё и ногами наподдала, едва не сломав пальцы о его каменную куртку. Лишь вопль боли, угомонил мужа: он облапил её босые ноги и принялся дуть на обиженные пальчики, которых Диамель стеснялась. Что ни говори, нога простолюдинки даже в королевских покоях не примет более нежные изящные формы. Зря она ему рассказала, что стесняется собственных грубоватых для женщины ног – теперь он нарочно хватается за них при каждом подходящем случае.

– Давай хоть поцелуемся, – прожурчал голос короля в самой – как он считал – обольстительной манере.

За дверью ударил гонг, оповещая их величества о прибытии наштира.

– Что б вы все пропали! – прошипел Саилтах.

Одёрнул на жене платье и с досадой вернул на место кресло – скрип его ножек разлетелся чуть ли не по всей крепости.

Диамель намеревалась, было, уступить королю его место, поспешно ловя ногами сброшенные туфли. Но Саилтах плюхнулся в одно из кресел, стоявших вдоль стен. Развалился в нём с нарочитой небрежностью и громогласно рыкнул нечто неопознаваемое на слух.

Дверь распахнулась, и порог грузно переступил наштир казначейства. Старательно склонил голову в направлении короля.

– Давай, Фурах, садись уже, – дружелюбно проворчал тот, махнув в сторону кресел напротив. – Хорош время тянуть. А то я отсюда никогда не выйду.

Фурах Асун так же неспешно и со всем тщанием отдал дань вежливости королеве.

– Ты здоров, достопочтенный Фурах, – с искренней заботой осведомилась та, не погнушавшись склонить голову перед старым человеком.

 Она бы и встала перед ним, однако наштир однажды и навсегда воспротивился неподобающему жесту.

– Где уж там здоров, – странным для такого высокого тучного человека тонким голосом просипел он, вперевалку направляясь к креслу. – Быть бы живу.