Наконец, вся добыча была свалена в кучу перед крайне раздосадованной нянькой парящей в небе Лиаты.

– Видишь, что ты натворил?! – сердито проворчала она плотнику.

Тот не струсил и не сбежал прежде, чем решится судьба его семьи.

– Так, кто же знал? – виновато опустил он глаза, но в его раскаяние как-то не верилось. – И чего ж теперь?

Ответ на его вопрос прилетел с небес, где взбешённая Лиата начала успокаиваться. Едва Челия обрела человеческий вид, тут же – не успела Таюли вмешаться – взялась объяснять четырём стражникам, как незавидна их судьба.

В том смысле, что им приказано объяснить – кому там полагается объяснять такие вещи – дескать, всякие там умники могут, конечно, сюда явиться. И перерешать всё на свой лад. Что они могут чесать жаловаться на неё самому королю. В общем, пусть творят, что хотят. Но! Если Лиатаяна Челия придёт в эту деревню в другой раз и не увидит, что её плотник жив, здоров и не бедствует, то весь их сраный городок сраного судьи сгорит, в задницу, дотла! А поскольку на Лиату Челию не найти управы даже у самих Лиатаян, то пусть даже не надеются отвертеться от наказания.

Стражники приятно удивили Таюли тем, что головы не потеряли: как могли спокойно выслушали требования взбеленившегося демона. Достаточно убедительно поклялись всё исполнить. Наконец, отпущенные восвояси, шмыгнули прочь на своих двоих.

А демон взялся за жену и сына богатея, как поспешил пояснить Таюли весьма довольный таким оборотом плотник. Поторопился радоваться! Приказ вернуть ему десять…, нет, двадцать…, нет… Пятьдесят золотых! Словом, приказ наследникам выплатить ему столь несусветную по крестьянским меркам сумму, сразил не только наследников, но и зрителей, и самого плотника.

– Госпожа, ты это… Ты скажи ей, что таких денег тут сроду ни у кого не водилось. Не надо мне. Это ж всё их хозяйство да и с постоялым двором того не стоит.

– Здорово! – обрадовалась Челия, чуть снизившись. – Вот и понятно, сколько забирать. А то я никак посчитать не могу. Вот постояльный двор они тебе и отдадут. И дом свой. И вообще всё-всё-всё. А если не отдадут, я всю их дерьмовую деревню спалю! – гордилась она собой за то, что всё так разумно устроила.

На жену и сына богатея было жалко смотреть – Таюли и сама не была жестокой, и в других этого не уважала. Но вот, как объяснить всё это Челии, нянька не знала. Та – как это ни грустно – даже испрашивая совета, слышала только себя.

Зато совершенно ясно, что теперь всё добро обидчика непременно перейдёт в руки обиженного. А обобранных наследников – если те осмелятся спорить с судьбой – прирежут сами же односельчане, спасая свою деревню от выгорания.

Одной из самых популярных сказок про Лиатаян была самая настоящая правда о том, как лет триста назад такая же летучая зараза в одиночку спалила небольшой городок на побережье. Тогда-то – припомнилось начитанной Таюли – суабаларцы и убедились: ни король, ни прочие Лиаты не способны найти управы на разъярённого демона.

Причём, такое случилось не впервые, просто люди постепенно позабывают, что некоторые сказки есть самая настоящая быль. А Лиаты не стесняются им напоминать, чтобы не забывались.

– Ты сердишься? – обеспокоилась Челия, когда утром следующего дня они вышли за околицу.

И направились дальше по пути исполнения наказа старших. Плотник долго умолял великодушную Лиату взять перешедший в его владение тарантас с кожаным сидением и лучшей лошадкой.  Но, к его почти суеверному удивлению, девочка ушла от него пешком.

Они с Таюли не стали ей рассказывать, что тайком от Лиаты переиначили её… невразумительное решение. Плотник поведал могущественной няньке демона, что покойник-то и впрямь был редкостной гнидой. А вот его сынок – не в пример папаше – парень нормальный: и не жадный, и уважительный. Дескать, негоже так-то его обижать. Да и люди в деревне не поймут, коли нежданный наследник отнимет у вдовы всё до последней нитки. Таюли пообещала несчастному плотнику, что его никто не накажет, если они тут у себя всё сделают по уму да по совести. А Лиата…

– Уже нет, – отмахнулась нянька. – Не сержусь. Знаешь, на тебя можно часто сердиться. Но делать это долго никак не получается.

– Знаю, – беспечно подтвердила Челия. – Но, потом ты меня всему научишь. И сердиться на меня станет не за что. А ты так и вовсе не сможешь, – хитренько ухмыльнулась она.

– Ну да, нелепо сердиться на того, кого сам же плохо выучил, – усмехнулась Таюли.

– Хорошо, что я тебя нашла, – довольная собой призналась демонюшка. – И ЗУ страшно довольна: ты очень умная. И страшно нужная. И я с тобой никогдашеньки-никогдашеньки не расстанусь.

– А сколько лет твоим… подругам? – осторожно осведомилась Таюли, чтобы иметь представление об этом никогдашеньки.

– По-разному. Таилия у нас самая старая. Её уже целых триста пятьдесят лет. А сколько это?

– Очень много. Но объяснить это можно, лишь выучив тебя счёту, – предупредила Таюли, неспешно шагая по дороге прочь от деревни.

– Раз очень много, такому счёту я учиться не буду, – решила маленькая лентяйка. – Моя бабушка Уналия и ещё Виолия не такие старые, как Таилия. Говорили, что им на… семь… восемь… Нет, точно: на семьдесят лет меньше. Лучше я буду учиться их счёту, раз он меньше. Но, Виолию я терпеть не могу. Вообще с ней не разговариваю. Её отец был жутко высокородным, – скривилась малышка. – Ютелия сказала, что эту старую грымзу аж пучит от её высокородства. Будто теперь это важно. Такая дрянь, скажу я тебе, что полное говно.

– Не ругайся.

– Да помню я, что надо помнить! Оно само выскакивает. Но я постараюсь.

– А остальным сколько лет?

– Селии двести сорок пять, Гаэлии сто семьдесят… и ещё немного, – заученно протараторила Челия. –   Я учила, и хорошо знаю цифры. Но, плохо помню, когда надо вспомнить. А Илалии всего сто лет. И ещё целых пять. Я её очень люблю. Она добрая. И меня навещать любит. И учит меня иногда, как правильно шляться. Это она была со мной, когда я умерла.

Таюли покосилась на беззаботно щебечущую малышку, но не стала задавать ненужных вопросов. Особенно таких, от которых её коробило.

– Лалия у нас тоже высокородная. Но, она никогда не хвастается. Не выделывается, как всякие старые суки… Ой! И она ещё девчонка, как говорит мама. Ей… Погоди, я же сама помню. А! Восемьдесят восемь. И она дружит с мамой. Вечно у неё болтается, чтобы король ругался. А Ютелия и вовсе сопля: ей всего-то семьдесят. Её я всего пять разиков видала: когда умерла и потом. Она жутко не терпит сидеть на месте. Вечно где-то шляется. Её только бабушка Таилия может домой загнать, чтобы… Ну, это я тебе пока сказать не могу. А потом, когда будет можно, смогу.

– А остальным сколько лет?

– Нисколько. Как их может быть сколько, раз никаких остальных нет? Нас всего девять. Когда-то было много. Но давно-предавно. Тогда и людей ещё почти не было. Верней, они были, но очень дикие. Почти как звери. ЗУ их видел, а я тогда ещё не родилась.

– А куда делить остальные Лиатаяны?

– Они… Я не понимаю, как это объяснить. Пусть будет: умерли. Как у людей. Их поубивали эти говнюки Рааньяры… Ой! Ещё давно поубивали. Мы их тоже убивали! Но их осталось больше: целых двенадцать.

– Это ледяные демоны с северного материка?

– Ага.

– Они такие же, как вы?

– Ещё чего не хватало! Мы лучше! – от возмущения Челия подлетела над дорогой и замотылялась перед идущей нянькой –  Их на нас было по трое на каждого. Мы их больше поубивали! А эти двенадцать выкрутились паскуды… Ой! А потом мы помирились. Не взаправду, но по-настоящему. И перестали друг дружку убивать. Просто, они там засели, а мы здесь. Чтобы посерёдке было море.

Она опустилась на дорогу и засеменила рядом с нянькой, то и дело, заглядывая ей в лицо.

– Но, это нечестно! Вот, что я тебе скажу. И всякий скажет. Рааньяры сучьи дети холода. А ещё воды и ветра. Они могут плавать в море. Прямо без кораблей. А мы не можем. Зато эта погань плохо летает. Потому мы их и поубивали так много. Как-то однажды… Кажется, две тысячи лет назад… Или давнее… Не помню. Я такие цифры ещё путаю. Тогда мы снова захотели убить тех двенадцать. Нет не так: половина из нас захотела, а половина нет. А одной половиной с Раанами воевать глупо. Так бабушка Уналия говорит. Особенно на их земле. На нашу-то эти бздуны не сунутся… Ой! Мы в одиночку сильней каждого из них. Наверно, сильней двоих.