Оно не сгорает, когда демон принимает свой истинный облик. Ему не нужна еда, чтобы расти – его питает и взращивает демон, делясь тем, что забирает у других людей вместе с жизнью. Их жизненную силу, если Таюли правильно это себе представляла. Во всяком случае, уж точно не душу – в подобную чушь могут верить лишь необразованные или скверно образованные люди. Уж в этом-то она убедилась: в таких оболочках продолжают жить души прежних хозяек тел. Совсем избавляться от них демоны не умеют, или не хотят. Челия помнит маму…

Правда, кроме мамы больше ничего из того, что происходило с ней до смерти. Именно так она и твердит: не после ритуала, не после перерождения, а после смерти. Словно превратилась в нежить, которой люди вечно пугают друг друга, ни разу её не увидав, а довольствуясь сказками да слухами.

Впрочем, беспамятство Челии не слишком удивляет. Весь её скромный детский опыт не представляет для ЗУ никакого интереса. Демон его игнорирует, а дети слишком быстро забывают о прошлом, если настоящее разворачивается перед ними с ошеломляющей быстротой. Малышка не успевает задуматься над тем, что увидала сегодня, как уже наступает завтра, которое уводит её далеко вперёд к другим людям. А те дают новую пищу для размышлений… С которыми у Лиат и без того большая проблема. Где уж ей научиться чему-то путному?

Но и няньке не удержать её на одном месте. Не учение, а сплошная мука – досадовала она, уходя всё дальше и дальше от своей прежней жизни. Уходя от себя самой.

Эта большая, зажиточная приморская деревня встретила их звоном бронзового гонга, что торчит на крыше под навесом каждого святилища Всеблагого Создателя Мира. Таюли глянула на небо и слегка удивилась призыву в неурочный час. Общие молитвенные бдения происходили либо утром, либо вечером, не вмешиваясь в череду дневных трудовых забот. Даже в последний, выходной день недели священники не разрывали его надвое, дабы прихожане не метались от одного дела к другому.

А тут? Прямо в полдень. Да ещё так настойчиво – у местного священника должны быть очень веские причины побеспокоить народ. Иного ему не простят. Молитва молитвой, но суабаларцы не настолько религиозны, чтобы забывать о своей пользе. Или – как посмеивался её отец – слишком религиозны, чтобы нарушать заповедь беспрерывно трудиться в поте лица своего. И преумножать богатство народа своего.

– Чего это они расшумелись? – внезапно довольно грубо выпалила Челия.

– Это гонг святилища, – пояснила нянька, оглядываясь по сторонам.

Из домов вдоль улицы, по которой они неторопливо двигались к центру деревни, выскакивали жители. Не обращая внимания на незнакомок, люди поспешно трусили в том же направлении навстречу призыву.

– Что-то случилось? – заступила Таюли дорогу какой-то с виду обстоятельной женщине.

Та остановилась, внимательно оглядела путешественниц. Затем покосилась на проходящих мимо людей и тихонько посоветовала:

– Лучше уходите. У нас чужих не любят.

– Не уйду, – надула губки Челия. – Моей няньке нужно покушать и помыться.

Проигнорировав малявку, женщина вновь шепнула, пронзив Таюли острым взглядом:

– Уходите. Наш священник…

– Гадкий, поганый человечишка, – грозно насупилась Лиата. – От него так воняет, что чуешь прямо тут.

Женщина отпрянула. Поспешно обошла их кругом и бросилась бежать за остальными торопыгами.

– Он так плох? – уточнила Таюли, продолжая оглядываться, хотя улица уже подопустела.

– Он любит мучить людей, – пожала плечиками демонюшка. – Ему от этого очень приятно. А он очень любит, когда приятно очень часто.

– Давай уйдём, – поморщилась нянька.

И цапнула Лиату за руку в попытке свернуть на боковую улочку, что уходила в сторону тракта, тянущегося вдоль берега моря.

– Ни за что, – отчеканила малышка.

Вырвала руку и засеменила быстрей.

– Ну, почему?

– Еды много не бывает, – невинным голоском ответила демонюшка, одарив няньку тошнотной маетой. – Ты идёшь? Или мне тащить тебя по небу?

Деревня – как и все такие же прибрежные поселения – тянулась вдоль берега. Дотопав до середины, отмеченной обширным постоялым двором, Таюли увидала далеко впереди крышу святилища. На ней под навесом сидел человек и бухал в гонг.

Само строение её поразило: такому больше пристало украшать приличный торговый город – как только деревенские вытянули подобное строительство? Тут стены не меньше, чем в полсотню шагов. Или у них были помощники, что скинулись в общий котёл? Таюли не поленилась обойти огромное строение. И с другой стороны увидала засевшие меж дальних холмов дома, от которых тоже неслись люди. Да и от тракта подтягивались – видать, и за ним была деревня, а то и две. Становилось понятно, зачем понадобилось такое святилище.

Народу, несмотря на разгар дня, набилось прилично. Большинство в неопрятной рабочей одежде, носящей следы какого-нибудь мастерства. А в таком виде в святилище лезут лишь невежды. Всё говорило за то, что причина, заставившая голосить гонг, не из простых. 

– Кого этот пёс сегодня изуродует? – проворчали справа от Таюли, примостившейся в задних рядах.

– Слыхал, будто нашего уродца.

– А этот-то чем ему помешал?

Таюли не выдержала и обернулась, горя любопытством увидать тех, кто, похоже, способен шевелить собственными мозгами. Несколько мужиков в рыбачьих штанах и грубых куртках теснились в своём небольшом плотном кругу. Крайний, будто почуяв на себе взгляд, покосился на чужачку и нахмурился. Она отвернулась, глянула вниз и остолбенела: Лиатаяна исчезла. Так мне и надо – с досадой обругала себя нянька и принялась потихоньку протискиваться влево. Там виднелся свободный пятачок, с которого можно было попытаться рассмотреть…

– Дура! – шикнула себе под нос Таюли и замерла.

Смешно и надеяться, будто Лиата сбежала прогуляться по деревеньке, столь же интересной, как прошлогодние стоптанные туфли. Нет, сейчас она объявится в самой гуще событий – с тоской подумала нянька и приготовилась к неприятностям. Хорошо, хоть не придётся отбиваться, рискуя нарваться на большую трёпку. Крестьяне – любители подобных развлечений за неимением других, процветающих лишь в городах.

– Дети мои! – прозвучал впереди у алтаря проникновенный ласковый мужской голос, от которого у Таюли мигом слиплись пальцы. – Да простится мне моя поспешность, что заставила созвать вас для важного дела. Понимаю, вы сейчас подумали: важные дела вершатся на ваших полях, где растёт хлеб. В ваших загонах, где ждут дойные коровы. На маслобойнях, на мельнице, в мастерских. И вы правы, дети мои, почитая и преумножая пищу телесную, которая…

– Правильно, кушать нужно хорошо! – встрял поперёк прочувствованного вступления проповеди звонкий детский голосок.

Глухая раздражённая тишина, висящая над головами людей, принуждённых выслушивать несвоевременные славословия, поколебалась. Уступила место шепоткам и ширканью грубых подмёток по каменному полу. Таюли закрутила головой, в надежде отыскать способ подобраться ближе к алтарю, не привлекая нездорового внимания. Легко пробежала за спинами последнего ряда прихожан к левой стене. Накинула на голову капюшон, пригнула голову и поползла по проходу вдоль стены.

– Да, дитя моё, – ласково одобрил священник детский порыв помочь доброму дяде. – И Всеблагой Создатель Мира радуется, когда его дети…

– Работают, а не бездельничают! – вновь прилетела со стороны ненужная помощь. – А ещё не воруют! И не убивают друг друга!

Шепотки стали оживлённее. А кое-где едва слышно зафыркали в ладони, зажимающие рты.

– Истинно так, дитя моё, – озадаченно принял священник и эту помощь, вглядываясь в толпу, дабы узреть словоохотливого ребёнка, что лезет со своими глупостями поперёк проповеди. – Но, сегодня я собрал вас не для того, чем более подобает заниматься, освободив себя от забот о хлебе насущном. Нет, сегодня в этот неурочный час я призвал вас…