Димитрий, до сих пор пристально изучавший профессиональным взглядом подставленные Роем солнцу места, наконец, не выдержал:
— Да я просто подумал, что у вас, Марь Филипповна, родственники должны быть такие же, как вы. Симпатичные, и заниматься общественно–полезной деятельностью.
Рой с Марь Филипповной озадаченно переглянусь, оценивая неожиданно нанесенный комплимент. И если Рой сразу сообразил, что без Ерика с его великодушной подмогой здесь не обошлось, то Марь Филипповна, с секунду поколебавшись, целиком приняла удар на себя.
— Скажешь тоже, симпатичные, — потянувшись поправить кудряшки и наткнувшись на обширные поля панамы, она отдернула руку и милостиво улыбнулась. — Рой Петрович, вы уже все? — тут же спохватилась она, напустив на себя предельно деловой вид.
Явно от смущения.
Рой с сожалением посмотрел на воду, уже сообразив, что второй заплыв ему вряд ли светит, еще немного потормозил и кивнул. Одновременно он мысленно погрозил Ерику кулаком, выразительно подумав, что если уж сам молод для Марь Филипповны, то Димитрий ей вообще в правнуки годится.
Напарник, естественно, угрозу всерьез не воспринял — как считал, так и продолжил, что лучше других знает, как фурий укрощать.
Но хоть пошевелился.
— Надо же, ручка. Перьевая, — переступив с ноги на ногу, удивленно проговорил Димитрий.
Нагнулся и вытащил из озера то, что упорно тыкалось ему под коленку.
— Дайте посмотрю, — Рой наскоро нацепил штаны и шагнул к воде. Димитрий вышел ему навстречу и протянул мурлычащего на всех частотах Ерика. По сообщению последнего, душа у местного учителя физкультуры оказалась чистая и светлая — одно удовольствие в нее погружаться. — Моя, — перебил Рой напарника, сам уже догадавшись, что тут либо копать совсем глубоко, либо вообще не трогать. Не трогать, к сожалению, задание не позволит, а значит, придется копать. — Наверное, из пиджака выпала. Кстати, а что вы вечером делаете? — спросил он, убрав Ерика в карман. — Ко мне Вера Дмитриевна с дочкой зайти обещала, я хотел с девочкой профилактическую беседу провести о пожарной безопасности. Может, вы к нам присоединитесь, и расскажете о правилах поведения на воде?
Ага, а заодно о кратко– и долго–срочных планах.
— А… А пироги как же? А окрошка?! — без стука влезла на миг забытая Марь Филипповна.
Димитрий нерешительно пригладил растрепавшуюся копну пшеничных волос. Кажется, как и Веру Дмитриевну, его сейчас придется долго уговаривать. Вот только если девочку Аду, а через нее и мать, было довольно легко завлечь для более подробной беседы, то рычагов влияния на физрука у него пока не наблюдалось.
Или, все–таки, наблюдались?
— Обязательно, Марь Филипповна, — заверил Рой, на всякий случай прикрыв лацкан ладонью, чтобы Ерик от избытка энтузиазма не выпрыгнул в попытке снова помочь. — Вера Дмитриевна редиску, вами расхваленную, принесет, а вы — пироги с окрошкой. Я коньяк поставлю. Вы ведь подскажете, где у вас тут хороший пятизвездочный коньяк купить можно?
— Ой, шутник вы, Рой Петрович, — по–девчоночьи прикрыв ладошкой рот, хихикнула Марь Филипповна. — Наш коньяк такими аппаратами производят, которые участковый Мормышкин изымать замучился. Остальным только мопеды заправлять и детали в швейной машинке протирать. Ну еще компрессы делать, да и то, на ноги, а не на горло, потому что такой гадостью и снаружи отравиться можно. А вы что уши греете? — спохватилась она, посмотрев на растянувшихся неподалеку мальчишек. — В мячик идите играйте, а не взрослые разговоры подслушивайте.
По виду ребятни, Рой четко сказал бы, что взрослые разговоры их интересуют как зайца стоп–сигнал. Накупавшаяся и наигравшаяся мелюзга лениво закапывала свои и чужие руки в песок, меньше всего напоминая шпионов за работой.
— Дмитрий Николаевич, а можно мы перед обедом еще раз искупаемся? — неуверенно протянул кто–то, воспользовавшись моментом, пока на них обратили внимание.
— Можно, — великодушно позволил тот, мгновенно отвлёкшись от тяжких размышлений. — Не больше десяти минут, — вслед тут же забывшей об усталости детворе крикнул он. — Потом одеваемся и по домам, отдыхать. Пятница, укороченный день, там уже родители с работы придут, — пояснил он Рою. — С понедельника по четверг мы после обеда еще всегда встречаемся. Иногда на поле еще ходим, а иногда сюда возвращаемся, если погода позволяет.
Отчетливо ощущалось, что такая общественная нагрузка ему более чем по душе.
— Видите?! Вы видите, как необходимо выдать грамоту нашему учителю физкультуры? — задала риторический вопрос Марь Филипповна. — Жаль только, придется к завхозу обращаться, — задумчиво поведала она.
Ну вот и рычаг подоспел. Кстати, о подозрениях…
— А зачем нам завхоз? — спросил Рой, не слишком веря в собственное везение.
И почему это Марь Филипповне жаль, что придется обращаться? При получении инструктажа важность данной должности для его легендарной проверки помечалась как минусовая. Другими словами, это завхоз должен бы огорчаться и бояться визита инспектора.
— Да по сути, незачем, — все так же задумчиво протянула Марь Филипповна. — То есть, сам он нам совсем не нужен. Вот только самый лучший пятизвездочный коньяк у него брать нужно. Остальные в подметки не годятся.
Понятно. То есть, пока не очень, но проблемы лучше решать по мере их поступления.
— Ну так что, прочтете нам лекцию о правильном поведении на воде? Чтобы я подробно в грамоте указал, за что она получена, — выкинув до поры до времени загадочного завхоза из головы, воспользовался Рой найденным рычагом, одновременно целясь в самое уязвимое место Марь Филипповны.
— Прочтет, не сомневайтесь, — ожидаемо вытянулась та во фрунт. — Грамота нам очень нужна, а то непорядок ведь — весь учительский состав отмечен, только учитель физкультуры обойден, сразу любой проверке станет ясно, что где тонко, там и рвется, не посмотрят, что практикант. Мячики считать пойдут, а там до сетки футбольной недалеко, которая на поле должна висеть, на воротах. Ой, то есть…
— Вот и отлично, — улыбнулся Рой Марь Филипповне, которая, похоже, смутно понимала, что сболтнула лишнего, но как вырулить из сложившейся ситуации, представляла плохо. — Часиков в шесть–семь, чтобы не поздно, пойдет?
— Отличненько, просто прекрасненько, — не глядя ни на вынужденно кивнувшего Димитрия, ни самого Роя, пробормотала Марь Филипповна, явно что–то сама с собой прикидывая, — Колька, завхоз наш, как раз с работы прийти успеет, отдохнуть, расслабиться, покушать, подобреть. Тут–то я к нему и загляну за самогончиком, за коньячком нашим то есть. Тоже в гости приглашу, он все равно не пойдет, бука наш, нелюдимый, а в самогончике не откажет. В крайнем случае, Мормышкиным пригрожу, пусть обыск устраивает. Знаю, что не найдет ничего, но хоть настроение попортит. И где же он его прячет, аппаратик свой, а?
— Вы лучше про мопед ему напомните, — подсказал Рой, разочарованный выпадением завхоза из списка подозреваемых.
Так хорошо все с начала тирады Марь Филипповны складывалось — и бука, и нелюдимый, и интеллигент по местным понятиям. Но если мопеды тырит, Колька этот, да еще спьяну на них катается, значит, остался еще кураж, не подходит для создания серости.
Хотя, может и подходит, если посчитать данный случай последним криком о помощи.
— Про какой мопед? — чуть ли не хором поинтересовались Марь Филипповна с Димитрием.
Марь Филипповна озадаченно, а Димитрий — чуть ли не с отчаянием.
— Да про тот, который он у вашего Саньки угнал, сами же мне утром рассказывали, — напомнил Рой Марь Филипповне.
— А? — непонимающе моргнула та. — А! — с облегчением рассмеялась она. — Это не тот Колька, это другой. Алкаш наш местный, в цехе работает, никак за прогулы его выпереть не получается, потому как руки золотые. Мастер ему выговор объявит за пьянку, запретит на работе появляться, а потом покрутится–покрутится, без Кольки–то, и назад приглашает. А тот за это время подлечится, на поруки его возьмут, и недели три, а то и месяц хорошо работает. А потом снова в штопор уходит. В больнице говорят, надо его в город отправлять, чтобы закодировать, а он от процедур никогда не отказывается, но на закодирование нипочем не соглашается, говорит, что ему тогда жизнь не мила станет. Мол, видел такие случаи, спасибо, сам не так не хочет. Слушай, — с загоревшимися глазами повернулась она к Димитрию, — а может, завхоз наш как раз закодированный и есть? Ни разу ведь его никто пьяным не видел! Самогонку свою делает, а сам ни–ни, и смурной вечно, будто пыльным мешком из–за угла ударенный. Раньше еще огрызался как–то на мои замечания, потом рукой махал и глазами зыркал укоризненно, а теперь вообще мимо идет, будто не слышит, что ему говорят.
