Чистов, задыхаясь от приступа смеха, сказал:

– Ну и загнул же ты, Димитриевич!

Каблуков зло ответил:

– Загибают у баб подолы, гнут дуги и полозья. Прямо скажу, у меня свидетели. Завтра утром придет сюда Харитон, все вам подтвердит. От удара прикладом моего ружья у него сломались два ребра. В поликлинике выписали больничный. Сейчас старики вечером сюда не ходят, боятся. Приходят утром, а вечером убираются восвояси. Спешат, чтобы по-светлому до дома добраться.

– Димитриевич! Куда же ты девал леща, которого отнял у убитого бобра?

– А-а-а, – протянул Каблуков, соображая о каком леще спрашивают, – я его, кажется, отдал Харитону.

Чистов не успокаивался, снова спросил:

– Убитого бобра покажешь?

– Да!

Каблуков собирал куски, рыбьи кости, все складывал в котелок в недоеденную уху. Котелок поставил сидевшей рядом с ним собаке, которая с аппетитом стала ужинать.

– Что ты делаешь? – с возмущением сказал Зимин. – Мы же из этого котелка только что сами ели.

– Собаку кормлю, – ответил Каблуков. – Она всегда после меня уху из котелка доедает. Собака чище нас с тобой. Она съедает уху, а котелок так оближет, что и мыть его не надо. Язык у нее шершавый, как наждачная бумага. Она умело очищает внутри котелка, любая хозяйка позавидует.

– Ну и ну, – пробормотал Зимин, – накормил ты нас ухой из собачьего котелка.

Чистов сидел насупившись, молчал.

– Пошли смотреть убитого бобра, – сказал Каблуков, – а может, и живых увидим. Здесь этой твари много, ее надо уничтожать. Их развелось столько, что скоро всю рыбу съедят по всей реке.

Он говорил громко, чтобы привить свою тему разговора. Ему было неприятно слушать упреки Зимина. Он считал нормальным самому поесть из котелка и накормить собаку. Были и такие случаи, когда собака первая ела уху, а остатки он доедал. «Какой необразованный народ, это начальство. Ведут себя как старики-рыбаки и Харитон. После собаки не едят».

Каблуков встал, повесил ружье на плечо, сказал:

– Пошли.

– Для чего ружье берешь с собой? – спросил Зимин.

– Как для чего! А если у сети окажется бобер?

– Ты брось мне эти штучки! – со злостью почти крикнул Зимин. – Бобры никогда рыбы не ели. А знаешь ли ты о том, что за убитого бобра тебе придется платить штраф в пятьсот рублей? Это очень ценный зверь, и его надо беречь.

– Здесь никто не докажет, что я убил. Я вам как друзьям признался. Милиция приедет – при любых пытках не признаюсь. На тебя, Ульян Александрович, надеюсь, ты не выдашь.

Он косо посмотрел на Чистова. Чистов догадался, что от него требуется, сказал:

– Я тоже не скажу.

На дне небольшого оврага, вершиной уходившего куда-то в лес и впадавшего в реку, в 10 метрах от реки в густых зарослях кустарников и уродливой липы лежал разложившийся бобер. Запах от него распространялся по ветру на много метров. Чистов брезгливо посмотрел на труп и отошел далеко в сторону. Каблуков перевернул бобра руками. Шерсть с него слезла, были видны плешины оголенной кожи.

– Какая гадость, – сказал Зимин. – Слушай, Димитриевич, его надо немедленно закопать.

– Лопату забываю взять, давно бы закопал, – ответил Каблуков.

Обратно шли молча. Каблуков вел берегом реки по бурелому, сваленным бобрами деревьям. Довел до первой бобровой плотины и начал ругать бобров:

– Какая погань, всю реку засорили. Строят какую-то ерунду да едят и пугают рыбу.

– Пошли к костру, – сказал Зимин. – Выпьем еще по маленькой и спать.

– Не против, – ответил Чистов.

В костре все догорело, еле дымились по краю несгоревшие толстые сучки.

– Димитриевич! Почему ты с бобра не содрал шкуру? Это же ценный мех.

– Зачем она мне? У меня было две шкуры, мне Федяев обдирал, за полгода моль съела. Если вам надо, говорите, могу убить.

– Вообще-то надо бы две штуки. У меня один товарищ из области просил.

– Через неделю будут вам два бобра. Хотя я вам найду готовые. Одна шкурка есть у Сани Ляля, другая у Федяева. Завтра утром я у них возьму. У меня есть одна шкурка выдры. Я ее убил еще в прошлом году. Она тоже из сети рыбу воровала и сети рвала.

Солнце уже давно спряталось за горизонтом. Дневная духота сменилась ночной приятной прохладой. Каблуков с Чистовым на сон грядущий выпили по стакану водки. Каблуков в обнимку с собакой, укутавшись плащ-палаткой, лег на кучу сухого хвороста и сразу захрапел. Зимин отдал плащ Чистову. Чистов лег рядом с Каблуковым и тоже уснул.

Зимин долго не спал, смотрел на звездное небо и думал: «Чистов отличный мужик, хороший семьянин, политически грамотен, скоро окончит сельхозинститут, а все-таки в секретари райкома он не годится. Во многих вопросах совершенно не разбирается. Секретарем райкома, председателем райисполкома должны быть люди, проработавшие на хозяйственной работе не менее десяти лет и показавшие себя эрудированными специалистами, отличными руководителями производства. В этом вопросе у нас что-то недоработано. Большинство секретарей райкомов и других руководящих партийных советских работников рекомендуют после окончания партийной школы. Как правило, до партийной школы работавших рядовыми инструкторами, не имеющих никакого опыта работы и даже специальности. Такой избранный руководящий товарищ иногда не прислушивается к голосу руководителя хозяйства или предприятия, требует решения вопросов по-своему, и что же получается в результате: государство у нас богатое, все выдержит, все спишет. Специалистов у нас много, есть кем заменить умного образованного руководителя, но игнорирующего указания секретаря. Так поступает и Чистов. Он возражений не терпит. Считает себя умнее и эрудированнее всех. Он думает, в любой отрасли разбирается не хуже специалиста. Мнения о себе очень высокого. Что из него дальше будет – покажет время. Главное, он умеет наладить контакт с областным руководством». С этими думами Зимин уснул с восходом солнца. Донимали комары, они целым роем вились над спящими, искали лазейки, щели, редины и пробирались к телу, чтобы напиться крови.

Когда небесное светило поднялось высоко над горизонтом, первым проснулся Зимин. Он разбудил Каблукова. Каблуков выругался по-русски трехэтажным матом, перевернулся на другой бок, пробормотал: «Не мешай спать», – и снова захрапел. Чистов встал, ушел к реке умываться. Долго он полоскал в теплой воде руки, лицо и, возбужденный, раскрасневшийся, подошел к Зимину, спросил:

– Ничего не осталось? – показал на пустую бутылку.

– Есть, – ответил Зимин и налил ему полстакана водки. На закуску дал хлеба и кусок вареной щуки.

Чистов с аппетитом выпил и принялся закусывать. Лежавшая с Каблуковым собака потянулась, затем раскрыла рот, показала желтые зубы, встала, сдернув с Каблукова плащ-палатку. Подошла к Зимину и начала приветствовать его хвостом. Улыбаясь, внимательно смотрела на лежавший перед Чистовым кусок щуки. Каблуков зашевелился, затем крикнул:

– Налей и мне.

– Вставай, умойся, тогда налью, – сказал Зимин. – Ты вечером переворачивал бобра, а руки на ночь вымыть забыл. Вот тебя надо чем будить, – Зимин показал ему бутылку с водкой.

Каблуков сходил умылся и подошел к Зимину, выпил полный стакан водки, от закуски отказался. Обратился к Чистову:

– Сейчас, Анатоль, мы с тобой поедем снимать сети.

– Сейчас чаю попьем, – предложил Зимин, – и позавтракаем, потом за дело.

Каблуков с Чистовым выпили еще по неполному стакану водки и с аппетитом завтракали, Зимин пил чай. После завтрака Каблуков спрятал котелки, стаканы, ложки и плащ-палатку.

– Все в порядке, – сказал он. – Сейчас бы сюда на пять минут Шуру Петрову. Вы, Ульян Александрович, идите тихонько в поселок, а мы с Анатолем проверим и снимем сети, догоним вас. Анатоля я покатаю на лодке, покажу Богатый омут и кордон лесника Меньшова. Пусть полюбуется красотой нашей Сережи.

Зимин не возражал, припадая на правую ногу, не спеша пошел и скрылся в лесу.

В сетях оказалось только три язя, не более двух килограммов. Каблуков выкрикнул массу ругательств в адрес бобров, считая, что именно они снова украли у него рыбу. Провез Чистова на лодке до Богатого омута, три раза пересек омут и возвратился на место ночлега. Лодку спрятал в потайную бухту. Мешок с сырыми сетями загрузил на плечи Чистова, не спеша направились в поселок.