– В порядке надзора прокурора, – ответил Алимов. – В дополнение на них поступила жалоба на присвоение денег мастерами и начальником цеха.

– Кем присвоены деньги? – спросил Чистов.

Как назло, фамилии мастеров испарились из головы Алимова, поэтому с ответом замялся, как школьник, не выучивший урока. Он краснел и немигающими глазами смотрел на Чистова, находился словно под действием гипноза, не находил слов в свое оправдание.

– Дорогой и уважаемый товарищ Алимов, – сказал Чистов, – немедленно отправь документы обратно на завод. Если только сегодня не отправишь, на очередном бюро мы обсудим твои поступки и поведение со всеми вытекающими последствиями. Короче говоря, выгоним тебя с треском с работы.

– Сегодня же лично отвезу обратно, – взмолился Алимов. – Все сделаю, все ваши указания выполню.

– Да пойми ты, – дружелюбно сказал Чистов. Хотел добавить «дурья твоя голова», но сдержался. – Я не запрещаю тебе проводить расследование, но все надо делать по-умному. Не мне тебя учить, ты же юрист с высшим образованием.

От дружелюбного тона Алимов оживился. Страх пропал, на душе потеплело.

– Анатолий Алексеевич, – сказал Алимов, – я давно собирался посоветоваться с вами, откровенно стесняюсь к вам приходить.

– А ты не стесняйся, – посоветовал Чистов. – Мы с тобой дела решаем не личные, а сугубо государственные.

– Скажите, пожалуйста, – спросил Алимов. – Как мне поступить с жалобами на Трифонова Михаила Ивановича?

– А много жалоб? – посерьезнев, спросил Чистов.

– Очень много накопилось, и все по Николаевскому колхозу.

– Ты же прокурор, вот и расследуй, – сказал Чистов. – Трифонова не тревожь пока. Не вызывая подозрений, не спеша допрашивай жалобщиков, свидетелей. Поступай согласно закону. Когда весь материал подготовишь, придешь ко мне. Я думаю, мы найдем общий язык, что делать с Трифоновым.

– Все ясно, – ответил Алимов и подумал: «Может быть, доложить Чистову, что для ареста Трифонова уже достаточно материалов? Пока воздержусь», – решил он.

Шел от Чистова в приподнятом настроении. Он понял, что с Трифоновым можно поступать согласно Уголовному кодексу. «Ну, держись, товарищ Трифонов, сейчас ты от меня никуда не уйдешь. Придется тебе посидеть за решеткой большой срок. За год работы в колхозе ты присвоил немногим меньше, чем Миша Попов. Миша выкарабкался, поступил в милицию. Для тебя, тоже Миша, вакантных мест в милиции не будет. Придется тебе сесть на скамью подсудимых. Тебя уже ничего не спасет, санкция на проведение следствия получена от самого Чистова», – так думал Алимов.

Зимние дни медленно уходили в темноту. Поздним утром темнота сменялась серой мглой. Медленно наступал короткий холодный день. Чистову казалось, время идет в замедленном темпе. Нужна самая ранняя весна. В совхозах «Рожковский» и «Сосновский» начался падеж скота. О продуктивности пока говорить было излишне. Надеялись на переданную Барановским совхозом солому и приобретенную за пределами области. Поэтому поголовье скота на зимне-стойловый период оставили значительно больше, чем имелось своих кормов. Привозная солома поступала нерегулярно. То железная дорога не давала вагонов для погрузки, то не хватало транспорта для вывозки с железной дороги в хозяйства. Да и сама пшеничная солома была малопитательна, требовала хорошего приготовления: запаривания, сдабривания концентратами и витаминной подкормкой. К сожалению, все это делалось только на бумаге. «Перезимовать бы зиму, – думал Чистов. – С наступлением весны в обоих совхозах дела должны поправиться». Остальные два совхоза, «Панинский» и «Барановский», кормами были обеспечены полностью, и дела у них шли на уровне среднеобластных показателей.

Чистов душой и телом болел особенно за Рожковский совхоз. Все его усилия были направлены на то, чтобы это хозяйство в недалеком будущем сделать передовым в районе. «И я это сделаю, – думал Чистов. – В конце концов, и с супесей и серых суглинков можно получать высокие урожаи. У совхоза для этого есть все необходимое. Самое главное – создать хорошую кормовую базу. Превратить заросшую лесом пойму Сережи в высокопроизводительные луга. Торфяники Горского болота и поймы Чары превратим в сельхозугодия. Не пройдет и года, как торфяное месторождение поймы Чары на всей площади двести пятьдесят гектаров Лесуновской ММС будет передано совхозу для эксплуатации. Это лакомый кусочек. Совхоз будет заниматься выращиванием овощей и корнеплодов. Организует травосеменное хозяйство. После освоения торфяного месторождения поймы Чары сразу же приступим к освоению Горского болота на площади четыреста пятьдесят гектаров. Через пять-шесть лет возьмемся за освоение большого Лесуновского и Горелого болот площадью свыше трех тысяч гектаров. Тогда можно будет ставить вопрос об организации специального совхоза на торфяниках».

Думы Чистова о хорошем будущем прервал Трифонов Михаил Иванович. Он вошел в кабинет с подрумяненными морозом щеками. От черного полушубка тонкими струями клубился пар. От соприкосновения холодной поверхности полушубка с теплым воздухом в кабинете запахло уличной свежестью.

– Рад вас видеть, Михаил Иванович, – сказал Чистов и вышел из-за стола навстречу Трифонову. – Все мои мысли были сосредоточены на твоем совхозе. Перспективы его хорошие и весьма заманчивые. Я считаю, максимум через три-четыре года ваш совхоз будет иметь семьсот гектаров осушенных торфяников и более тысячи гектаров улучшенных сенокосов в поймах Сережи, Соловьевки и в верховьях Чары. Вот тебе и кормовая база чуть ли не районного масштаба. Ты прикинь, даже в неурожайные годы будешь собирать по две с половиной тонны с гектара, это уже в пределах четырех тысяч тонн сена, да плюс лесные сенокосы, сеяные травы на полях, кукуруза на силос и так далее. В итоге нет перспективнее вашего совхоза во всей области. Затраты большие, но они окупятся за год. Государство поможет, Михаил Иванович.

Трифонов в подтверждение кивал и умильно улыбался, а когда Чистов замолчал, сказал:

– Золотые ваши слова, Анатолий Алексеевич, и вовремя их говорите. С вашей помощью все будет сделано.

– Я считаю, – продолжал Чистов, – тогда совхозу надо будет отказаться от малоурожайных и трудоемких лесных сенокосов. Полностью механизировать, от начала до конца, весь процесс уборки сена.

– Правильно, Анатолий Алексеевич, – подтвердил Трифонов. – Из-за пяти-шести центнеров с гектара лесного малопитательного сена стоит ли скандалить с лесниками.

– Да, не стоит шкурка выделки, – сказал Чистов. – Ты приехал на бюро, Михаил Иванович?

– Да, – ответил Трофимов. – Я кое-что привез вам, Анатолий Алексеевич. Сейчас поеду к вам домой. Куда все выложить?

Чистов протянул ему ключ от дома и попросил положить в коридоре.

– Тоня придет обедать, приберет все. Пока иди, мне надо подготовиться к бюро.

Вызвал из приемной делопроизводителя, наказал:

– До бюро никого ко мне не пускайте.

Трифонов торопливо вышел. Дела в Рожковском совхозе шли очень плохо. Трифонов старался, порой пытался из собственной шкуры вылезть, но от этого ничего не менялось. Начался падеж крупного рогатого скота, главным образом, истощенных при отелах коров и слабых телят. Поголовье лошадей пришлось сократить до минимума. Истощенных лошадей мясокомбинат не принимал, поэтому часть продавали татарам, цыганам, остальных забивали на мясо для кормления свиней. Оставшиеся лошади были розданы на содержание населению. Удобрения на поля почти не вывозили. Трифонов уже сожалел, что согласился принять солому от Барановского совхоза и отказался от заготовки за пределами области. Если из-за пределов области солома доставлялась по железной дороге и за ее доставку беспокоилось не только районное руководство, но и областное, то взять солому с полей Барановского совхоза Трифонову оказалось труднее, чем привезти из Саратовской или Сталинградской областей. Приходилось делать и думать только самому. Совхозный транспорт формально был занят на вывозке удобрений на поля, о чем ежедневно передавались дутые сводки в район. Фактически весь транспорт – трактора и автомашины – был занят перевозкой дров и теса на продажу в Павлово и безлесный Вачский район.