В это время до слуха донеслись звуки чьих-то шагов. Из леса вышел человек, державший наготове ружье. Чистов, не понимая своего поступка, быстро вылез из шалаша и крикнул: «Не стреляй!» Тетерева с шумом оторвались от земли и черными комьями пронеслись над торфяным полем, скрылись за деревьями. Зимин, ругаясь отборными словами, тоже вылез из шалаша, в адрес пришельца кричал и грозил:

– Вот негодяй, ты же вечером обещал мне не приходить. Я тебе покажу, где раки зимуют.

Пришелец круто повернулся и скрылся в лесу.

– Все, Анатолий Алексеевич, – кричал Зимин, – пошли в поселок, больше не прилетят.

Чистов сожалел, что не стрелял. Он думал, наверняка одного можно было убить. Убитая птица пригодилась бы для угощения высоких гостей из области. Было бы чем похвастаться перед ними. Он стоял на месте. Замерзшие руки и ноги не подчинялись рассудку. Зимин подошел к нему и спросил:

– Анатолий Алексеевич, почему не стреляли?

Чистов ответил не сразу. Он внимательно разглядывал стоявшего рядом Зимина, который в одной руке держал двух убитых тетеревов. Ему хотелось ответить правду, что загляделся на такое впервые видимое зрелище, забыл про ружье, а сказал:

– Ждал, думал, еще прилетят.

Однако по лицу его было видно глубокое разочарование, что ни разу не выстрелил. Зимин прочитал его мысли и предложил:

– Пока возьмите мои охотничьи трофеи, а в следующий раз не будете зевать, сами убьете. Надо же вам и перед Антонидой Васильевной отчитаться. Наверняка спросит, где был и ночевал.

– Что верно, то верно, – ответил Чистов. – Но твоих птиц я не возьму. Ты убил, тебе они и принадлежат.

– Берите, Анатолий Алексеевич, – возразил Зимин. – У меня ни жена, ни дочери одного их вида не переносят, не говоря о еде. Жена отказывается их варить. Если не возьмете, я отдам их повару в столовую, пусть приготовит на завтрак.

– Завтрака ждать не буду, – сказал Чистов. – Мне ровно в восемь надо быть на работе, причем обязательно.

Тетерева токовали одиночками и небольшими группами по всему болоту. Их булькающие песни наполняли все пространство, глуша остальные звуки. Солнце поднялось высоко над горизонтом. Чистов и Зимин шли медленно с думами об охоте, временами перебрасывались редкими фразами. От завтрака Чистов отказался. Зимин положил ему обоих тетеревов в автомашину на заднее сиденье. Залил в радиатор горячей воды. Мотор завелся легко и быстро. Чистов уехал в хорошем настроении и с отличным впечатлением о Зимине. Он думал: «Из Зимина будет хороший друг и товарищ. Он человек откровенный, простой, эрудированный. С ним интересно говорить на любую тему. Охотник тоже неплохой. Бородин его давно знает, причем хорошего мнения о нем. Такого же мнения многие руководящие товарищи района. Только один Бойцов говорит, что с выводами спешить не надо. Надо сначала присмотреться. Большую ошибку допустил, рекомендовал тебя, товарищ Бойцов, председателем райисполкома. Если Семенов с Росляковым не раздумают приехать на охоту, возьму в компанию и тебя, Зимин. Для встречи и угощения товарищей с области ты будешь полезен мне и в целом району». С такими думами он доехал до Сосновского.

За глаза все звали Михаила Федоровича просто Миша Попов. Имя Миша ему привилось в райкоме комсомола, где он работал инструктором, и закрепилось пожизненно. В двадцать пять лет он был принят в партию и тут же изъявил желание работать в райкоме партии. Заручился рекомендательным письмом и отличной характеристикой секретаря райкома комсомола, и мечта его осуществилась: он был принят инструктором райкома партии. Секретари поручали ему в основном грязные дела, разбор и проверку жалоб. В последнем Миша проявил себя талантливейшим следователем. Он мог из пустяка создать персональное дело и, наоборот, серьезные дела, связанные со злоупотреблением служебным положением, свести на нет, собрав необходимые доказательства. Такое удавалось не всем инструкторам.

Родился Миша в Крыму, в селе недалеко от Ялты, в семье крестьянина, мать и отец – болгары. В период оккупации полуострова немцами отец его, Федор Попов, был старостой, оказывал активную помощь немцам. Немало русских парней было выдано оккупантам отцом Миши. После освобождения Крыма вместе с крымскими татарами Федор Попов со всей семьей был выселен и сослан в Северный Казахстан.

Русский народ не злопамятен, быстро забывает все причиненные обиды. Миша был реабилитирован от репатриации и приехал в Сосновский район Горьковской области. Почему он выбрал Сосновский район – это его тайна. Вскоре был разрешен выезд его отцу с семьей. Отец его переехал в пригород Одессы, но Миша по каким-то причинам не направился к нему. По-видимому, за Мишей был большой грех. Он боялся встречи с людьми, среди которых провел свое детство и отрочество. Боялся быть опознанным, так как Одесса и Ялта расположены не так далеко друг от друга. Только поэтому Миша решил искать свое счастье в сердце России. В этом он не ошибся. Счастье ждало его в Сосновском. Он избрал правильный путь комсомольского, а затем партийного работника. Женился на девушке из хорошей семьи, с высшим образованием, она окончила агрономический факультет сельхозинститута. Под влиянием жены Миша поступил учиться в седьмой класс Сосновской вечерней школы и только благодаря помощи и настойчивости супруги с большим трудом получил аттестат зрелости.

Работники райкома партии при подборе руководящих кадров узрели в Мише Попове что-то лидерское и удовлетворили его давнишнюю просьбу – выдвинули председателем колхоза. Здесь Миша воспользовался не только материальными благами колхоза, но и решил учиться, зная, что без специальности рано или поздно ждет физический труд. С третьего захода он сдал на заочный агрономический факультет Горьковского сельхозинститута. Принят был в качестве исключения, поскольку был председателем колхоза.

Венецкий колхоз при умелом руководителе мог быть перспективным хозяйством. До коллективизации мужики большого села Венец в пятьсот дворов хорошо удобряли землю навозом, и она им щедро платила за труды. С проведенными реформами на селе вместо кулаков разоряли умных тружеников-крестьян. С организацией колхоза еще до войны отдельные поля запустели. Навоз вывозили на ближние участки, большая часть земли затощала. В период войны и в первые послевоенные годы почти все мужицкие лесные и полевые сенокосы заросли лесом и кустарником. Посевные площади резко сократились. Из земли тянули последние соки, но ее, кормилицу, не кормили. Урожаи зерновых стали низкими, в отдельные годы не собирали высеянных семян. Колхозники на трудодни не получали ничего. Народ сознательно стал избегать работать в колхозе. Мужики занимались отходничеством, устраивались в лесозаготовительные предприятия. Часть народа из села уезжала навсегда. Молодежь тоже не держалась, шла учиться и в село не возвращалась. Да ко всему этому частая смена председателей колхоза привела животноводство и полеводство в полный упадок.

Чтобы удержать народ на селе (чрезвычайные сталинские законы не помогали), было дано директивное правительственное указание: заниматься подсобными промыслами, организовывать промышленные колхозы. В селе Венец выстроили большой деревообрабатывающий цех. Установили в нем примитивное оборудование: ножные токарные станки, деревянные верстаки для столяров. Закупили большую партию ручных рубанков, фуганков, шершебок и так далее. Установили две пилорамы. Линии электропередач в залесной части района еще не было, поэтому к пилорамам и циркулярным пилам устанавливали дизельные тракторные моторы или пилили при помощи тракторов. Народ потянулся в цех, так как платили не трудоднями, а деньгами. Работники готовили тарные ящики и токарные изделия: ручки, отвертки, стамески и ножи для заводов Сосновского и Павлово. От побочного пользования колхоз стал получать большие доходы, но недолго. Секретарем райкома был избран директор Барановской МТС Сулимов. В этом ему помогло протеже тестя, работавшего в то время заведующим сельхозотделом обкома партии. Человек недалекий, с небольшим кругозором, с первого дня работы стал настаивать на ликвидации цехов и побочных пользований в деревнях. Основой послужили частые выступления секретаря ЦК Хрущева Никиты Сергеевича о ликвидации частного скота, садов и приусадебных участков не только рабочих и служащих, но и колхозников. Цеха стали закрываться, а затем уничтожаться. Народ разбежался, частично уехал из деревни, но пока многие держались за собственный дом, сад и корову. Каждый руководитель райкома, не думая о последствиях, вносил свою лепту вопреки директивным указаниям обкома партии.