С разговорами Чистов и Зимин вышли на крутой берег реки. Внизу простиралось широкое плесо водной глади, увенчанное с обоих берегов деревьями с густыми кронами дуба, липы, осины, березы и так далее, переплетенными между собой лианами хмеля.

– Какая здесь красота! – воскликнул Чистов.

Лес и река дышали прохладой. Жаркие солнечные лучи задерживались в зеленом шатре крон деревьев и к земле проникали ослабленные, еле теплые. Сотни миллионов листьев, веток преграждали солнечным лучам путь к почве. Все это дышало, выдыхая лесные запахи. В них смешивалось дыхание воды, кувшинок, черемухи, крушины, черной смородины. При слабом ветре и ленивом шелесте листьев доносились запахи сосны, можжевельника, брусники, валерьяны, гнилых пней и грибов, может быть, даже безоблачного неба. Оно было чистым, бездонным, казалось, что воздушный океан тоже приносит свой запах космических тел и других планет. Кругом слышался птичий гомон.

Чистов и Зимин стояли на обрыве крутого берега, оба внимательно смотрели на водную гладь, где временами были видны всплески рыбы, большой и малой. Дышали до боли легких терпким воздухом, насыщенным всеми ароматами.

Молчание нарушил Зимин:

– Как грубо ошибаются многие, даже лучшие отцы, которые предпочитают воспитывать своих детей в строгости. Строгость и суровость прививают ребенку уважение к отцу и матери холодное, боязливое, трепетное, приучают к скрытности и лживости.

– Но в этом ты, Ульян, не прав, – возразил Чистов. – В семьях, где отец с матерью строги к своим детям, как правило, дети вырастают честные, трудолюбивые.

– Я с вами не согласен, Анатолий Алексеевич. Вы же сами только что говорили, к чему привела строгость Кузнецова к сыну.

– Но здесь другое дело, – возразил Чистов. – Ребенок должен видеть в отце строгость, честность, правдивость и любовь. Тогда он будет отца любить, уважать и в то же время бояться.

– Лучше воспитывать по-цыгански, Анатолий Алексеевич. Ради дисциплины цыган раз в неделю порет своих детей ремнем. Зато у него в семье железная дисциплина, и никто из цыганят на это не обижается. Однажды избитый веревкой цыганенок вырвался из рук отца и прибежал к соседу. Друг его, такой же мальчишка, посочувствовал ему, спросил: «Здорово тебе попало веревкой?» Цыганенок ответил: «Да разве это веревка, она вся в углах. Вот вчера бил маму новой веревкой, ей здорово попало».

Из-за поворота реки, казалось, закрытого не берегом, а зеленым венком из листьев кустарников, показалась лодка. Каблуков подъехал к Чистову с Зиминым, крикнул:

– Проходите за мной метров двести на мое пристанище.

Пристанище было удобным. Пологий берег реки с небольшим песчаным пляжем. Пляж переходил в луговину с короткой, но плотной травой. Луговина кончалась густым лесом с подлеском из кустарников и согнутой в разные фигуры стелющейся липы. Природа на том небольшом участке создала все необходимое для отдыха человека.

Чистов сразу же решил искупаться, разделся и пошел к воде. Каблуков, не обращая внимания на предупреждения Зимина, крикнул:

– Не ходи в воду, разгонишь всю рыбу. Садись в лодку. Поможешь поставить сети. Потом купайся сколько душа желает.

– Димитриевич, надо поботать! – крикнул Зимин.

– Не надо, – довольным голосом ответил Каблуков. – Рыбы на щербу хватит. Начинай, чисти картошку и разжигай костер, а мы с Чистовым поедем. Возьми сумку с продуктами.

Он подал Зимину сумку и ведро с лодки. Больше половины ведра занимала только что вынутая из воды живая рыба: окунь, плотва, два яза, головли, две килограммовые щуки.

– Рыбы очень много, – сказал Зимин.

– Сварим всю, – в ответ крикнул Каблуков, отталкивая от берега лодку шестом.

Чистов с Каблуковым въехали в неописуемое сказочное царство. С реки была видна полоса голубого безоблачного неба. Зеленое покрывало, нависшее над рекой с обеих сторон, переливалось всеми цветами и оттенками. Грубый от природы Каблуков, сидевший в лодке, своим телосложением и объемными кулаками напоминал богатыря. Он искусно правил одним веслом. Лодка бесшумно скользила по речной глади. Чистову казалось, что они мчатся не по воде, а на крыльях по воздуху.

Природу Каблуков любил преданно, безгранично и умел ею наслаждаться. В его присутствии рыбаки боялись срубить даже кустарник. Они знали, что за взмах топором по дереву их по законам тайги тут же постигнет расправа сучком по любой части тела. Если нарушитель придумает оказать сопротивление, на страже у Каблукова был его верный пес. Бобик не любил пугать, а сразу хватал за брюки зубами. Если они находились близко к телу, то зубы без сожаления погружались в тело. В лесных дебрях на берегу Сережи действовал принцип: «Закон – тайга, прокурор – медведь».

Лес расступился, лодка вышла на широкое плесо, по обоим берегам расстилались луга. Вернее, от лугов остались поляны, окаймленные низкорослым кустарником ивы и шиповника. «Вот где непочатый край работы мелиораторам», – думал Чистов. Пойменные луга реки Сережи, а их по Сосновскому району насчитывалось более 3 тысяч гектаров, испокон веков в балансе района занимали 80 процентов кормовой базы. Крестьянин-единоличник каждый год улучшал и расширял их. По мере своих сил срезал кочки, уничтожал молодую поросль деревьев и кустарников, боронил, выдирая сорные мхи.

С организацией колхозов в деревню пришла агрономическая наука с последними достижениями техники. Где надо и не надо директивно заставляли внедрять травопольную систему Вильямса. Вместо зерновых лучшие земли засеивали клеверами. Животноводство в довоенных колхозах было развито слабо и оставляло желать лучшего. Поэтому в лугах реки Сережи нужда отпала. Для кормления общественного скота почти хватало сеяных трав. Еще до войны они постепенно сокращали свои площади. Велась нескончаемая борьба леса с лугами. За время войны луга потеряли более 50 процентов своей площади. Лес на луга наступал и после войны. На помощь лугам колхозы не спешили. Да и некому было спешить. С войны в колхозы вернулись почти одни калеки. Пока молодое поколение мужчин подрастало, лес отважно завладевал новыми площадями, и за двадцать семь – тридцать лет от былых лугов осталось 17-20 процентов площади. На месте лугов шумел лес.

«Здесь поистине была кладовая кормов, – думал Чистов. – Придется начинать все сначала, но мы ее воскресим. Не только расчистим и улучшим старые луга, но и освоим новые площади. Реку Сережу превратим в кладовую кормов».

– О чем задумался, Чистов? – спросил Каблуков.

– Зови ты меня по имени, – ответил Чистов.

– Ладно, – согласился Каблуков. – Кажется, тебя зовут Анатолий. Буду звать Анатоль. Слово Анатоль запоминается и произносится легче, чем Чистов. У нас на поселке живет парень Канарейкин Анатоль, ну и тупица. Дураком его назвать нельзя, а умным тоже. Дай ему один рубль мелочью – не сосчитает. Купил часы, носит на руке, а сколько времени не скажет. Единственное что он умеет – на гармони играть и песни петь. Прямо скажу, дурак дураком, и уши холодные. Мать его, «канарейка», так ее прозвали за проституцию, считает его самым умным и красивым в поселке.

«Ну и неотесан же ты», – думал Чистов.

– Здесь будем ставить сети, – сказал Каблуков. – Лодкой править умеешь, Анатоль?

– Да! – ответил Чистов, – попробую.

– Анатоль, как я на тебя посмотрю, ты похож на Анатоля Канарейкина. Садись на мое место, бери весло и за дело. А я догадался, о чем ты думал.

– Но ты же не пророк, – возразил Чистов. – Мысли человека ученые читать еще не научились.

– Я хотя и малограмотный, а твои прочитал.

– Тогда говори, – Чистов с любопытством окинул его взглядом.

– Думал ты о заросших лугах и как их восстановить.

Чистов внимательно посмотрел в его бесцветные глаза и расхохотался:

– Не пророк ли ты, Николай Дмитриевич?

– Не зови меня по отчеству, не люблю.

– Ты, Николай, действительно прочитал мои мысли.

– Знаешь, почему я прочитал? Потому что сам часто об этом думаю. Какая ценная земля напрасно пропадает, ни травы, ни леса не растет. Никому ненужные кустарники и редкие корявые деревья – вот что здесь поселилось.