Зимин подошел к Чистову, попытался взять мешок с сетями. Чистов отказался отдать.

– Мешок легкий, мягкий, – сказал он. – Я его понесу.

– Что я говорил, – восторжествовал Каблуков. – Прямо скажу, Чистов – правильный, наш человек, – передал ему и сумку с продуктами. – Подержи недолго, я покурю и возьму обратно.

Зимину было неприятно, но он не находил выхода из создавшегося положения. «Как воспримет выходки Каблукова Чистов? – думал Зимин. – Если Каблукова упрекнуть в неправильном поведении, как он поведет себя? Может сказать: «Пошли вы своей дорогой, я и без вас обойдусь». Каблуков человек упрямый, самоуверенный. В лесу он считает себя не только равным губернатору, но и выше его».

Каблуков не спеша закурил, набрал полные легкие дыма и старался выпустить его изо рта колечками. Зимин попытался взять сумку у Чистова. Каблуков это заметил и громко сказал:

– Ульян Александрович, я покурю и возьму. Вы целый день тоже на хромых ногах.

Канава и дорога повернули под прямым углом на 180 градусов. Через полкилометра канава впадала в небольшое озеро вытянутой овальной формы, поросшее по берегам черной ольхой. Озеро соединялось естественным истоком с рекой Сережей. Весь избыток воды озеро отдавало в Сережу. Вода в озере и реке находилась на одном уровне.

– Хвостяниха, – сказал Каблуков. – Рыба в озере есть, а не ловится.

Он снял с плеча Чистова мешок с сетями и взял сумку с продуктами. Чистов не возражал, так как с лица его капал пот. Каблуков перешел исток Хвостянихи по двум переброшенным бревнам и крикнул:

– Вы, Ульян Александрович, не ходите за мной, а идите на берег реки. Я пригоню лодку.

Каблуков скрылся в зарослях кустарника.

– Вы, Анатолий Алексеевич, не обращайте на него внимания, – сказал Зимин. – Он мужик неплохой, но неотесанный. В его сознании все люди одинаковые. Для него лесоруб, пастух и министр одно и то же. Он уже дожил до полного коммунизма.

– За что обижаться? – возразил Чистов. – Он поступил правильно, по-простому, по-рабочему. – И спросил: – Ты хорошо знаешь Кузнецова Сергея?

– Как сказать, – ответил Зимин. – Знал еще будучи председателем Рожковского колхоза, ну, и два месяца он работал у меня в ММС. Говорят, для того чтобы хорошо узнать человека, надо с ним пуд соли съесть.

– Это верно, – подтвердил Чистов. – Почему я тебя спросил про Кузнецова. Я его давно знаю и никак не пойму, что он за человек. Пить запоем он начал после гибели сына. Это произошло порядка десяти лет назад. Дома был редким гостем. Путался, а вернее, жил как с женой с Нюркой Гусевой из Николаевки. Имеется у Нюрки от него дочь. Зарегистрирована на фамилию матери. Отчество – Сергеевна.

– Слышал, – подтвердил Зимин.

– Кузнецов работал бессменно более пятнадцати лет председателем Рожковского колхоза. Директор совхоза Трифонов Михаил Иванович – это его ученик. Он его из трактористов произвел в директора совхоза.

– Но в директора-то выдвинули вы, – возразил Зимин.

– Так-то оно так, – продолжал Чистов, – но я его выдвинул уже сформировавшимся человеком, то есть с поста председателя колхоза. Если бы он был трактористом при организации Рожковского совхоза, так бы им и остался. Вся заслуга в этом только Кузнецова. Михаил Иванович его не забыл. При организации совхоза, когда согласовывал со мной вопрос о кадрах, первым кандидатом на пост управляющего Венецким отделением выдвинул Кузнецова. И, надо отдать ему должное, он не ошибся. Под руководством Кузнецова Венецкое отделение передовое не только в Рожковском совхозе, но и в целом по району. По секрету скажу, я был против, но Трифонов уговорил меня.

«Я знаю об этом, – подумал Зимин. – Ты был против даже тогда, когда оформляли на работу в ММС. Часто у нас мнение о человеке меняется вне зависимости от его деловых качеств. Раз или два ты заехал к Кузнецову домой, после обеда прихватил с собой гостинцев, и в твоих глазах он стал другим. Ты человек умный, принципиальный и требовательный, но и у тебя есть свои слабости, как и у всех грешных. Сейчас ты поднимаешь Кузнецова на щит. Он как был Сергеем, так им и остался и останется до самой смерти. Горбатого, говорят, могила исправит. Как он пил периодами запоем, так и продолжает. Как он набивал себе карман деньгами в колхозе от продажи дров и теса, так продолжает и в отделении. Вся его заслуга в том, что он умеет подойти к начальству, организовать охоту. В деревне его зовут Троекуровым, так как содержит по четыре-пять охотничьих собак, организует в деревенском пруду рыбную ловлю, где водятся карп, карась, щука и окунь. Пруд считает своим, хотя строил его на деньги совхоза. Охраняет его как личную собственность. За это его меняющееся руководство района уважает, ценит и прощает ему слабости к женщинам и водке».

Чистов продолжал:

– Сын у Сергея Кузнецова Володя учился в девятом классе. Надо сказать, на учебу был туповат. Благодаря авторитету отца его переводили из класса в класс с длинными хвостами. Кузнецов не только мечтал, но и видел его инженером. Да и дочери у него тоже туповаты на учебу. Одна учится в десятом классе, другая – в девятом. В то время у него одна нога была у Нюрки Гусевой, а другая редко дома. В то время в доме были разлад и раздор.

Сына Катя ему родила будучи девчонкой. В законный брак он вступил с ней спустя три года, в войну. Приходил в отпуск после легкого ранения. Поэтому он считает и прямо говорит своей Кате: «Я тебя подобрал. За это ты меня должна благодарить. А то так бы и истаскалась. Кому ты была нужна в то время, когда девок было навалом». Катя безропотно исполняет все его капризы, желания, переносит унижения, а порой и издевательства, не говоря ему грубого слова. На ее плечах крупное хозяйство: корова, а чаще не одна, несколько голов молодняка, до десятка овец, свиноматка и две-три головы свиней весом до ста – ста двадцати килограммов, куры, утки, гуси да свора собак в придачу. За всеми нужен уход.

– В настоящее время такие трудолюбивые безропотные женщины большая редкость, – сказал Зимин. – Гусева Нюра быстро бы ему смазала пятки, если бы относился к ней как к Кате.

На реплику Зимина Чистов не ответил, продолжил:

– Во всяком случае, в гибели сына виноват он сам. В семье итак была трещина. Все проделки отца сын знал. Знал он и то, что отец собирается бросить их и уйти к молодой женщине. Отцу не было времени регулярно следить за учебой ребенка, который был предоставлен сам себе.

Однажды при случайной встрече с директором Лесуновской средней школы Кузнецов услышал нелестные отзывы о своем сыне. Василий Васильевич сказал: «Очень рад видеть вас, Сергей Васильевич. Я много раз пытался вызвать вас в школу по вопросу учебы вашего сына. По-видимому, мои устные наказы и записки не доходили до вас. Ваш сын стал учиться отвратительно, плохо. Ведет себя вызывающе, с учителями вступает в пререкания, хулиганит, многие уроки не посещает». Кузнецов слушал внимательно, пообещал: «Ну, погоди, он от меня получит по заслугам».

Трудно сказать, что происходило в семье между отцом и сыном, но, мне кажется, вспыльчивый отец не ограничился одним разговором, приложил к сыну свои кулаки и пригрозил, вместо того чтобы по-отцовски разобраться, что к чему. Не учел ограниченных способностей сына и запущенности им материала. Сказал: «Попробуй принеси еще одну двойку, убью». С криками и угрозами вышел из дому, сел в колхозный «Москвич-410» и уехал в Николаевку к Нюре Гусевой, оставив не только оскорбленного сына, но и всю семью в слезах. Если бы он остался дома, постепенно все сгладилось бы и пришло в свою колею, как обычно бывает в семейных неурядицах.

Характер сына оказался батькин. Он в состоянии нервозности зарядил ружье, вышел в огород и застрелился. Когда к Кузнецову приехал нарочный с печальным известием, тот не поверил. Когда приехал домой, труп лежал с обезображенной головой, сына уже не было. Труп не был похож на жизнерадостного стройного красивого юношу.

Кузнецов стал пить, заливая горе водкой, и скоро превратился в алкоголика. Сейчас ему достаточно выпить сто грамм водки или вина, как отключится на целую неделю, а то и больше, а затем в больницу. Чтобы скрыть следы пьянства, прикидывается больным, прикрываясь больничным листом. Врачи не отказывают ему в этом.