Трифонов одарял всех веселой улыбкой. Сел в автомашину к Чистову. Хвалился:

– Все в порядке, Анатолий Алексеевич.

С лица Чистова тоже не сходила довольная улыбка.

– Ну что, братцы, в путь, – сказал Чистов. – Ты, Михаил Иванович, своего шофера оставь в деревне Рожок, пусть Иван отдохнет. Иди в свою автомашину и садись за руль.

Трифонов пытался возразить:

– Я шофера беру, чтобы приготовить дров, помочь варить обед.

Чистов твердо сказал:

– Справимся без него. Нас много, и лишних глаз не будет. Поехали, братцы.

– Не возражаем, – сказал Семенов.

Приехали в деревню Бочково. Кузнецов сидел у окна. Когда автомашины подошли под окно, он открыл створки. Смотрел на выходившую из автомашин свиту, как грач с церковной колокольни. Кричал:

– Заходите в избу!

– Ты готов? – строго спросил его Трифонов. – Выходи, садись в автомашину, поехали.

Трифонов не только не любил, но в последнее время и ненавидел Кузнецова как алкоголика, склочника и подхалима. Кузнецов любил похвалиться перед начальством своими успехами, хотя никаких новшеств не вводил, работал по старинке. Планы не выполнял, да и не особенно старался выполнить. Урожайность в Венецком отделении была самая низкая. Однако умел устроить показуху и блеснуть. Выращивал на площади 3 гектара хорошую вико-овсяную смесь, рожь или капустно-брюквенный гибрид. Делал это все продуманно, с толком. Участки, как правило, выбирал в паровом поле вблизи села, показывал начальству. Районное руководство об этом прекрасно знало, но мирилось с этим. Вопреки всему ставили Кузнецова в пример другим за то, что без угощения от него ни большой, ни маленький по чину человек не уезжал.

Кузнецов делил всех на две категории. К первой относились от инструктора райкома до секретаря и все прочие районные. Для них Кузнецов в избытке всегда имел самогон. Самогон с медом пили и хвалили. Если же завозили к нему кого-то с области, невзирая на чин угощал только водкой.

Трифонов при каждом удобном случае внушал Чистову о всех проделках Кузнецова. Как только Кузнецов запьет, Трифонов тут же сообщал Чистову и каждый раз просил:

– Надо гнать Кузнецова из совхоза.

Чистов, как правило, вставал в защиту:

– Зря ты, Михаил Иванович, наговариваешь на человека. Не надо распространять слухи об этом.

При этом часто сам возил Кузнецова в больницу.

Работать с Кузнецовым Трифонову было тяжело. Кузнецов, как правило, работал не более двух недель в календарный месяц. Остальное время он пил. Не гнушался никем и ничем ради личной наживы. Замечаний, указаний никаких не переносил. Терпения и выдержки у Трифонова хватало. Трифонов ждал момента, чтобы раз и навсегда разделаться с Кузнецовым, и подкладывал под него мощный запал.

Кузнецов выбежал к автомашинам, еще раз попытался пригласить в избу, но, получив отрицательный ответ уже Чистова, крикнул:

– Катя, неси все в машину!

Катя вынесла два котелка внушительных размеров и вещевой мешок, набитый до отказа. Ласково со всеми поздоровалась:

– Анатолий Алексеевич, просите всех, пусть зайдут в избу. Самовар готов, стоит на столе. Выпейте по стаканчику чая с медом.

– Некогда, Катя, – ответил Чистов. – Ты для нас с Василием Ивановичем лучше хорошо вытопи баню. У вас в деревне есть бани по-черному?

– Как не быть, – сказала Катя. – У нашего Сашки баня по-черному.

– Это очень хорошо, Катя, – сказал Чистов. – Натопи хорошо сашкину баню. Вечером мы вернемся из леса, попаримся и тогда попьем чайку с медом.

Кузнецов в это время усаживал трех собак в автомашину Трифонова. Собаки лаяли, визжали и выли, больше всех те, которых он не брал в лес. У него в это время было шесть собак.

– Куда поедем? – спросил Росляков. – Опять в гости к бобрам? Пока ты их не всех еще уничтожил.

Бобровый овраг был пуст. С последнего Кузнецов содрал шкуру неделю назад.

Чистов ответил:

– Поедем, Спиридон Иванович, на Комсомольское озеро. Вы там еще ни разу не были.

– Был, – возразил Росляков. – Лучше бы поехать к бобровым плотинам и определить, сколько же там осталось бобров. Неплохо бы эти бобровые поселения взять под особую охрану.

Кузнецов внимательно посмотрел на Чистова, прося у него защиты, так как три боровых шкурки месяц назад положил в автомашину Чистова. Чистов расхохотался, покраснел:

– Спиридон Иванович, разве ухранишь в лесу бобров? Для того чтобы сохранить, надо было сторожа ставить. Да и сторож не укараулит. Сторож за бобрами будет следить, а браконьер за сторожем. На лес замок не повесишь.

Три автомашины «ГАЗ-69» развернулись под окном Кузнецова, выехали в поле, за огородом повернули вдоль деревни, скрылись в переулке. Подъехали к берегу озера к самой воде. Выпустили из автомашины собак. Собаки с лаем и визгом убежали в лес.

– Что это здесь за бараки? – спросил Семенов.

– Здесь когда-то, Василий Иванович, был поселок лесозаготовителей, – ответил Кочетков. – Лес вырубили, люди уехали. Дома передали Ардатовскому райисполкому. Райисполком организовал пионерский лагерь. Только одно лето дети отдыхали. Далеко, нет дорог.

– Да! – сказал Семенов. – Все-таки какие мы дураки. Здесь можно было организовать хорошую турбазу, даже дом отдыха. Все запустили, все сгноили.

Почерневшие от ветра и дождей дома выглядели угрюмо. Окна были выбиты вместе с рамами. Добрые люди из близлежащих деревень выломали часть полов и потолков.

Залаяла одна собака, ее лай подхватила другая. Подняли зайца. Охотники зарядили ружья и разошлись в разные стороны. Кочетков по естественным надобностям ушел подальше. Ружье приставил к стволу толстой сосны, а сам присел чуть поодаль. В это время собаки нагнали зайца прямо на него. Заяц принял Кочеткова за пень, перепрыгнул через него и убежал восвояси. С Кочетковым это было уже во второй раз. Все бы обошлось без оглашения, если бы не Кузнецов. Кузнецов видел, как через Кочеткова перепрыгнул заяц. Опытный заяц на втором кругу исчез. Собаки еще долго крутились на небольшой площади, но их попытки снова напасть на след зайца были безуспешны.

Все собрались у автомашин.

– Не пора ли пообедать и за одним поужинать? – сказал Чистов.

Трифонов с Кузнецовым варили кур в двух пятилитровых котелках. Бородин с Зиминым чистили картошку и рыбу – четыре судака, каждый весом по килограмму. Бородин их вычистил и тщательно промыл. По лесу распространился приятный запах вареного мяса.

– Уха на курином бульоне – царское блюдо, – сказал Кузнецов.

– Что верно, то верно, – поддержал его Чистов. – Такую уху, по-видимому, любили цари. Чем мы хуже их?

Семенов внимательно посмотрел на Чистова, и он замолчал.

Разостлали на лужайке на берегу озера брезент, разложили на нем закуски, поставили котелки с готовой ухой. Рыбу разложили в тарелки. После выпитой водки ели молча с большим аппетитом. Собаки лежали в 3 метрах, внимательно смотрели на людей и ждали своей очереди.

Первым пообедал Кузнецов, так как водки ему нельзя было пить, он сдерживал себя с большим трудом. Улыбаясь, смотрел на Кочеткова:

– Николай Васильевич! А зайца-то мы из-за тебя упустили.

Все устремили на Кочеткова повеселевшие глаза. Кочетков молчал.

– Опять ты, Николай Васильевич, про.… зайца, – сказал Трифонов.

– Правда, что ли, Николай Васильевич? – поддержал Чистов.

– Правда, Анатолий Алексеевич, – ответил Кочетков. – Заяц перепрыгнул через меня, а ружье от меня было в пяти метрах.

Все хохотали. У Кузнецова даже появились на глазах слезы.

– Что вы смеетесь? – крикнул Росляков. – Тут не до смеха. За такие дела надо судить. Второй раз он повторил свой подвиг. Это только в моем присутствии. А без меня, может, у него еще были такие случаи.

– Были, – задыхаясь от смеха, сказал Кузнецов.

– За такие дела прощать не надо.

– Судить, судить! – раздались голоса.

– Товарищи, внимание! – крикнул Чистов. Наступила тишина. – Давайте перейдем от слов к делу. Изберем коллегию трибунала. Мне кажется, такие поступки правильно оценит только военный трибунал. Нужно избрать председателя трибунала, желательно офицера или политработника, двух заседателей и обвинителя. Я считаю, товарища Кочеткова нужно лишить защиты.