– Да, последнюю корку хлеба мы с ним делили пополам, – кинул реплику Попов.

– Не перебивай, – строго сказал Зимин. – Свою корку ты не разделишь, потому что ты жаден, как голодный тигр, и скуп, как Иудушка Головлев. За что вы с Тишиным съели Арепина? Он тебе не нравился своей прямотой.

Зимина и Попова ждали к столу. Кричали Чистов и Трифонов.

– Поговорим еще, – сказал Попов, – а сейчас пошли. Люблю людей за прямоту.

Когда Попов с Зиминым появились у столов, за которыми сидели все, Чистов, улыбаясь, сказал:

– Три часа назад ругались, дело почти до рукопашной дошло. Вот что значит друзья.

Попов, картавя, произнес:

– Да еще какие.

Женщины разливали в тарелки уху и разносили по столам. На столах в больших блюдах лежали килограммовые куски баранины и вяленые лещи. Бутылки с водкой, пивом, минеральной водой дополняли богатое убранство стола.

– Тост, – произнес Чистов. – Товарищи, – начал он, немного заикаясь, – выпьем за стопудовый ожидаемый урожай. Мы еще кое с кем посоревнуемся, – и посмотрел на гостей из Вачского района.

Кондуков, криво улыбаясь, а улыбка у него всегда была кривой, так как голова свешивалась под углом в 30 градусов, бросил реплику:

– Вызов, Анатолий Алексеевич, поддерживаю, а сейчас ближе к делу.

Но Чистов продолжал:

– Товарищи! Вы все свидетели, виды на урожай у нас хорошие. Наша главная задача – сохранить выращенное и качественно убрать. Даже виновники нашего сегодняшнего торжества, рожковцы, вырастили небывалый в истории Венца и Рожка урожай.

Чистов набирал темпы. Говорил громко, хвалебно и, может быть, хватил бы свою речь на целый час, но не выдержали нервы Бойцова. Он встал на ноги и крикнул:

– Выпьем, товарищи, за богатый урожай!

Все встали. Раздался звон стекла, затем звуки глотания водки. Пили все по-разному. Одни с удовольствием малыми глотками, другие одним глотком, как говорят, залпом. Только один Черепков гонял ртом стакан с водкой. Он держал стакан в 20-30 сантиметрах от головы. Приближался к нему ртом и в то же время удалял рукой. Со стороны казалось, что стакан с водкой убегает от его рта. При этом он вытягивал шею к стакану и как бы ловил его ртом. После мучительных тридцати – пятидесяти секунд наконец подносил стакан ко рту и содержавшуюся водку тянул в себя, задыхаясь. Смотреть на него во время обеда было неприятно.

На несколько минут воцарилась тишина. Все с аппетитом ели.

– Михаил Иванович! – воскликнул Зимин. – Ты нас угощаешь ухой или харчо? Не пойму. Вроде варили рыбу, а уха рыбой не пахнет.

Трифонов, улыбаясь, ответил:

– Дорогие гости, мы решили угостить вас ухой, сваренной на бараньем бульоне. Кушайте, это очень вкусно. Выпьем еще по одной перед ухой.

Все наливали, пили. Пир набирал силу. Все становились добрые, угощали друг друга. Говорили друг другу комплименты, смеялись. Простые, обыденные слова казались смешными. Чистов своему коллеге Шутову стал рассказывать, как он воевал где-то на Дону в районе Калача. Сидевший через двух человек от него Бородин громко сказал:

– В сотый раз завел панихиду. Рассказывает не свое, а слышанное от кого-то.

Русские люди пьют стаканами, любят по-мирному поговорить, показать свою удаль, силу, а в случае конфликта кулаков в драке не жалеют. Бойцов немного не рассчитал, хватил лишка. Он кричал:

– Я партизан и пью по-партизански!

Женщин Трифонов отправил на автомашине в деревню, так как нашлись любители слабого пола и открыто стали приставать к ним. Надежда Тихомирова и ее главный агроном Рощина, сославшись на гипертонию, уехали. Их шофер был не прочь продолжить начатое, но Тихомирова строго посмотрела на него и сказала:

– Жми на всю катушку подальше от греха.

В руках Черепкова появился баян. По лесу и зарослям поймы разносилась песня Стеньки Разина. Пели все такими же голосами, как и разинцы. Небесное светило давно уже спряталось за горизонт. На ясном небе появились тусклые звезды. Пьяные голоса выводили сложные мелодии русских народных песен.

– Не пора ли, братцы, по домам? – кричал Чистов. – Нашим гостям и природа надоела.

Чистов с Бойцовым прихватили с собой дюжину бутылок водки, закуски и на двух автомашинах поехали провожать гостей. Провожали до 2 часов ночи.

«Летний день год кормит. Началась сенокосная страда», – говорили старики. В былые времена народ действительно страдал, трудился весь световой день, а жадные мужики даже ночи прихватывали. Спали на своем лугу, полосе. Часто от изнеможения валились не доходя до дома. Вот поэтому-то летние работы называли страдой.

Трифонов к сенокосу готовился. В каждой деревне были организованы бригады косцов, в основном из людей, не работавших в совхозе, – шабашников. К сенокосу, как правило, все возвращались с заработков. С большими деньгами приезжали бригады лесорубов с Кировской области, плотников и каменщиков из соседних районов. Всем надо было обеспечить свои хозяйства сеном, а затем снова отправиться на заработки. Трифонов шел им навстречу. За участие в заготовке сена совхозу всех наделял сенокосными участками. Сена из года в год накашивали с избытком. Зато совхоз сеном себя обеспечивал только на бумаге. Почему, трудно сказать.

Трифонов кидался за птахой, а гуся из рук выпускал. Основные свои сенокосы в поймах рек Сережи, Чары, Соловьевки, а также полевые откладывал на задний план, устремлялся в лес – на площади лесных посадок, уже вышедших из рубок лесосек, где в лучшие годы собирал 3-4 центнера сена с гектара. В результате причинял большой вред лесному хозяйству и наносил большой ущерб совхозу. Отношения между совхозом и лесхозом осложнялись, шла тяжба. Трифонов не признавал работников лесной охраны. Партизанил, посылал косцов на сенокосы, закрепленные за лесхозом. Косил посадки, вместе с травой уничтожал, то есть скашивал молодые деревца. Особенно, назло надменному лесхозу, косцы уничтожили двухлетние посадки на площади 30 гектаров.

Лесничий Бородавина подключила всю лесную охрану для спасения посадок. Кроме того, по распоряжению директора лесхоза Ладыжева, докладывала о результатах каждое утро и вечер, и, как правило, с преувеличением. Ладыжев доложил начальнику управления Благову и в то же время попросил отпуск для поездки на курорт. Чтобы спасти Ладыжева, Благов предоставил ему отпуск. Одновременно послал начальника отдела охраны Сулимова и инженера лесных культур Бушеву составить на Рожковский совхоз акт о лесонарушении.

Сулимов и Ладыжев пришли на прием к Чистову, чтобы попросить представителя от райкома или райисполкома для обследования площадей посадок, уничтоженных совхозом. Чистов был от природы человеком выдержанным, но спокойный вид и выдержка Ладыжева были как тугая пружина, которая натянула нервы, а потом резко оборвалась. Он вразнос завелся, как неисправный мотор.

– Сергей Михайлович! – крикнул Чистов на Ладыжева. – Я вам не раз говорил: сору из избы не выносите. А вы! Вы что, не знаете, чем это все для вас может кончиться? Мне кажется, прежде чем вызывать товарищей из управления лесного хозяйства, надо было разобраться на месте.

– Простите, Анатолий Алексеевич, – спокойно сказал Ладыжев. – На месте никто разбираться не хотел. Я вам тоже неоднократно докладывал.

– Знаете, что я с вами сделаю?! – закричал Чистов. – Сегодня же соберу бюро. Выгоним тебя не только с работы, но и из партии.

– За что? – резко оборвала его Бушева. – За бдительность? Пошли, товарищи, у такого секретаря истины не добьешься.

Все трое поднялись и вышли. Чистов вслед кричал:

– Вопрос решен! Сегодня же приглашаю, товарищ Ладыжев, на бюро райкома, а с вами, товарищи, поговорим в другом месте!

Когда за ними закрылась дверь, Чистов понял свою невыдержанность и, чтобы исправить ошибку, вызвал к себе Бойцова, Бородина, Михайловского и Николаева. Совещались долго, на всякий случай представителя для участия в обследовании площадей от района решили не выделять, но и не обострять отношения с управлением лесного хозяйства, то есть не препятствовать в составлении акта. В тот же день лесхозом был составлен акт о лесонарушении с причиненным ущербом в размере 800 тысяч рублей. Трифонов знал, что его в обиду не дадут, поэтому косьбу в лесу продолжал.