– Вначале мы должны выполнить поручение секретаря райкома Чистова, а потом не вредно будет выпить и закусить блинами.

К дому Вагина подъехать было нельзя ввиду заноса дороги снегом. В сопровождении Кузнецова все пошли пешком. Пьяный человек редко пьяного различает. Поэтому Кузнецов чувствовал себя как карась в пруду. Держался на ногах с большим трудом, но шел по прямой деревенской тропинке, не отставал и не падал, поэтому всем напоминал трезвого или чуть навеселе. Кузнецов подвел к дому Вагина. По очереди обмели ноги от прилипшего снега специально выложенным веником, постучались. Дождались ответа хозяина, зашли в избу.

– Милости просим, дорогие люди, – приветствовал их Вагин.

Шерстнев, от природы прямолинейный и грубый, не откладывая поручение Чистова, приступил к делу.

– Ты догадываешься, старик, зачем мы к тебе приехали? – сказал он. – Давай показывай мясо и шкуру убитого лося. Не покажешь – мы сами найдем.

– Пожалуйста, ищите, – тихо ответил Вагин, смеясь одними глазами. – Лосей я не убиваю, считаю большим грехом.

– Ну что, мужики, приступайте к обыску, – приказал Шерстнев.

Обшарили все: сеновал, двор, конюшник, погреб и баню. Признаков лосятины нигде не обнаружили. Пьяный Кузнецов подставил маленькую лестницу к стене и улез на потолок избы. Асташкин выбросил эту лестницу во двор. Спускаясь с потолка, Кузнецов, надеясь на лестницу, смело опустил ноги и упал. Вначале все хохотали. Кузнецов прикинулся сильно пострадавшим, стонал. Вагин поднял его и завел в избу, посадил за стол. Следом за Кузнецовым пришли в избу все.

– Дорогие люди, – сказал Вагин, – сегодня великий праздник. Прошу садиться за стол, – и прикрикнул на жену. – Ты что, мать, дорогих людей ничем не угощаешь!

Старуха быстро поставила на стол соленые грузди в сметане, огурцы и красные помидоры. Шерстнев с упреком смотрел на Кузнецова. Кузнецов это понял и, воспользовавшись суетой хозяев, ответил:

– Где-то должна быть лосятина. Это я точно знаю. Хитер старый воробей, на мякине не проведешь. Ничего, рано или поздно я его застукаю.

На столе появилась водка, горячая тушеная картошка и традиционные блины. Кузнецов сидел за столом и лениво ел картошку. Остальные стояли на ногах, в нерешительности переступая с ноги на ногу.

– Не стесняйтесь, мужики, – сказал Кузнецов, – садитесь. Вагин хотя и плут хороший, но мужик свой.

Дружно сели за стол. Затрещали рассохшиеся стулья и лавки. Выпили по полстакана, закусывали грибами и картошкой. Соседка принесла трехлитровую кастрюлю тушеного мяса, поставила на стол.

– Угощайтесь, дорогие люди! – ворковала она. – Гости-то очень желанные.

Мясо всем понравилось, и кастрюля быстро опустела. Опустели и все шесть бутылок водки. Вагин первым вышел из-за стола. Обтер ладонью бороду. Помолился на иконы с зажженной лампадкой и, улыбаясь, пояснил мужикам:

– Дорогие мои люди. Вы помогли мне доесть лосятину. Лося мы с Сергеем Васильевичем Кузнецовым убили еще в ноябре. Я не знаю, как у Сергея Васильевича, что осталось, а у меня больше ни одного грамма нет. Сейчас можете поднять из могилы Шерлока Холмса, все равно ничего не найдете. Большое вам спасибо за помощь.

– Вот что! – закричал Кузнецов. – Ты – старый дурак! – и кинулся на него с кулаками.

Асташкин с Шерстневым его сдержали. Вагин спокойно сидел и, улыбаясь, успокаивал Кузнецова:

– Не сердись, Сергей Васильевич, на меня. Какие твои годы, не одного лося мы с тобой еще завалим. Но лосятина у тебя еще должна быть. Я своими глазами видел, в декабре вы с красненьским Колькой Немигаловым убили большую лосиху. С Колькой из-за этой лосихи произошел довольно неприятный случай. Ты об этом отлично знаешь, но я все-таки расскажу дорогим людям.

– В бога мать! – ругался и кричал Кузнецов, а Вагин не спеша рассказывал.

– Разделанного лося вы привезли вечером на лошади в деревню Красненькую и сложили к Кольке Немигалову в чулан, отгороженный в сенях. Ты уехал домой, захватил с собой только одну печенку. Через час после твоего отъезда в дверь Немигалову раздался стук. Немигалов лежал на печи, сказал жене, чтобы открыла дверь. Следом за женой в избу вошел лейтенант милиции. Вот тут-то у Немигалова вся съеденная за день лосятина без его желания пожаловала в штаны. Настолько он был испуган, сам решил лейтенанту открыть тайну, что убил лося. Лейтенант его опередил, сказал, что он из Ардатова и зашел спросить дорогу в Сосновское, – и, до конца не дослушав невнятное объяснение Кольки, убежал на улицу, так как по избе распространился зловонный запах, который выдерживает не каждый. Жена Немигалова показала лейтенанту дорогу.

– Старый ты негодяй, в бога мать! – кричал Кузнецов.

– Перестань, не кричи, – предупредил его Шерстнев. – Все ясно, товарищи. На воре и шапка горит.

Из избы на улицу Кузнецов вышел сам. Может от расстройства, а может от избытка выпитой водки он идти занемог. С большим трудом его дотащили до автомашины на смех всего села. Довезли до родной деревни и выгрузили у ворот его дома.

В понедельник Шерстнев подробно доложил Чистову о поездке.

– Ну и артисты, – сказал Чистов. – Вместе лосей бьют и друг на друга жалуются.

Каждый вторник в Сосновском райкоме партии по традиции, существовавшей десятилетия, собиралось очередное бюро райкома, где решались все вопросы деятельности района как по промышленности, так и по сельскому хозяйству. Вели разговор об идеологической работе, пропаганде и агитации. Каких только вопросов не ставилось в течение одного месяца, не говоря о годе. Лучших людей утверждали кандидатами в члены партии, кое-кого наказывали. Решение бюро, справедливым оно было или несправедливым, являлось законом для каждого руководителя и коммуниста. Более важные вопросы, например, награждение, то есть распределение выделенных областью медалей и орденов, решались на закрытых заседаниях бюро. Туда, кроме членов и кандидатов в члены бюро, никто не допускался. Кое-какие вопросы решались объединенным способом, то есть бюро райкома и исполкома районного совета. Здесь по закону имели решающий голос не только члены бюро, но и члены исполкома райсовета. На деле выглядело все по-другому. Каждый вопрос, выдвинутый секретарем райкома Чистовым, никем не оспаривался. Был он справедлив, актуален или нет, всегда сходил за чистую монету. Храбрецов выступать против не находилось. Иногда одна Тихомирова не соглашалась, возражала, но при голосовании не отставала от других.

Очередное бюро, где были поставлены вопросы о мелиорации, вывозке органических и минеральных удобрений, зимовке скота и выполнении плана сдачи государству мяса и молока, вначале хотели провести закрытым. Затем открыли. После бюро было намечено провести районный партийно-хозяйственный актив, поэтому были приглашены все директора и секретари партийных организаций совхозов, заводов, организаций. На бюро, как правило, благодарностей не выносили, а искали порочные стороны. На закрытом бюро райкома партии, которое началось ровно в 8 часов утра, выступил Чистов. Он сказал:

– Обком партии на наш район выделил два ордена Ленина, три – Трудового Красного Знамени, четыре «Знака Почета» и десять медалей «За доблестный труд». Этими наградами надо наградить как работников сельского хозяйства, так и промышленности. За успешное руководство районной партийной организацией орденом Красного Знамени обком рекомендовал наградить меня, орденом «Знак почета» – Бойцова. Остальные ордена раздать за достигнутые успехи. Один орден Ленина предназначен доярке, другой – лучшему рабочему. Трудовым Красным Знаменем надо наградить Тихомирову, директора совхоза «Панинский». Орденом «Знак Почета» – директора Барановского совхоза Козлова, медалью «За доблестный труд» – Трифонова, директора Рожковского совхоза, мужик старается. Все остальные предназначены рабочему классу, – и прочитал, на кого заполнять документы.

Ни за, ни против не голосовали. Бюро открыли и заседали с деловым видом до 11 часов. Кое с кого сняли стружку.

В 12 часов начался партийно-хозяйственный актив. Зимин сел рядом с главным агрономом управления сельского хозяйства Пономаревым Русланом. Они были большие друзья.