– И переводишь без словаря?

– Запросто. Рассказывай, что привез.

– Привез вторую «Инфанту», привез директора музея. Еще привез вагон туману и маленькую тележку полезных сведений.

– Выкатывай хоть тележку.

– Ну, стало быть, картины были украдены и тотчас найдены. Украдены культурно: воры отключили недавно смонтированную сигнализацию. И пока ночной эфир струил зефир, вынесли, что им понравилось. Через окно нижнего этажа. Первым обнаружил пропажу сторож. Под утро, говорит, не спалось, пошел по залам, увидел. Бросился звонить в милицию. Отсюда начинается интересное: картины обнаружили через десять – двенадцать минут. Собака взяла след и мигом привела к котельной – рядом, в двух кварталах. Там все было аккуратно сложено.

– И на радостях никто не подумал, а зачем сложено?

– Естественно. Посмотрел я собаку в работе. По следу идет, но сбивается, возвращается, нервничает. А мне говорят: «Тогда она птицей летела!»

– Укрепили след!

– Угу. Натри подошвы копченой колбасой – любая дворняга птицей полетит.

– А какой музейный сторож? Да сядь ты, Саша, не мотайся.

– Могу и сесть. Сторож – голубое создание. Я его из подозреваемых вычеркиваю.

– Так… Но раз сумели отключить технику, то консультировал кто-то из тамошних.

– Не обязательно. Тут такая штука: городок стоит на туристской трассе, и месяц, в который произошла кража, был рекордным по числу посетителей.

– А при чем статистика?

– При том, Паша, что сигнализацию проводили и опробовали в рабочие часы музея. Практически на глазах этого самого рекордного числа посетителей.

– Идиоты.

– Примерно то же самое я сказал прорабу… в более крепких выражениях.

– И он?

Томин машет рукой.

– Объяснил, что все люди работают в рабочее время, оно потому и называется рабочее, а в нерабочее время люди не работают. И что обеспечение секретности – дело той организации, которая приглашает. Разумно?

– А у директора музея тоже есть разумное объяснение?

– Он отговаривается, что публика – дура, и разницы между сигнализацией и простой электропроводкой уловить не способна… Засим тележка опустела. Предлагается в неограниченном количестве туман.

Теперь Пал Палыч вышагивает взад-вперед, а Томин наблюдает за ним с дивана.

– Значит, на месте ни единой зацепки?

– По первому заходу – голо, Паша. Надо плотно садиться и процеживать всех и вся сквозь мелкое ситечко.

– Слушай, пошли кого-нибудь! Там уже полгода минуло, все, что люди могли забыть, – забыли, след простыл. А здесь – еще теплый, здесь ты сейчас нужнее.

– Попробую… Директор музея в коридоре. Звать?

– Зови, чего тянуть.

Томин приглашает Пчелкина: тот входит, заметно нервничая.

– Разрешите? Здравствуйте, – он смотрит на Пал Палыча и вдруг с облегчением всплескивает руками: – Павел… Это ты?! Вот свела судьба старых друзей!

Пчелкину радость – Знаменскому досада. Вовсе ни к чему ему Пчелкин в качестве подследственного!

В кабинете Скопина собралась вся тройка.

– Друзьями мы не были, хотя знакомство давнее, – хмуро говорит Знаменский. – Правда, лет десять не встречались, но у меня о Пчелкине твердое мнение. К сожалению, плохое. Просил бы освободить от объяснений, что и почему.

– Нет уж, Пал Палыч, потрудитесь назвать причину, – возражает Скопин.

– Ну хорошо… Пчелкин бывал в одной близкой мне семье. Считался женихом. Но обошелся без загса и смотал удочки. Конечно, не он первый, не он последний. Но… есть подробности, которых простить нельзя. В общем, Пчелкин мне решительно неприятен! А его действия предстоит объективно оценить. Мне это трудно – могу поддаться предубеждению. Потому считаю для себя неэтичным вести дело дальше. – Он кладет на стол папку.

Скопин щурит глаза.

– Значит, самоотвод? В горячее дело с ходу вводить нового следователя?.. Вынужден согласиться, – неожиданно заканчивает Скопин.

– Вадим Александрович, вы допускаете, что Пал Палыч может быть необъективен?! – Кибрит ушам не верит.

– Вполне допускаю, Зинаида Яновна. Постоянно держа в уме, что он предубежден, Пал Палыч не способен на объективность. Он же станет на каждом шагу бояться личной неприязни! Улики против директора, чего доброго, припишет этой своей неприязни и преуменьшит его вину… Пал Палыч, напишите рапорт.

– Хорошо.

– Вам досадно? – обращается Скопин к Томину и Кибрит. – Мне тоже, уверяю вас. – Он включает переговорное устройство.

– Зыков на месте?.. Вернется – срочно ко мне. – И снова к Томину и Кибрит. – Вы с ним работали?

Оба отрицательно качают головой.

– Последние дела Зыков провел удачно, хотя опыта маловато. Ну ничего, будет советоваться.

Знаменский достает из папки листок:

– На ближайшие дни я составил себе план.

– Давайте сюда, Зинаида Яновна?

– Первоочередное – это сравнительная экспертиза обеих картин: из музея и из таможни. Надеюсь договориться в Центральных реставрационных мастерских. Там и специалисты и аппаратура.

– Я бы проверил на подлинность все картины, которые крались-возвращались, товарищ полковник, – предлагает Томин.

– Согласен, с этим медлить не годится. Подумайте, Зинаида Яновна, кого направить в музей. А на что мы можем рассчитывать со стороны угрозыска?

– Пока общая разведка, товарищ полковник. Область для меня новая, люди новые. – Томин смотрит сумрачно: самоотвод Пал Палыча испортил настроение.

А тому вдвойне обидно: начало раскручиваться занятное дело, а пойдет дальше без него…

У комиссионного магазина, торгующего антиквариатом, роятся группки людей. Интеллигентный пожилой человек сидит на выступе фундамента, веером держа в руке кисточки, предназначенные на продажу. Похаживает взад-вперед парень с книгой альбомного формата в яркой суперобложке. Кто-то стоит с объемистой хозяйственной сумкой; когда к нему обращаются, с достоинством приоткрывает сумку, показывая, чем он торгует.

Здесь нет атмосферы вульгарной толкучки. Скорее нечто вроде примагазинного уличного клуба по интересам, где собираются коллекционеры, но мелькают и «жучки».

За широкой полосой газона, отделяющего комиссионку от проезжей части улицы, останавливается такси. В машине Томин и художник Орлов. Дальнейший разговор они ведут на ходу.

– Вы только представьте меня двум-трем завсегдатаям и бросайте. Опекать не надо.

– Хорошо, Александр Николаевич, постараюсь.

Приближаясь к магазину, Орлов высматривает знакомых Какая-то женщина ему кивает, и он обрадованно представляет ей Томина.

– Томочка, познакомься, пожалуйста, мой друг. Я у него отдыхал на юге.

Женщина нехотя отрывается от нескольких людей, с которыми разговаривала, и окидывает взглядом Томина. Перед ней достоверный уроженец субтропиков – из породы тех, кто весьма доходно эксплуатирует климатическое преимущество этого края.

– Вот заболел человек любовью к прекрасному, – смущенно сообщает Орлов.

– Тяжелый случай, – роняет Тамара.

За спиной Томина кто-то хмыкает: «Осложнение после урожая фруктов».

Оттеснив Тамару немного в сторону, Орлов говорит:

– Томочка, моего друга потянуло на собирательство.

– Что же он собирает? – в тон Орлову Тамара понижает голос,

– Бессистемно, как всякий новичок. Ему надо помочь…

– Лично у меня для новичка ничего нет.

– Ты хоть познакомь его с кем-нибудь. Я обещал, неудобно.

– Ну пойдемте, – усмехается Тамара.

Они направляются к ближайшей группе.

– Разрешите вам представить – Саша с юга. Начинающий коллекционер.

Томин энергично пожимает руки: «Саша… Саша… Саша… Очень приятно…»

– Насколько я понимаю, – насмешничает Тамара, – трехэтажная избушка на море или в горах, которая нуждается в украшении?

– Примерно, примерно, – соглашается Томин.

Тамара отходит, оставив его на милость новых знакомых.