Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Не застали его?

– Почему? Застал. Если надо, он подтвердит.

– Но кто мне подтвердит, откуда вы прибежали к дружку? Кто подтвердит, что до той поры сидели дома у телевизора?

– Соседку спросите. Я сначала к ней рвался. Не пустила. Тут международного значения матч, а она муру смотрит, танцы какие-то!

– Ну хорошо, допустим, все все подтвердят. Как мы определим промежуток, в который вас уже не было дома, но еще не было у приятеля?

– Экран у меня вырубился на девятнадцатой минуте. К Федору я ввалился, когда штрафной назначили. Второй гол уже при мне забили. Выходит, минут девять я прозевал.

– Сколько из них вы препирались с соседкой?

– Показалось долго, но, наверно, минуты три.

– Сбрасываем три минуты, остается шесть. Какую часть пути занял переулок?

– Примерно полдороги.

– Значит, вы находились поблизости именно в то время, когда ограбление совершалось или когда грабитель удирал с места преступления. Не заметили чего-нибудь, что может нас интересовать? Думаю, вопрос понятен.

– Понятен… – мужчина тяжело вздыхает. – Парень там один ошивался, гражданин следователь. Тогда я, конечно, ноль внимания, но как теперь рассуждаю – по разным признакам – в общем, на стреме он стоял… Главное, видел я его раньше. Лицо знакомое.

– Где?

– Не помню.

– А если сосредоточиться?

– Пробовал уже, самому интересно. Но вот хоть убей!

– В какой обстановке вам его легче представить: в парикмахерской?., в метро?., в поликлинике?., сигаретами торгует?..

На каждый вопрос Губенко отвечает секундной задумчивостью и пожиманием плеч.

– Опишите его.

– Да так себе, белобрысый, крепкий, румяный. Без особых каких примет. Года двадцать два или двадцать пять. Блондины, они моложе выглядят, личное наблюдение.

– Не мешало бы прийти в милицию и поделиться личными наблюдениями, чтобы вас не разыскивали как предполагаемого сообщника.

– Да ведь, гражданин следователь…

– Между прочим, товарищ следователь.

– Правильно, товарищ следователь. Вы учтите мою ситуацию: соседка пожаловалась жене, что я ее обругал за телевизор по-нехорошему, я жене объясняю обстоятельства, но я говорю, что бегал к Сосновым, а бегал-то я к Феде Антонову потому что до него ближе, а Федор тоже судимый и, значит, по жениному пониманию, он для меня под запретом, а она мне ультиматум поставила, так что теперь, если узнает, она мне такое выдаст…

* * *

Миша Мухин, он же Сэм, валяется дома на диване с книгой. В соседней комнате вполголоса препираются мать Миши и ее отец, древний благообразный старец.

– Папаша, послезавтра Константин из поездки вернется. Скажите вы своим богаделкам, чтобы не ходили пока.

– Неча ими брезговать! Сестры они мне по древлепрославленной нашей вере.

– Вам – сестры, а Косте – хуже горькой редьки.

– Срамишь седины мои, Аксинья. Чужие люди идут за духовным наставлением, а родная дочь лба не перекрестит. Гореть тебе дура, в геенне огненной.

– Да отстаньте, папаша, молюсь, молюсь я.

– Когда тебе молиться, ты телевизор смотришь.

– А то вы не смотрите!

Чего дед не желает слышать, то он попросту пропускает мимо ушей.

Мухина переобувается в передней.

– В магазин? – осведомляется дед.

– Хлеба к обеду.

– А что на обед?

– Щи вчерашние да яичницу зажарю.

– Знаешь ведь, что нынче постный день! – Нет чтобы отцу грибочков подать, рыбки. Котлеты да яичницы – словно назло во искушение вводишь!

– Грибочки, папаша, на базаре кусаются. И рыбка в цене: вы ведь не селедку просите, а что поблагородней.

– Константину небось припасла уже и красненького и беленького. Как приедет, пир горой. А отцу жалеешь!

– Мне ваши посты влетают дороже пиров! – Она направляется к двери. .

– Стой! Куда простоволосая? – и таким грозным тоном, что Мухина без звука повязывается косынкой.

Дед переключается на Мишу.

– Все читаешь?

– Что поделать, грамотный.

– А чего читаешь?

– Исторический роман.

– Из какой же истории?

– Времен царя Алексея Михайловича.

– Тьфу! С него вся скверна пошла.

– Никона разжаловал, что ли?

– Не разжаловал, а низложил на собрании всех патриархов. Законно низложил.

– Тогда какие к Алексею Михайловичу претензии?

– Исконное наше двоеперстие, истинное, кто запретил? Никон. До Никона все двумя перстами крестились. А если Никона потом вон, да в простые монахи, можно сказать, как врага народа, то почему троеперстие его сохранили? Как об этом в романе объясняется?

– Никак.

– Дурак твой историк.

– Дед, ругаться грех, – уличает Миша.

– С вами кругом грех.

За окном слышен условный свист. Перед домом дожидается вся компания. Выбегает Миша. Обычные приветствия, и дальше разговор на ходу.

– Чего застрял?

– Дед все ведет среди меня религиозную пропаганду.

– И как ты?

– Ничего, мне на пользу: заставляет извилиной шевелить. Слушайте, какую недавно мыслишку подпустил. Насчет происхождения людей. Если, говорит, человек – венец творения, по образу и подобию, то с него и спрос великий. Происхождение, так сказать, обязывает. Поэтому, говорит, вы нечестивцы, и решили быть лучше от обезьян. С обезьяньих потомков что возьмешь? Никакой ответственности. Если говорит, считать, что ваши прабабки нагишом по деревьям скакали, тогда, говорит, конечно, кругом сплошной прогресс. Хоть бомбы друг в друга кидайте, хоть пьяные под забором дрыхните – все равно можете гордиться и возноситься, потому что обезьянам до вас далеко. Даже последний, говорит, болван все ж таки на двух ногах ходит и даже в штанах.

– Богатая идея! – смеется Леша.

Наташа добавляет:

– И с ядом.

– А что ты ответил? – спрашивает Сенька.

– Начал про эволюцию, про научные данные. А он говорит: ваша «еволюция» – чушь. Небось, говорит, сколько ни копают, а в главном-то месте дырка. Тут обезьяна – тут человек, а переходного звена промеж них нету.

– Да откуда он знает?

– Начитался журнала «Знание – сила», таскает у меня потихоньку.

– Силен старик! – Сеньке разговор любопытен.

– Да, въедливый. При отце помалкивает, а без отца – хозяин в доме. Мать его до сих пор боится. Как зашипит: «Аксинья, прокляну!» – она чуть не в ноги: «Папаша, простите!»

– Ничего себе! – фыркает Наташа.

– Лично я – от обезьяны, – говорит Леша, – внутренний голос подсказывает. А ты, Натка?

– Сколько красивых зверей! Нашли действительно, от кого произойти.

– С обезьяной сравнивают только в насмешку, – поддакивает Сенька.

– Миш?

– Лелею надежду, что предки прилетели из космоса. Затем часть их выродилась в людей, часть – в мартышек.

– Назревает идейный раскол, – констатирует Леша. – Надо выяснить мнение общественности. Стажер! Будешь опрашивать каждого третьего прохожего.

– Только прямо в лоб, – оживляется Наташа. – Дяденька или тетенька, вы от обезьяны произошли?

– Чудно! – кивает Гвоздик. Он отсчитывает прохожих на другой стороне улицы. Третий по счету останавливается у витрины, и Сенька, подойдя, бойко начинает ему в спину.

– Гражданин, разрешите спросить…

Тот оборачивается. Это гориллообразный детина. Спрашивать его о происхождении – недвусмысленное оскорбление. Сенька невольно подается назад.

– Я хотел спросить…

– Ну?

– Скажите, сколько времени?

– Пожалуйста. Пятнадцать сорок три. – И он добавляет неожиданно добродушно: – Пора свои иметь, парень.

Сенька бредет обратно под хохот компании, слышавшей весь разговор.

– Что ж ты, Гвоздик? А обещал нас удивить.

– Роняешь свою репутацию, стажер.

– От имени присутствующих выражаю глубокое разочарование!

От насмешек Сеньке бросается в голову кровь.

– Хорошо же… Хорошо. Я вас удивлю!

– И сильно? – коварно улыбается Наташа.

– Увидишь, чего в жизни не видела!

– Ой, сейчас он устроит затмение Луны, Земли и Солнца! – «пугается» Миша.

817
{"b":"717787","o":1}