– Дело в том, что…

Пал Палыч отстранил Игната, выступил вперед.

– Позвольте, лучше я. Старший следователь Знаменский, – и протянул руку.

Сергей Филиппович перехватил бутылку, нехотя подал свою. Но пожатие не состоялось: следователь быстро повернул его ладонь к свету и увидел на ней след пореза.

– Зина!

Та, кошкой скользнув в тесноте передней, была уже рядом и жадно всматривалась в розовый еще, недавний шрам. Время пореза, расположение, форма – все совпадало. Вот он – «искомый гражданин». Нашли!

От торжествующего ее взгляда «искомый» прянул в комнату, но там уже неким образом очутился Томин и предупредил:

– Тихо, без глупостей!

(Пока они ехали сюда – против ветра, сорвавшегося с цепи, в струях летевшего горизонтально дождя, ехали бок о бок с ребятами в машине, – ничего практически не было сказано. Зина подчеркнуто нейтрально сообщила, к кому они направляются – пожилой человек, друг Никишиных, – Игнат назвал адрес. Но по дороге шел переброс информацией, почти безмолвный – «м-м», «угу» И скупые жесты – и в результате было решено, что пожилой друг на подозрении и надо действовать соответственно).

– Ваши документы, – распорядился Пал Палыч.

– В кармане, гости дорогие, – Сергей Филиппович указал на пиджак, висевший на стуле.

– Какой карман? – спросил Томин.

– Правый внутренний.

Томин извлек паспорт, передал Пал Палычу, а тот Зине. Она достала лупу.

Все произошло столь стремительно, что Никишины, задохнувшиеся от изумления, лишь теперь обрели голос. Младший рванулся вперед.

– Сергей Филиппович, это недоразумение! Сейчас все разъяснится! – и возмущенно обернулся к Кибрит: – Уж от вас никак не ожидал!

– С удовольствием посмотрю, как вы будете извиняться! – едко добавил старший.

– Не торопитесь, Игнат. А получше у вас нет, гражданин Митяев?

– Чем этот не устраивает?

– Тщательная, но подделка.

Игнат сдавленно ахнул.

– Игнаша, в тебе пискнул обыватель. Документ есть документ, клочок бумаги, а человек есть человек. И человека ты знаешь. Согласен?

– Помолчите, Митяев, – вмешался Томин и, приподняв ему руки, обхлопал по бокам от подмышек до низа брюк. (В соответствии с инструкцией – «на предмет обнаружения оружия»).

– Почему с ним обращаются, как с преступником?! – взвился Афоня.

«Нам повезло. На сей раз чудо как повезло! – думала Кибрит. – А ребятам, конечно, не сладко».

Она ответила с сожалением:

– Для этого есть основания.

– Неправда! Вы даже не пытаетесь разобраться! Мы же ехали только спросить!

– Пожалуйста, спрашивайте, – предложил Пал Палыч, уже писавший постановление на обыск.

– Сергей Филиппович, понимаете, надо найти человека, которому стало известно про экспертизы. Мы на днях говорили – помните? – вы заинтересова…

В отчаянной надежде Афоня прижимал кулаки к костлявой мальчишеской груди. Сергей Филиппович открестился, не дослушав:

– Бог с тобой, Афоня, разве я упомню, кому мог рассказать!

– Но это очень важно!

– Теперь уже нет, – Знаменский кончил писать. – Вынужден произвести у вас обыск.

– Не имеете права без санкции прокурора!

– В случае экстренной необходимости имею. Распишитесь.

– Нет.

– Как угодно. Никишины побудут здесь, не возражаете?

– Категорически возражаю! Судя по всему, на меня повалятся идиотские обвинения. Не хочу, чтобы ребята их слушали. Они меня любят, будут зря переживать. Требую, чтобы их отпустили!

– Саша.

Томин понял, отправился добывать понятых.

Протестует. Еще бы. При них ему труднее врать. А соврет, так по ребятам удастся засечь. Пускай побудут для пользы следствия. И пускай все узнают из первых рук – для собственной пользы.

– Никишиных мы не держим. Но они вроде сами хотят разобраться, что к чему.

– Но я не хочу!

Афоня вцепился в угол стола.

– Никуда мы не пойдем, пока все не уладится. Верно, Игнат?

Старший с трудом разомкнул зубы:

– Мы останемся с вами, Сергей Филиппович.

Тот молчал, что-то обдумывая и решая. После первых секунд растерянности в передней он сделался обманчиво спокоен. Только рот непрестанно кривился, искажая звучание слов.

– Что ж… попробуйте остаться со мной, – проговорил он наконец, разумея нечто большее, чем простое их присутствие. – Но тогда давайте без слюней! Ясно? Без слюней!

Афоня закивал с готовностью. Кибрит покосилась на старшего: как он? Этот понял, что худшее впереди, совсем потемнел. Сейчас оба ненавидят ее, Пал Палыча, Шурика. Да, мы их немножко обманули, а что поделаешь?

– Сядьте, – сказала она. – Разговор будет долгий.

Братья сели на диван, Пал Палыч заполнял «шапку» протокола допроса.

– Назовите себя.

– Михеев. Все остальное так же.

Пал Палыч выписал паспортные данные. Вот он – «не травоядный». Идеал интересного человека для Афони. Крутой мужик. Владеет собой. Похоже, с уголовным прошлым. Очень незаурядное лицо, волевое и… вертится словечко… ага, сардоническое. Несколько старомодно, но соответствует.

– С какой целью подделан паспорт?

– Простите, ваше имя-отчество?

Переводим беседу на доверительные рельсы? Пожалуйста.

– Павел Павлович.

– Так вот, Павел Павлович, все по-житейски просто. Был я, грешным делом, судим. Отсидел, вышел, решил начать новую жизнь. Не хотелось, знаете, чтобы кто-то косился, поминал прежнее. Зачем мне хвосты на старости лет?

– На какие средства существуете?

– Наследство получил, и довольно порядочное. От сестры. Пока хватает.

– Чья сестра – Михеева или Митяева?

– Моя, Михеева.

– Стало быть, паспорт подделан после получения наследства. Или есть еще один?

– Другого нет.

Вернулся Томин с понятыми, провел их в запроходную комнату, сделал Михееву приглашающий жест. Тот отрицательно качнул головой. Отказывается участвовать. Внесем в протокол.

– Приступайте, – сказал Пал Палыч, радуясь, что Зина с ними: на обыске она клад. Тем более когда неведомо, что искать, и хозяйские вещи перемешаны с вещами жильца. То, что квартиру он снимает, стало известно на лестнице от Никишиных.

– За что судились?

Очень нехотя Михеев выдавил:

– Теперешняя восемьдесят седьмая.

Восемьдесят седьмая?! Вон что! Быстро-быстро начали сцепляться звенышки, замыкаться контакты. Пал Палыч встретился взглядом с Томиным, вошедшим взять михеевский пиджак. Томин слышал и тоже оценил. И оба, как по команде, посмотрели на Игната. Тот не был удивлен – пожалуй, знал про судимость. Но что за восемьдесят седьмая и как она может касаться лично его – этого нет, не знал.

– По делу проходили один?

– Один.

– И давно освободились?

– Полгода.

– Та-ак. Значит, по восемьдесят седьмой статье… Какой был срок?

– Пятнадцать и три ссылки.

Афоня приподнялся на диване, вероятно, огорошенный сроком, Игнат рывком посадил его обратно.

– Фотоувеличитель вносить в протокол? – громко спросил Томин.

Само собой, в протокол он внесет. Просто подкидывал Знаменскому фактик – в связи со статьей.

– Фотоувеличитель хозяйский, – быстро сказал Михеев.

– Недавно им пользовались, – возразила соседняя комната голосом Зины.

– Вот видите, Михеев. Вы упустили хороший случай помолчать. С Серовым отбывали срок вместе?

Михеев не поддался на мелкую «покупку»:

– А кто он такой? Понятия не имею.

– Запишу, хотя не верю. Никишиных давно знаете?

– С детства. Ихнего, естественно. Еще родителей знал. Освободился, чувствую – одиноко как-то. Разыскал, подружились.

– Подружились? – усомнился Пал Палыч.

– Почему нет?

– Что же вас могло связывать? А, Игнат?

Игнат сощурился.

– К вашему сведению, Сергей Филиппович большой знаток живописи. Он мне давал немало советов.

– Какого рода?

– В профессиональных тонкостях вы вряд ли разбираетесь. – Намек на прежнюю иронию пробился в тоне. Ах ты, дурень, какой дурень!

– Зато в советах Михеева я разбираюсь гораздо лучше вашего. Чем вам предстоит заниматься после училища?