Пришел Томин. Вчера весь день провел в мышиной возне.

Собирал сведения об Иване Тираспольском, укатившем в дальние края. Сведений не набежало – одни мнения. Противоречивые. Мать Серова сказала: «Да при чем тут Ваня-то, господь с вами!»

Беседовал на лавочке со старухой Ивановой из десятой квартиры, убежденной долгожительницей.

Встречался с десятками приличных, полуприличных и вовсе непотребных личностей, проверяя алиби «плотвичек».

Раздобыл фотографии Светланы Степанченко и возил показывать приятелям Серова.

Итогом всего было несколько лаконичных фраз:

– Человек, угрожавший Серову за какую-то Светку, в командировке на три дня. В отношении Светланы Степанченко предположения отпали. Со старухой Ивановой можешь не встречаться. Никишиных в доме не больно жалуют – за злой язык. Живут замкнуто, друзей мало… Я их сейчас видел внизу в очереди за пропусками.

– Нервничают?

– Нисколько. Пялят глаза на какую-то блондинку. Ну, пока.

Зины в лаборатории не было, Знаменский попросил передать, что ждет ее срочно. Только положил трубку, как пожаловали Никишины.

Оба откровенно осматривались, и Знаменский увидел с их точки зрения окружающее – все, что давней перестал замечать. Убогий концелярский стол. Серенькая с пластмассовым колпачком-абажуром лампа. Древний кожаный диван. Сейф облупленный, зато, между прочим, «симменсовский». На стене портрет Дзержинского с инвентарной бляшкой на рамке. А чего они ждали – что у меня обставлено гостиным гарнитуром? Пепельница безобразная, согласен. У всех такие – пластмассовые. Хрустальные и металлические запрещены – чтобы кто-нибудь на допросе, осердясь, не использовал в качестве тяжелого предмета.

– Чем можем быть полезны компетентным органам? – спросил Игнат, закинув ногу на ногу.

– Меня зовут Пал Палыч.

– Очень приятно.

– Трудность в том, что… вы не расположены со мной разговаривать, верно?

Афоня, сбитый дружеским тоном следователя, покосился на брата.

– Нет, ну если действительно нужно…

– Ручаюсь.

– Спрашивайте, – нехотя процедил Игнат.

– Начнем с Серова. Что он был за человек? Умный?

– Ума большого не наблюдалось.

– Азартный?

– Это да.

– Добрый или жадный?

Ответил Афоня:

– Такой, знаете, рубаха-парень. И заводной – с полоборота.

– В игре не ловчил?

– Нет, он вообще был «за правду».

– А ваш сосед играл в домино?

– Степанченко? – удивился Афоня. – Что вы, он очень занят – с женой ругается.

– На какой почве?

Брезгливо вмешался Игнат:

– Слушайте, ну почему мы должны копаться в их грязном белье ради вашего любопытства?

Знаменский помолчал. Не то чтобы он проверял Томина, но если Светлана Степанченко и отпадает, ее муж остается жильцом квартиры номер десять.

– Для любопытства я выбрал бы что-нибудь более занимательное, чем семейные скандалы. – Он обратился к Афоне: – Сосед вам несимпатичен. Почему?

– Нудный тип.

– А что значит, по-вашему, нудный тип?

– Нет кругозора, одно мировоззрение. Утром что прочтет в газете – вечером на кухне жене рассказывает, а она картошку жарит.

– А как вам представляется интересный человек? – старался Знаменский разговорить ребят.

– Социологический опрос? – хмыкнул Афоня. – Пожалуйста. Нестандартно мыслит. Нестандартно выражается. Жизнь его бьет, крутит, а он не обкатывается. Понимаете? Человек с крепкими зубами. Не травоядный.

– Так… Но вернемся к соседу. Кто он по профессии?

– То ли физик, то ли химик.

– То есть вы судите человека по тому, насколько он красно говорит. И не интересуетесь, что он делает.

Игнат взвился, раздраженный больше болтливостью брата, чем добродушной, в общем-то, сентенцией Знаменского.

– Нас пригласили для воспитательной беседы?

– Нет. Скажите, Афанасий, Степанченко был знаком с Серовым?

– Вроде нет. Откуда?

– Насколько я знаю, Степанченки тоже вызваны повесткой. Вот и расспросите их сами. Получите редкое удовольствие!

Сам не хочет разговаривать и младшему рот затыкает. Нагнать, что ли, строгости? Пожалуй, хуже заартачатся. Не боятся они учреждения, где находятся, не следователя. Это ему нравилось, но в жанре пикировки немногого добьешься для дела.

– Игнат, вы не допускаете мысли, что я задаю свои вопросы с какой-то разумной целью? Что у меня есть основания задать их именно вам?

– А что вы за нас взялись? Подозреваете?

– Афанасию это бы наверняка польстило, – усмехнулся Знаменский. – Но должен его разочаровать. Я допрашиваю ежедневно многих людей.

Почитая себя задетым, Афоня выдал детскую колкость:

– По принципу «как поймать льва в пустыне». Ловите десять и девять отпускаете?

– А вы – поклонник инспектора Варнике? Пришел, увидел, догадался? Это хорошо на картинке, там все нарисовано.

Приоткрылась дверь, впустив невидимую для Никишиных Зину.

– Кроме Варнике, был еще Шерлок Холмс!

Игнат прищурился:

– Нашел кого вспоминать! Это надо напрягать извилины.

– Слабовато, Игнат. По первой встрече, вы казались острей.

– Как футболисты – уверенней играют на своем поле, – произнесла за спиной братьев Зина.

Те привскочили поздороваться. Пал Палыч отошел к окну, как бы освобождая арену.

– Кстати, о Шерлоке Холмсе, – принялась она нарабатывать авторитет. – В наши дни Холмс выглядит скромным любителем. Рядовой криминалист проделывает штуки, которые великому сыщику и во сне не снились!

– Рядовых криминалистов нам Серов изображал, – сказал Игнат. – «Колись» и «давай связи» – вся методика.

Ну, сейчас ты получишь сдачи – развеселился Пал Палыч. Кому бросил вызов! Зиночке Кибрит с ее двумя высшими (юрист и биолог), с энергией и сосредоточенным умом, которых хватило бы на троих мужчин, и с женской обидчивостью за любимую науку!

Она не скрывала, что задета за живое, из-под ресниц посверкивали острые золотые лучики. Позицию Никишиных она охарактеризовала как подростковое недомыслие, шутки назвала бездарными, их поведение – парной клоунадой и так далее, все это с воинственным напором и в бурном темпе. Пал Палыч прямо залюбовался.

Потом Зина уселась на край стола и все еще сердито начала излагать историю, успевшую войти на Петровке в легенду.

Историю о том, как к Пал Палычу случайно попал в подследственные беспаспортный бродяга, как Пал Палыч шестым-седьмым чувством распознал крупную и притом загадочную фигуру, но не имел и ниоткуда не мог получить маломальских доказательств. Какие она, Кибрит, и ее коллеги проделали головокружительные исследования, и чем все кончилось.

– Словом, – заключила Зина, – у Пал Палыча есть благодарность от Комитета госбезопасности! – и она победно зыркнула в его сторону.

Афоня был увлечен.

– А еще какие, например, экспертизы?

– Например, по отпечатку одного-единственного пальца я могу определить возраст. Или вот есть письмо. На марке, как правило, следы слюны. По слюне устанавливается группа крови того, кто наклеил марку. Неплохо? Если у человека определенная болезнь, то несколько капель его крови – почти как паспорт!

– И как это вам? – спросил Игнат. – Возня с трупами. С кровью. С чужой слюной. С души не воротит?

Зина коротко задумалась.

– Иногда случается, Игнат… но проходит.

– Скажите, – округлил глаза Афоня, – а почему он оставил нож, тот, кто дядю Лешу? Ведь это улика.

– Если б вытащил, из раны брызнула бы кровь, попала ему на одежду. Тоже улика.

– Хитер! Знаете, кого бы я пощупал – нашу бабку Иванову! В свои восемьдесят в спортлото играет. И по собственной системе. Если дядя Леша ее систему выведал, она свободно могла его пришить!

Пал Палыч счел, что настал подходящий момент.

– Ладно, шутки в сторону. Серов был ранен, когда шел в вашу квартиру.

– В нашу?!

– Да, в вашу. Зачем? Что ему было нужно?

– Понятия не имею, – недоумевал Афоня.

– Игнат, у вас с Серовым были общие дела?

– Никаких.