Пока Кибрит и Томин добирались до резиденции Шахова, там пировали гости. Вокруг празднично накрытого стола сидели родичи Михаила Борисовича и нужные люди. Хозяин за сверкающим роялем наигрывал популярные песенки, ему подтягивали. Розовый чистенький старичок ухаживал за молодой соседкой:

– Я что-то затрудняюсь, прошлый раз вы были рыжая или шатенка?

– Скорей, рыжая. Так все меняется.

– Ах, не говорите!

Шахов счел, что настало время для главного тоста.

– У всех налито? Тогда разрешите мне… – он говорил стоя и с неподдельным пафосом. – Когда я гляжу сейчас на этот стол, на всех вас, я минутами вдруг думаю: а не сон ли? Или, наоборот, дурной сон то, что было: камера, потом тебя ведут на допрос, руки назад… Да, много пережито. Так вот, я прошу вас поднять бокалы за того человека, кто вывел меня из темницы! За того, благодаря кому мы снова встретились! За его здоровье, за ум мудреца, за смелость юноши!

Все чокнулись от души и обратились к закускам.

– Правильно, добро надо помнить, – промолвил сонный деляга средних лет с бородавкой на лбу.

– Сегодня ты мне, завтра я тебе, – эту сентенцию изрек красноносый верзила, навещавший Раечку.

– Растрогал ты меня, Миша, – старичок хитро помаргивал выцветшими глазками. – Не знаю, за кого пьем, но чувствую – хороший человек.

Чем-то он напоминал Шахова. То ли холеностью, то ли манерой помаргивать. И действительно, они состояли в родстве: старичок доводился хозяину дядюшкой.

– Лиза, где вы такую шерсть достали? – спросила Шахова женщину, одетую в кофточку замысловатой воздушной вязки.

– Артем из Таиланда привез.

– Не из Таиланда, а из Марселя, – поправил красноносый. – Кстати, в Марселе была история…

Лиза прервала:

– У него скоро опять круиз, обещает платье вот такое, – она что-то изобразила вокруг плеч.

– Когда отплываешь? – обернулся Шахов.

– Двадцать пятого.

– Давайте сепаратный тост за благополучное плаванье! – предложил дядюшка.

– Это не вредно. А то вот в Марселе устраивали банкет, и вдруг все погорело. Представляете? Волованы, котлеты, гарнир – все к чертям собачьим!

Захмелевший обладатель бородавки пытал визави:

– Надо мне брать у него левак за тридцать процентов, если у его кассирши брат – ты понял? – в обэхаесе работает?

– Не бери.

– А вы как считаете? – адресовалась бородавка к дядюшке.

– Ах, голубчик, я в этом ничего не понимаю.

– Нет, хоть бы за пятнадцать, а то за тридцать – ты понял? – напирала бородавка теперь на Артема.

– Он понял, – успокоил Шахов и, прихватив рюмки, повел того к журнальному столику.

Дядюшка перебирал пластинки возле радиолы.

– Насчет валюты не беспокойтесь, Михал Борисыч, все как обычно.

– Я не про то. Девица болтать не будет?

– Не-е, я ее припугнул. И денег дал. Я вам говорил? Сто рублей.

– О чем речь. Главное, ты засек, где он притаился! Но дело надо довести до конца. Константина придется убрать.

Артем согласно кивнул.

– Ты нашел – тебе и карты в руки.

– Я?! Да вы что? Я разве сумею? Я больше, если что достать…

– Сумеешь и убрать.

– Нет, Михал Борисыч! Что хотите… нет!

– Да не трусь ты! Неужели с топором в подъезд пошлю? Культурно сделаем, современно. Говоришь, в кафе обедать ходит. И ты пойдешь. Выбери случай, сядь рядом, между пальцами маленькая таблеточка, ни вкуса, ни запаха, а через полчаса – каюк. Потянешься через стол: «Будьте добры, горчичку!» Можно в суп, можно в компот. – Хозяин уронил обломок спички в рюмку Артема, нежно улыбнулся проходившей мимо жене.

Пластинка, которую запустил дядюшка, кончилась, иголка заскребла впустую. Артем нетвердой рукой выуживал спичку из рюмки.

– Ну? А там дуй на свой пароход и езжай себе кухарить за рубежи. Да не с пустыми руками!

Дядюшка вторично завел ту же пластинку.

– Сколько? – красноносый не намеревался согласиться, но узнать, какую сумму готов выложить Шахов, было любопытно.

Тот молчком написал пальцем по столу. Цифра впечатляла. Кто-то ее получит, счастливчик! Найдется такой. У Михал Борисыча на все охотники найдутся.

В дверь позвонили. Шахова заготовила приветливую мину для запоздалого гостя и отворила.

Появление Томина, Кибрит и участкового милиционера вызвало общее замешательство.

– Прошу извинения, – сказал Томин, – обыск. Лейтенант, понятых.

Тот козырнул и даже прищелкнул каблуками. Ему почему-то нравилось предстоящее копание в чужих вещах.

– День ангела-хранителя справляете? – проницательно спросил Томин хозяина. – С присутствующими прошу меня познакомить. Музыка ни к чему.

– Секундочку! – заморгал дядюшка. – Самое любимое место!

Но Кибрит безжалостно выключила радиолу.

– Артем, старый товарищ, работник общественного питания, – представлял Шахов. – Лиза, его знакомая… Дальний родственник, пенсионер.

Дядюшка предъявил паспорт, остальные тоже предъявляли – у кого что было при себе.

Кибрит осматривалась. Картины, хрусталь, люстра, которая впору провинциальному театру. Хорошо, Шурик перекусил, а то с кухни ароматы головокружительные… Рядом крутился опрятный хитрый старичок.

– Такая женщина служит в милиции? А не страшно? Всякие бандиты?.. Замужем?

Надо же, экий игривый дедуля.

– Извините, мне надо работать. Ведь чем скорее мы уйдем, тем приятнее будет хозяйке? – Кибрит покосилась в сторону Шахини.

– Стоит ли беспокоиться о чувствах хозяйки, в доме которой делают обыск? – холодно отозвалась та.

На редкость красивая женщина. Но не этим привлекает. Что-то в голосе, во взгляде… что?

– Возможно, хозяйке следовало раньше побеспокоиться, чтобы до этого не дошло, – неожиданно для себя сказала Кибрит.

– Возможно.

Шахиня скрылась в спальне, Кибрит потянуло следом.

– Мы вторглись так некстати…

«Ну что я к ней прилипла?»

– Какая разница!

– Все-таки гости.

У Шахини вырвалось пренебрежительное движение.

– Четыре комнаты? – Кибрит была здесь впервые. – Большая квартира. Много забот по хозяйству или кто-то помогает?

– Неужели вас это интересует? Прошу! – Шахова распахнула платяной шкаф.

Кибрит сделала вид, что простукивает стены, но интересовала ее только хозяйка.

– Стены капитальные. Хорошая квартира.

– Квартира прекрасная! А вот здесь мои рубины, алмазы, жемчуга! – она поставила на тумбочку большую палехскую шкатулку, вынимала и открывала пустые футляры. – Обожаю драгоценности. За это знакомые прозвали меня Шахиней.

«А ведь у нее трагическое лицо! Буквально заворожила, оторваться не могу».

– Не огорчайтесь так, Елена Романовна. Может быть, вашему мужу не будет предъявлено новое обвинение. Тогда все кольца и ожерелья вернутся в свои бархатные коробочки.

– Да? – странное выражение мелькнуло в глазах Шахини.

Дальше Кибрит действовала не рассуждая, целиком отдавшись интуиции.

– Елена Романовна, не пусто вам здесь без детей?

Женщина внезапно разволновалась, разгневалась не на шутку:

– Какие дети! Вы смеетесь? Когда в любой день могут прийти! Где папа? Папа в тюрьме!

Она оборвала себя, задушила подступившее рыдание и отвернулась. Кибрит быстро склонилась над шкатулкой.

– Шурик, я уезжаю, – тихо сказала она Томину, который объяснял задачу понятым.

– Что? Зачем?

– Нужно в лабораторию.

– Ну, валяй, – он пожал плечами: фокусница.

Знаменский встретил ее рассеянно:

– Как вчерашний обыск?

– Неожиданно.

– Что-то нашли?

– Пал Палыч, я выяснила, кто автор писем. Шахиня!

Тот даже вскочил.

– Зиночка!..

– Озарение, – мечтательно сказала она. – Плюс наука в образе пленки для снятия пальцевых отпечатков. Я использовала шкатулку, которую она держала при мне.

– Та-ак…

Знаменский довольно долго ходил по тесному кабинету, а в голове наперегонки бежали мысли. Наконец остановился.

– Зиночка, вот ты красивая, умная женщина.