Вилли условился с Гансом, что заключенных пошлют в туннель во время воздушной тревоги. Американские самолеты здесь появляются часто… Потом Вилли отправился в Линц. Там в лагерях-филиалах тоже было несколько десятков тысяч заключенных. Часть из них решили отравить, других увести в горы и расстрелять… Надо все подготовить… В последние недели у гауптштурмфюрера было много работы…

В горах наступила весна, снег растаял и держался лишь на вершинах, а на южных склонах было тепло, начинали распускаться цветы. В Эбензее узники ждали освобождения. Они не подозревали, какую судьбу уготовили им нацисты. Но лагерь заволновался, когда в апреле с рабочей командой приехал в Эбензее русский узник. Хромой и по виду совсем слабосильный. Казалось странным — почему с рабочей командой прислали сюда инвалида. Здесь и здоровый выдерживает очень недолго. Весной в Эбензее каждый день гибло по нескольку сот человек… Русский либо сразу умрет, либо его вскоре пошлют назад в Маутхаузен, как всех непригодных к работе. Русский назвал себя Михаилом Шаенко.

Но связной подпольного комитета Шаенко на то и рассчитывал, что его ушлют обратно. В Эбензее задерживаться нельзя. Лишь бы не угодить в крематорий. Больных, неспособных к труду, сразу отправляли в печь. Шаенко знал это, но Валентин сказал: «Это твое партийное поручение… Так решил комитет». А решение короткое — предупредить подпольщиков Эбензее, что эсэсовцы готовятся истребить заключенных, хотят взорвать туннель подземного завода…

В подкладке тюремной куртки Шаенко лежала записка. Ее написал Циранкевич — польский узник, который входил в интернациональное подполье лагеря. Записка была короткая, в несколько слов. Под ней стояла подпись — Юзеф. В Эбензее записка открыла связному доступ в подполье.

Курьеры разъехались и по другим лагерям-филиалам. Интернациональный комитет предупреждал о нависшей опасности, сообщал о единых сроках восстания.

Обратно в центральный лагерь Шаенко вернулся за несколько дней до восстания.

Во главе восстания интернациональный комитет поставил советского майора Андрея Ворогова. Его несколько месяцев скрывали в нижнем лагере, в лазарете. Теперь он появился в одном из бараков.

Восстание началось 5 мая…

Оно было в разгаре, когда со стороны Дуная к лагерю подошли два американских танка-разведчика. Шаенко выбежал к ним навстречу. Припадая на больную ногу, он размахивал немецким автоматом и что-то возбужденно кричал. Танкисты не поняли. Командир передней машины появился над башней.

— Давай, давай, Америка… Помогай!.. Восстание!.. Шаенко взобрался на танк, протянул руку американцу, и они заулыбались друг другу.

Американец знал немного украинский язык.

— Мий батько з пид Харькова, — объяснял он, — его призвище Шербин… Мистер Шербин…

— Может, Щербина, — поправил Шаенко.

— О, йес, йес! — обрадовался танкист. — Щербина… Щербина…

— Выходит, земляки… Давай помогай…

— Добре, добре, — повторял американец. — Восстание — це добре… Ол райт!..

Он сказал, что танкисты помогут, но сначала должны получить разрешение, надо связаться с штабом дивизии…

Стрелок-радист настроил передатчик. Восставшие нетерпеливо ждали. Их собралось несколько человек. Рядом с Шаенко стоял француз. Это был Симон Гетье. Он нервно барабанил пальцами по броне. Наконец американец Щербина снова высунулся из люка. Лицо его было смущенное:

— Не имаю приказу… Велено двигаться дальше…

Танки залязгали треками гусениц и прошли мимо лагеря.

Восстание продолжалось. Узники захватили казармы, разобрали оружие. В распоряжении майора Ворогова теперь было около полутора тысяч бойцов. Были здесь группы русских, французов, были немцы, итальянцы, греки, поляки… Сводный интернациональный полк впитал в себя все национальности, представленные в Маутхаузене.

…Восстание увенчалось успехом. Интернациональный полк освободил лагерь, занял несколько населенных пунктов в округе. Примером для всех было восстание русских в двадцатом блоке — бороться можно даже в таком аду…

В лагере торжествовали победу. Штаб восставших расположился в помещении коменданта Цирейса. Интернациональный комитет принял управление лагерем. Но к вечеру дозоры передали, что части эсэсовцев хотят прорваться в лагерь. Они на противоположном берегу Дуная и пытаются захватить мост.

Это были войска шестой танковой армии Дитриха.

Всю ночь шел бой на мосту через реку Дунай. Дрались здесь русские и испанцы… Потом подошло подкрепление. Эсэсовцы так и не прорвались к лагерю.

В тот же день начались восстания и в лагерях-филиалах.

В Эбензее восставшие опередили коменданта Ганса. Они сорвали его кровавую затею. Гансу не удалось заманить узников в минированные туннели.

А в лагере Линца заключенных пытались отравить пищей. Но никто не прикоснулся к еде.

Разъяренные вахтманы приказали строиться всему лагерю. Эсэсовцы вытаскивали людей из бараков, ударами дубинок гнали их на аппельплац, держали здесь под наведенными дулами.

В полдень обреченных повели в горы. Колонну сопровождали усиленные команды эсэсовцев. Они торопились. Упавших добивали, отстающих травили собаками.

Так шли около часа по узкой горной дороге. Дорога поднималась все выше, выше… С обеих сторон надвигались скалы. Начинались глухие места… Вдруг из-за камня поднялся человек и громко крикнул:

— Товарищи, к оружию!.. Вас ведут на расстрел!..

Человек стоял на камне, словно на пьедестале, и рука его была призывно поднята.

В тот же миг загрохотали выстрелы, множась в горах трескучим эхом.

— К оружию!.. К оружию!.. — повторяли узники клич человека, поднявшегося из-за камней.

Яростная схватка продолжалась недолго. Сверху из-за скалы по головной колонне эсэсовцев били два пулемета. Путь к отступлению был также отрезан. А заключенные помогали спасителям — бросались на вахтманов, отнимали оружие и немедленно пускали его в ход. Разноязыкая толпа гудела, расправляясь с палачами-садистами.

Через четверть часа все было кончено. Обезоруженных, сдавшихся эсэсовцев повели в лагерь. Особенно ненавистных судили на месте…

Люди словно опьянели от счастья победы, от первого ощущения свободы. Толпа, вооруженная винтовками вахтманов, катилась по дороге, но она не вмещала всех, и многие шагали рядом по траве, начинающей уже зеленеть. У всех будто прибавилось силы.

А впереди других, во главе отряда вооруженных людей, шли двое. Это был командир партизанского отряда «Советский Союз» Андрей Воронцов и его начальник штаба Николай Занин.

Они долго жили рядом — Андрей и Николай, даже не подозревая об этом. Ведь пещеры Мацохи тянутся под землей на многие километры… Но судьба вновь их свела, вновь поставила рядом. В пещерах создали партизанский отряд, который назвали гордым именем своей родины. Отряд «Советский Союз» действовал сначала в Чехословакии, потом в Верхней Австрии, начал пробиваться к своим под Вену и в последние дни войны очутился около Линца. Два итальянца, бежавшие из лагеря, рассказали о преступлении, которое нацисты готовились совершить. Партизанский отряд ушел в горы, в засаду.

Пологая дорога спускалась вниз… Угрюмые скалы отступили назад, и перед идущими открылась широкая панорама. По небу плыли легкие облака, и Дунай, казавшийся обычно серым, теперь серебрился, искрился в лучах яркого солнца. Николай, словно проверяя свои мысли, спросил:

— Скажи, Андрей, а если бы пришлось опять так вот снова… Пошел бы ты воевать?

Андрей уточнил:

— Если бы напали на нас и нам снова бы пришлось защищаться?

— Да… Хватило бы у тебя силы повторить все сначала?

— Знаешь, — убежденно сказал Андрей, — пошел бы!.. И не на такие муки пошел бы ради своей земли… Но знаешь, Николай, теперь нам было бы легче — смотри, сколько прибавилось у нас друзей… — Андрей оглянулся назад — тысячи освобожденных узников, как поток, текли по дороге. — Мы люди Большой земли, — добавил он с гордостью. — Люди Большой земли.

Они снова пошли молча. Дорога повернула и теперь шла на восток. Впереди за горами, за рекой Дунаем лежала Большая земля, ради которой эти двое готовы были принять и не такие муки…