Черчилль принял на себя руководство подавлением мятежа в греческих войсках. По пока принятые меры не давали результатов. Восставшая бригада укрепилась в лагере, ощетинилась пушками и не подпускала к себе никого. Солдаты требовали одного — отправить их в Грецию, чтобы они могли там воевать с фашистами.

Работая в штабе, Кет Грей оказалась в курсе разыгравшихся в Александрии событий. Через день после того, как в газетах сообщили о прибытии греческого короля, она передала Липеру еще одну шифрограмму из Лондона. Телеграмма была адресована не совсем обычно — «Послу Липеру и всем руководителям, которых это касается». Полковник Беркли был несказанно горд, когда Кет по распоряжению Пейджа принесла и ему телеграмму, чтобы командир дивизии тоже был в курсе дела.

«Безусловно, прежде чем прибегнуть к стрельбе, — писал Черчилль, явно недовольный затянувшимися событиями, — вы должны выждать для того, чтобы отсутствие снабжения могло сказаться как в лагере, так и в гавани среди мятежников. Не слишком беспокойтесь о том впечатлении, которое это произведет на внешний мир. Не проявляйте особой охоты к переговорам, пусть голод сделает свое дело. Нам нужно получить этих солдат в свои руки разоруженными! Мы будем стрелять по бунтовщикам всякий раз, как это потребуется».

Беркли прочитал шифрограмму и посмотрел на Кет. Ему все же удалось примириться с этой неподатливой девчонкой. Он доверительно сказал ей:

— А у меня есть прекрасная идея. Я обязательно изложу ее премьер-министру. Сегодня вечерком задержитесь, Кет, после работы. Я кое-что продиктую.

До британского премьера дошли вести, что Рузвельт возмущен его поведением в Александрии. О русских уж и говорить нечего — Черчилль заранее знал, как отнесутся к этому русские. Ждать теперь моральной поддержки неоткуда. Нужно покончить с мятежной бригадой, прежде чем возмущение выльется наружу. Черчилль решил ускорить события, ему некогда нянчиться с греками.

Кет Грей обычно не вникала в содержание проходящих через ее руки секретных документов, но иногда просто интересно было узнать новости, о которых другие и не подозревают. Однако удовольствие, которое она получала, будучи посвященной в тайны, было неполным, оттого что Кет не имела права ни с кем поделиться секретными новостями. Последняя шифрограмма, предлагавшая организовать голодную блокаду греческой бригады, вызвала в душе Кет иные чувства — сначала недоумение, потом негодование. Разве можно так обращаться с союзниками!

Если бы все это происходило где-то далеко, касалось бы незнакомых и неизвестных ей людей, Кет, возможно, отнеслась бы совсем иначе к этому бесчеловечному распоряжению. Но сейчас… Кет хорошо знала многих из греческих офицеров, которые теперь, может быть, изнемогают от жажды и голода. Почему она должна молчаливо взирать на такую вопиющую несправедливость? Постепенно Кет пришла к мысли, что ей нужно прежде всего узнать, что же там происходит — в греческом лагере. Узнать об этом можно только через ресторатора, добродушного и веселого Пападериса. Ясно, что он в курсе дела.

В очередной уикэнд Кет подговорила влюбленного в нее адъютанта отправиться компанией в греческий ресторанчик. В нем было непривычно тихо, когда они спустились в прохладный полуподвал и заняли излюбленный столик. На месте Пападериса за стойкой распоряжалась его жена, седая полногрудая гречанка в цветной кофте и таком же платке, накинутом на плечи. Она и обслуживала немногих посетителей, преимущественно египтян, молчаливо отхлебывающих кофе из маленьких, будто взятых из игрушечного сервиза, чашек. Перед каждым посетителем стоял высокий стакан с водой, вероятно очень холодной, потому что стенки стаканов запотели и оставались прозрачными только там, где к ним прикасались пальцы.

Через некоторое время в зале появился и Пападерис. Он вышел из внутренней двери, которая вела на кухню, и сдержанно поздоровался с англичанами. Пападерис заговорил с египтянином, курившим за соседним столиком. Тот одним глотком допил кофе, поднялся из-за стола и пошел следом за ресторатором. Вышли из зала и еще несколько посетителей. Все они исчезли за дверью, откуда только что появился Пападерис.

Кет показалось, будто за спиной ресторатора мелькнуло знакомое лицо капитана Каргопулоса. Но так это или нет? Если это Теодор Каргопулос, почему он в штатской одежде? На нем была желто-коричневая роба, такие носят обычно торговые моряки на берегу в тропиках. Кет рассеянно тянула терпкое вино, но и оно казалось ей сегодня не таким вкусным. За столом у англичан едва теплился разговор, не было того приподнятого настроения, которое обычно появлялось здесь в сутолоке ресторана. Даже музыканты, приютившиеся в углу зала, играли как-то нехотя, без задора. Пошептавшись с приятельницей, Кет вместе с ней пошла в туалетную комнату. Было поздно и скучно, компания собиралась возвращаться домой.

В коридоре рядом с кухней Кет столкнулась с Каргопулосом. Это действительно был он, похудевший и незнакомый, в желто-коричневом одеянии.

— Что вы здесь делаете? — спросила Кет. — Почему вы не в ресторане?.

Ей показалось, что на лице Теодора легкой тенью промелькнула тревожная растерянность, но он подавил ее и улыбнулся. У него были красивые белые зубы.

— Всем нам теперь не до веселья, мисс Грей, — ответил он. — Вы хотите сломить нас голодом.

— Только не я! — живо возразила Кет. — Может быть, вы мне скажете, что происходит?

Подруга Кет прошла вперед, она не была знакома с Каргопулосом. Теперь они стояли одни рядом с кухней, откуда доносились пряные запахи жареной рыбы.

— Ну скажите мне, что происходит? — повторила Кет. Она спрашивала искренне. Из переписки Липера с Черчиллем Кет не могла понять главного — ради чего всё затеяли. Если греческие солдаты хотят вернуться на родину, пусть себе едут. Зачем их задерживать да еще морить голодом и угрожать расстрелом.

Каргопулос мгновение колебался — стоит ли посвящать в события эту девушку, одетую в форму британского сержанта. Но Кет спрашивала так участливо… Потом она нравилась греческому капитану, и капитан уступил.

Идемте, — сказал Каргопулос и повлек девушку за собой.

Через кухню, посреди которой подобно жертвеннику возвышалась большая плита, они поднялись в тесный дворик, заполненный людьми и повозками. Хозяин ресторана стоял с фонарем и распоряжался у сарая. Из распахнутых дверей выносили какие-то мешки, ящики, грузили их на двуколки, навьючивали на спины мулов, и погонщики тотчас же уводили их со двора. Все, что предстало перед глазами Кет, напомнило ей восточный базар поздним вечером. В свете чадящих фонариков мелькали лица, одежды из цветных тканей, блестели глаза, и над всем стоял сдержанный гомон — люди говорили вполголоса.

Каргопулос сказал застывшей в изумлении девушке:

— Это наша интендантская служба, — он усмехнулся и потом серьезно добавил: — Нас хотят задавить голодом, но, видите, свет не без добрых людей. Жители собирают нам пищу. Теперь продукты отправляют в лагерь. Конечно, не все дойдет по назначению, что-то отнимут ваши солдаты, блокирующие лагерь, но все же помощь египтян позволяет нам жить хотя бы впроголодь и стоять на своем. Я верю вам, мисс Кет, и поэтому говорю откровенно.

К ним подошел тот египтянин, который сидел рядом за столиком. Его сопровождала женщина в темной одежде. За плечами она держала мешок, который тут же опустила на землю. Египтянин что-то сказал капитану, Каргопулос перевел:

— Эта старая женщина принесла нам лепешки, она напекла их сегодня. Муку собрала у соседей. Видите, сколько у нас друзей!

Каргопулос по-восточному прижал руку к груди и поклонился женщине. Египтянин переложил хлеб в корзину и вернул ей мешок. Когда женщина отошла, капитан продолжал:

— Вторую неделю мы живем на то, что собирают нам жители городов и феллахи соседних оазисов. А ведь нас несколько тысяч человек. Египтяне чувствуют на нашей стороне правду. В английских газетах нас называют трусами, упрекают, что мы не хотим воевать, не хотим ехать в Италию. Но это ложь! Каждый из нас готов драться, но драться там, где наши семьи, наша земля. — Каргопулос неопределенно указал куда-то рукой. — Вот что происходит, мисс Кет. Мы защищаем свое достоинство… Извините меня, я должен идти.