Он растопырил средний и указательный пальцы.

— Говоря по-простому, возможности не соответствуют желаниям. А если придерживаться психологической терминологии, у меня повышенный уровень притязаний. Что же делать?

Дверь приоткрылась. Валек бесшумно прошел в угол, сел возле стены, утвердительно зажмурился: дескать, встретил, проводил, ждет в соседнем кабинете.

Золотов покосился настороженно, чуть не сбился с мысли, но взял себя в руки.

— Что же мне остается? — Золотов наставил на меня указательный палец, можно было бы сказать, «как пистолет», но толстый, с обгрызенным ногтем, он больше напоминал сардельку. — Приходится прибегать к компенсации. В красивую заграничную бутылку наливаю дешевого, имеющегося в изобилии вина... И волки сыты, и овцы целы. Конечно, испытываешь некоторое недовольство, этакий дискомфорт. Но что делать... Как-то успокаиваешь сам себя: дескать, «это в последний раз» или там «ничего, наступят лучшие времена».

— А вы не думали, что компенсация подобного рода перейдет в привычку? И с каждым разом неприятных ощущений будет все меньше и меньше, а когда появится возможность купить настоящий «Камю», вы предпочтете налить в испытанную бутылку все тот же суррогат? Ложь рождает только ложь, и потомство ее плодится в геометрической прогрессии. И вполне закономерно, что от фальсификации спиртного совсем недалеко до фальсификации чувств, принципов, идей, отношений между людьми.

Я ожидал увидеть прежнюю бесшабашную улыбку, но реакция Золотова неожиданно была другой.

— Представьте, думал. — Он стал печальным и, по-моему, на этот раз не притворялся. — Такие игры засасывают, как омут. И есть риск превратиться в дешевого фраера, скаредного, ничтожного и жалкого. Я знаю много подобных людишек. Но мне такое не грозит.

— Так думает каждый. Упомянутые дешевые людишки тоже были уверены — уж кого-кого, а их в омут не затянет!

— Я понимаю. Человеку свойственно примерять на себя только успех, славу, ордена, почет и уважение. Болезни, слабости и неудачи всегда проецируются на других. И все же! — Он опять взбодрился. — Я рассчитываю на выигрыш. И эти проделки с портвейном — для меня дело временное. Настанет момент, и я смогу угощать своих гостей самым лучшим, качественным и дорогим. Только что это изменит? Для них — ничего, они и сейчас с удовольствием жрут «чернила» да еще нахваливают. Свинье все одно — желуди или кетовая икра, лишь бы брюхо набить. Для меня — да! Другая самооценка, другое ощущение жизни.

— Вы считаете себя на голову выше окружающих?

— К сожалению... Не знаю, как вас, а меня окружают далеко не лучшие представители человеческого рода. Можно сказать — отбросы!

Я несказанно удивился.

— Но вы же их сами выбираете!

— Ошибка. Распространенное заблуждение. Во-первых, настоящих людей вообще мало, гораздо меньше, чем подонков. Во-вторых, окружение обусловлено привычками, образом жизни, кругом повседневного общения.

Да и мне удобнее со всякой швалью — не надо церемониться, можно вести себя как захочется, к тому же они послушны. Правда, иногда бывает противно.

— И что же тогда?

— А ничего. Противно, но привычно. Дашь по морде кому-нибудь для разрядки — и все. А тот еще боится, как бы я зла не затаил. У них ни ума, ни фантазии, поэтому со мной и интересно.

В кабинет зашел Петр, чуть заметно кивнул. Значит, второй свидетель тоже на месте. События развиваются по плану.

— Можно закурить?

Золотов совсем освоился, протянул пачку мне, предложил ребятам. После первой затяжки с силой выпустил тонкую струю дыма и тут же разогнал его рукой.

— Честно говоря, надоело мне все. У человека очень узкий диапазон удовольствий. Еда, выпивка, женщины... Все уже было, все приелось. Есть фармазоны, щеголяющие присказкой: «Воровать — так миллионы, спать — так с королевами!» А сами сшибают копейки и мятые рубли, таскаются с грязными шлюхами. Да и где их взять, королев? Утонченность, внутренняя культура, изыск — этого не купишь, как платье, дубленку или туфли. Ну, положим, — он доверительно наклонился ко мне, — буду иметь возможность искупать какую-нибудь в шампанском. Так надо еще, чтобы она это поняла и оценила! А то, может статься, скажет: «Вот хорошо, можно еще неделю в баню не ходить!»

— У вас болезненная ненависть к женщинам. И давно?

Золотов хмыкнул.

— С тех пор, как первый раз посмотрел порнографический журнал.

Теперь он выпустил целое облако дыма.

— Там в уголке — личико: юная девушка, хорошенькая, скромная, глаза чистые, честные. А на развороте... Эффект контраста!

Лицо стало злым и ожесточенным.

— Да и в жизни сколько хочешь таких примеров: гуляет она с трепетным юношей, в кино с ним ходит, ручки позволяет целовать... А с другим — в кабаки и в постель ложится! Знаю, насмотрелся!

Я опустил левую руку в приоткрытый ящик стола.

— Скажите, Золотов, о каком выигрыше вы говорили? После чего жизнь другая настанет и портвейн в прошлое уйдет?

Он опять остро взглянул мне в глаза.

— Да это же абстракция! Аллегория! Может, на скачках выиграю.

Золотов снова стал самим собой — веселым и добродушным рубахой-парнем, улыбнулся, приглашая к ответной улыбке.

Я вытащил сшитый Марочниковой чехол.

— Что это такое?

Он плохо владел собой. В глазах метнулся испуг, и лицо исказила гримаса, которой он придал видимость удивления.

— Не знаю! Можно посмотреть?

Даже руку протянул — плохой актер всегда переигрывает.

Я кивнул Петру, он вышел из кабинета, провожаемый настороженным взглядом Золотова. Через минуту Петр вернулся вместе с квартирной хозяйкой Федора Петренко.

— Проводится очная ставка, — объявил я. — Клавдия Дмитриевна, при каких обстоятельствах в ваш дом попал этот мешочек?

— Та я же говорила! — удивленно взглянула она. — Валерий принес Федору!

— Вы что-то путаете, — холодно сказал Золотов. — Я ничего не приносил.

— Как же не приносил? — Клавдия Дмитриевна обернулась к практикантам, будто за поддержкой. — Я вот этими глазами видела: развернул газетку, достал и Феде показывал!

— Вы подтверждаете показания свидетельницы? — обратился я к Золотову.

— Нет, не подтверждаю! — официальным тоном отрезал он.

Клавдия Дмитриевна растерянно пожала плечами.

Когда Валек пригласил Марочникову, Золотов покрылся красными пятнами.

— Таких чехольчиков я пошила два из материала, принесенного Золотовым и по его просьбе, — с расстановкой, обстоятельно ответила она на вопрос, злорадно, в упор рассматривая бывшего «друга».

— Подтверждаете показания?

Золотов подавленно молчал.

— Да или нет?

Он кивнул головой, но севшим, сиплым голосом сказал:

— Нет. — Прокашлялся и добавил: — Она вообще неуравновешенная особа... На почве алкоголизма и аморального поведения. Доверять ее бредням нельзя — любой психиатр подтвердит.

Говорил он с угрожающим подтекстом, но на Марочникову это не произвело ни малейшего впечатления.

Подписав протокол, Золотов попытался оставить за собой последнее слово.

— Не понимаю, чем вы занимаетесь, товарищ Зайцев? У меня на даче такая неприятность, и меня же терзаете, ерунду всякую выясняете: кто пошил, кто принес?! Или это запрещено? Засады на даче устраиваете, слежки, наблюдения всякие! — Он покосился на Валька. — Я буду жаловаться!

— Пожалуйста, это ваше право. — Не удержавшись, я доброжелательно посоветовал: — Только не анонимным звонком. И не от имени людей, не подозревающих о вашем существовании. — Выдержав короткую паузу, жестко добавил: — И не думайте, что следствие так легко ввести в заблуждение, подставив мнимого преступника вместо настоящего!

Последняя фраза была лишней: Золотов хотя и хорохорился, но находился в крайней степени растерянности и испуга.

Когда он затарахтел вниз по лестнице. Валек пружинисто вскочил:

— Давайте я прослежу, куда он пойдет!

— Зачем? У нас же не частное сыскное бюро.

— И чего следить за свидетелем, — развеселился Петр. — Или больше делать нечего?