Кандидатом на пост премьера выдвинули члена Тайного совета и председателя фашистского «Общества основ государства» Хиранума Киитиро, но фигура эта была слишком уж одиозна. Тогда остановились на Хирота, которого тоже поддерживали в армии и военном флоте. Отныне политику кабинета открыто стала определять армия.

В тот день, когда в японской столице вспыхнул военный путч, германский посол фон Дирксен, ничего не зная о токийских событиях, отправился в Иокогаму, куда с официальным визитом прибыл немецкий крейсер «Карлсруэ». Фон Дирксена сопровождали военные атташе, члены германского посольства, корреспонденты, не было только Рихарда Зорге. Фон Дирксен спросил о нем, и все поняли, что посол недоволен отсутствием ведущего германского корреспондента.

Зорге присоединился к сотрудникам посольства уже на палубе военного корабля, когда фон Дирксен проходил вдоль шеренги почетного караула моряков, выстроившихся в его честь. Пауль Веннекер, военно-морской атташе, весь отутюженный и накрахмаленный по случаю торжества, шепнул Рихарду:

— Господин посол спрашивал про тебя. Куда ты пропал?

— Идиот! — сердито ответил Зорге. Он не стеснялся в выражениях, когда ему докучали. — Ты что, не знаешь, что в Токио восстание, что премьер Окада убит?..

— Не городи чепуху!.. Я ничего не слышал…

— На то ты и морской атташе, чтобы ничего не знать, — отрезал Зорге.

Он переждал, когда закончится церемония, подошел к послу и негромко посвятил его в события утра.

— Но почему же мне не сказали об этом! — воскликнул фон Дирксен. Получалось, что корреспондент более осведомлен о том, что происходит в столице, чем все его посольство.

Фон Дирксен был крайне раздражен, но сдерживался, не проявлял внешне своего волнения. Сказывался дипломатический опыт и еще боязнь вызвать приступ астмы, которая всегда обострялась, стоило ему хоть немного понервничать.

Фон Дирксен максимально сократил церемонию посещения корабля и возвратился в город.

Германское посольство оказалось в полосе вооруженных действий, направленных против мятежников. Министр внутренних дел Гото предупредил фон Дирксена, что необходимо освободить здание посольства, а сотрудников эвакуировать из угрожаемого района. Фон Дирксен не согласился — слишком много тайн хранили посольские стены. Посол распорядился всем оставаться на местах, только не подходить к окнам — может ранить шальная пуля. Дирксен хотел, чтобы ни единая доверенная ему тайна рейха не просочилась за пределы посольства.

Токийский мятеж вызвал сенсационные сообщения в мировой прессе. Отозвался на события и корреспондент «Франкфурте? цайтунг» Рихард Зорге. В своей статье он писал: «Восстание в Токио не было только храбрым делом горячих голов…» У него не было сомнений, что за спиной офицеров-мятежников, среди которых старший по званию был капитаном, стояли другие силы — ведущие промышленные и милитаристские группы Японии. Не случайно ведь наиболее влиятельные лица исчезли из Токио как раз накануне событий, значит, они знали о готовящемся путче.

Февральские события очень скоро отразились на дипломатической погоде. Германо-японские отношения принимали все более тесный и доверительный характер. Что же касается отношений Японии с Советской Россией, то они становились все хуже и хуже. Не прошло и месяца после февральских событий в Токио, как японцы спровоцировали на маньчжуро-советской границе вооруженную стычку с советскими пограничниками.

Рихард Зорге давно намеревался побывать в Маньчжурии, чтобы своими глазами увидеть сложившуюся там обстановку. Центр также настаивал на более обстоятельной информации. Японские власти не допускали в Маньчжурию иностранных корреспондентов. Но для доктора Зорге, известного в генеральном штабе своими прояпонскими взглядами, было сделано исключение. Вскоре после февральского путча Рихард поехал в Маньчжурию.

Доктор Зорге не знал тогда содержания беседы полковника Итагаки с министром иностранных дел Арита.

А начальник штаба Квантунской армии излагал свою точку зрения так:

«Внешняя Монголия для нас запрещенная страна. После революции Советскому правительству удалось привлечь ее на свою сторону. Если взглянуть на карту Восточной Азии, сразу станет ясно, какое стратегическое значение имеет для нас Внешняя Монголия, прикрывающая Сибирскую железную дорогу.

Если Внешняя Монголия будет присоединена к Японии и Маньчжурии, то безопасности Советского Союза будет нанесен сильный удар. Поэтому Квантунская армия планирует распространение влияния Японии на Внешнюю Монголию всеми средствами, находящимися в ее распоряжении».

Японская армия все активнее вмешивалась в дела правительственного кабинета, и начальник штаба Квантунской армии давал министру иностранных дел весьма категоричные советы.

Зорге не смог встретиться в Мукдене с полковником Итагаки, тот был в отъезде, но германского корреспондента охотно принял командующий генерал Уэда, который сменил на этом посту генерала Хондзио. Хондзио стал императорским адъютантом и его советником по военным делам.

Перед Зорге в кресле за письменным столом сидел пожилой генерал в зеленом кителе с поперечными нашивками — погонами на плечах, почти лысый, с длинными седыми усами, с усталыми задумчивыми глазами. За такой безобидной внешностью таилась хитрость, расчетливость, умение направить собеседника по ложному следу. Так же как Хондзио, Уэда принимал участие в интервенции на советском Дальнем Востоке, и ему совсем не случайно поручили командование Квантунской армией.

Генерал повторял прописные истины, говорил об императорском пути для Маньчжурии, которая должна стать страной мира и счастья, жаловался на китайцев, но ни словом не обмолвился о Монголии, тем более о Советской России. Это тоже кое о чем говорило разведчику.

Нужную информацию Зорге получил из других источников. Прежде всего он узнал, что Доихара уехал в Чахар, на границу с Монгольской Народной Республикой. Этот опытный диверсант, как перископ подводной лодки, показывающий ее направление, указывал и направление японской агрессии. Его поездку Рихард сопоставил с маленькой газетной информацией из «Нью-Йорк трибюн», в которой говорилось:

«Принц Тэ-юань, правитель Внутренней Монголии, заявил в Пекине, что Япония возобновила попытки расширить границы Маньчжоу-Го за счет Внешней Монголии. В Панчане они строят аэродром для разведывательной службы Квантунской армии».

И вот теперь Доихара находился как раз в Панчане, недалеко от границ народной Монголии. Оказалось, что японцам удалось склонить на свою сторону принца Тэ-юаня. Теперь Тэ-юань становился одной из главных фигур в японской игре на монгольской границе. С участием Доихара монгольский принц провел тайное совещание, на котором решили создать новое монархическое государство с включением в него Внешней Монголии.

Позже все эти данные подтвердились японскими архивными документами. Тот самый генерал Уэда, который в разговоре с Зорге тщательно уклонялся от монгольской темы, писал тогда в Токио, в министерство иностранных дел:

«Как сообщается в весьма секретных, неофициальных донесениях, в нашей политике во Внутренней Монголии достигнут значительный прогресс. Принц Тэ-юань вместе с начальником японской разведывательной службы провел конференцию по созданию нового государства. Принято решение о слиянии Внутренней и Внешней Монголии и установлении монархии».

В то же самое время стало известно также и о сверхсекретном плане Оцу плане нанесения удара в направлении Хабаровска силами Квантунской армии. Для этой цели генеральный штаб предполагал перебросить в Маньчжурию около двадцати пехотных дивизий.

Через месяц Зорге вернулся из Маньчжурии. Добытые сведения убедительно подтверждали, что следующий акт японской агрессии может быть направлен против Монгольской Народной Республики. Центр получил соответствующую информацию.

В Токио готовились к решающим действиям. Но вдруг сообщение из Москвы спутало все карты японской военщины — Советский Союз подписал в Улан-Баторе договор с Монгольской Народной Республикой о взаимной помощи. Отныне неприкосновенность монгольских границ гарантировалась мощью Советской державы. Это было сделано вовремя!..