«Странное рассуждение», — подумал Элефантов.

— К тому же на свету такая публика не опасна. Вот в темном месте им лучше не попадаться. Тогда они уже ничего не слушают.

От такой осведомленности Элефантова несколько покоробило, но, поглаживая сквозь мягкую ткань тонкую руку, он чувствовал, как все его печали, тревоги и сомнения улетучиваются без следа.

Лифт не работал, они поднимались пешком, на площадке шестого этажа Мария сказала:

— Постой пока здесь. Валька наверняка меня поджидает.

Она не ошиблась. Соседская дверь распахнулась, как только звякнули ключи, и сразу же завязался оживленный разговор. Слов разобрать было нельзя, и оставалось только догадываться, о чем можно болтать на лестнице в двенадцать часов ночи.

Время шло, и Элефантов готов был разорвать никогда не виденную им Вальку на куски. Не для того же он мчался за несколько тысяч километров, нервничал и мерз, чтобы торчать в полночь на площадке между этажами и слушать ее сплетнеобразную скороговорку. Он удивлялся выдержке Марии: она отвечала спокойно, иногда смеялась как ни в чем не бывало.

Наконец они распрощались. Хлопнула одна дверь, потом другая. Через несколько минут тихо спустилась Мария.

— Я сказала ей, что пойду выносить мусор. Так что поднимайся, дверь будет открыта.

Только попав наконец в квартиру Марии, Элефантов почувствовал, как он устал. Она готовила ужин, а он, сидя на табуретке, привалился спиной к стене и, любуясь каждым ее движением, рассказывал о результатах своей поездки, жаловался на бюрократизм чиновников министерства и ограниченность экспертов Комитета по делам изобретений. Мария возмущалась вместе с ним, и ее поддержка так радовала Элефантова и прибавляла ему сил, что все препоны, которые совсем недавно раздражали и несколько пугали, теперь казались совсем несерьезными и легко преодолимыми.

— Да, я же тебя просватал!

Мария посмотрела непонимающе, и он передал свой разговор с Карпухиным.

— Этот человек дельный, солидный, авторитетный. Если дал согласие на руководство — считай, полдела сделано.

— Спасибо, дорогой.

Ему показалось, что в этой благодарности нет души, и он уже в который раз отогнал неприятную, мысль.

Мария казалась веселой, поэтому только после ужина он со стыдом вспомнил, что не спросил о ее горестях.

— Что у тебя за неприятности, а, Маш?

— Мама заболела, — как всегда, не вдаваясь в подробности, ответила Мария, и опять ее ответ показался не правдоподобным.

— Как же ты ушла? И вообще, твоих родственников не шокировал поздний звонок и срочный вызов на ночь глядя?

Мария отмахнулась и скривила гримаску — дескать, не впервой. Элефантова слегка покоробило.

Когда Мария начала стелить постель, он вспомнил про подарок.

— Зачем это? — как-то растерянно спросила она, увидев яркий шелк и тонкие кружева. Губы ее дрогнули — за все годы, что он ее знал, это было первое неконтролируемое проявление эмоций.

— А зачем дарят? — он опять погладил ее руку. — Чтобы сделать человеку приятное. Нравится?

Она помолчала, ему показалось, для того, чтобы побороть дрожь в голосе.

— Очень красиво, но… Мне даже неудобно…

Она действительно смущена и растрогана, хотя, как обычно, пытается скрыть свои чувства. И ей действительно было неловко. Это омрачало радость Элефантова: ведь от Астахова она принимала более дорогие подарки.

Когда он вышел из ванной, Мария, как обычно, приготовила постель, убрала верхний свет и включила ночник.

— Уже поздно, а я так устала сегодня, — ему показалось, что она смотрит немного виновато. — И чувствую скверно. Голова кружится, поташнивает…

— Значит, давай спать, — не раздумывая, ответил Элефантов. — Просто спать.

Жертвуя радостью, которую ему доставляла близость с Марией, он не испытывал ни малейшего разочарования или досады. Напротив — удовлетворение от того, что может таким образом проявить искренность и чистоту своих чувств.

Предусмотрительная Мария достала два одеяла, и, лежа рядом, они не касались друг друга. Чуть слышно тикал будильник, четко прорисовывалась на полу посредине комнаты тень от рамы. Лунный свет ласкал полированную «стенку», отражался в зеркале, дробился в рюмках и фужерах. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Было хорошо, покойно, уютно. Нервотрепка в министерстве, спешка, неурядицы с билетами, ночной полет — совсем недавние события казались страшно далекими и совершенно нереальными. А остальное? Призрачный серебристый свет, зыбкие очертания малознакомой комнаты, блики и полутени, упругость непривычной тахты… Это разве реально? Или всего-навсего чуткий предрассветный полусон, который легко исчезает, оставляя разочарование и огорчение от того, что не сбылось что-то желанное, важное и хорошее, до которого было рукой подать?

— Чем у тебя пахнут волосы? — он ожидал, что ответ убедит в реальности происходящего и все опасения тут же исчезнут.

— Не знаю, — похоже, она не была расположена к разговорам.

— Лесом, — он зарылся в них лицом. — Ты русалка…

— Разве русалки живут в лесу?

— Да, в бездонных таинственных озерах, в самой чащобе.

Он поймал себя на мысли, что болтает чепуху. Аромат, исходящий от Марии, достигался умелым применением дорогой парфюмерии, никакого колдовства тут не было. Но разве это имеет значение?

— Я люблю тебя.

— Успокойся и спи.

— Да я не к тому, — его несколько обидело, что Мария так приземленно истолковала его слова. — Просто я хочу, чтобы ты это знала.

— Спокойной ночи.

— Спокойной.

Всю ночь Элефантов не спал. Он смотрел на тонкий профиль Марии, слушал ее тихое дыхание, поправлял одеяло и думал, что первый раз ночует в чужой квартире, но странно — чувствует себя здесь как дома. Стыдно сказать, но даже лучше, чем дома. И спящая рядом женщина близка и дорога ему, как никто другой. Что же это будет?

За завтраком Мария спросила:

— Почему ты вчера сидел в сторонке и не встречал меня?

Элефантов пожал плечами. Говорить напрямую об унизительной неопределенности своего положения ему не хотелось.

— Я же не знал, с кем ты идешь… Вот и ожидал, как развернутся события.

— А представляешь, если бы мы с тем парнем спокойненько зашли в дом и поднялись ко мне? — пошутила Мария и засмеялась.

Две серии опытов прошли удачно, как говорится, «в цвет». Поскольку визит в министерство дал обнадеживающие результаты, директор выделил Элефантову персональную лаборантку — совсем юную пухленькую Леночку, которая с осознанием важности выполняемой работы производила измерения и чертила на больших листах ватмана красочные графики. Благодаря этим графикам результаты экспериментов приобрели солидную и вполне наглядную форму.

К Сергею вернулась прежняя работоспособность. Он оформил первую главу диссертации, подготовил выступление к предстоящей конференции и написал статью «Биополе человека как носитель информации (Постановка проблемы)».

Внизу он поставил фамилию автора — М. Нежинская.

Мария прочла, размашисто подписалась, поблагодарила.

— Я хочу, чтобы ты начала вникать в проблему. Может, что-то непонятно? Спрашивай, я объясню.

— Честно говоря, я не ухватываю сути. Только общий смысл, и то очень расплывчато.

— Ничего, малыш, это вполне естественно: ты же только начинаешь. Вот, почитай.

Он принес стопку специально подобранных книг. В нужные места уже были вложены закладки, особо важные, ключевые моменты он отчеркнул карандашом. Ни один научный руководитель не опекает так своего ученика. Духовная пища добыта, приготовлена и даже разжевана. Осталось только проглотить. А ведь основная масса непроизводительных затрат времени и сил при научной работе приходится на подбор, анализ литературы, выборку нужного материала. Уж кто-кто, а Элефантов это хорошо знал. И ощущение своей полезности для любимой женщины согревало ему душу.

Нежинская лечилась в пригородном санатории, но часто приезжала. Она предупредила, что будет давать один звонок и класть трубку, это послужит условным сигналом, и когда через несколько минут звонок повторится, у телефона должен находиться Элефантов. А он в разговоре называл ее именем своего товарища, и, таким образом, коллеги не должны были ничего заподозрить. Правда, Спирька каким-то шестым чувством улавливал, в чем дело, вздыхал, хмурился и мрачнел. Но Сергей не обращал на это внимания: все мысли концентрировались на взаимоотношениях с Марией. Наличие общей тайны, казалось, объединяло их, и он даже не задавался вопросом: откуда у Нежинской опыт в ухищрениях по части конспиративных телефонных звонков?