Алексашка кивнул головой, но выглядел воистину растерянным, видимо, каталажка изрядно подорвала его мозги.

— Может, я понадобился неким третьим силам вроде масонов?

Я только расхохотался, это было посильнее театра Эстрады, ставшего совсем придурочным.

— Не ломай голову, старина! Конечно, я! Кто еще любит тебя столь искренне и нежно?

Алексашка пару секунд переваривал эту сногсшибательную информацию, ворочая ледышки в стаканчике виски. Ледышки стучали успокоительно, навевая мысли о весеннем паводке на Северном полюсе, сейчас бы соловья и сонм бабочек средь всколыхнувшихся цветов.

— Я и не сомневался, — привычно соврал он, демонстрируя примитивную, хотя и надежную, тонтон-макутскую выучку. — Причины?

— Сам ты не догадаешься. Кто, кроме меня, может обеспечить тебе приличную пенсию? — Я ядовито усмехнулся.

— Однако, ты сука! — сказал он.

— Куда исчезла твоя выдержка истинного джентльмена?

— Sorry.

— А тебе не приходит в головешку мысль, что тебя могут судить?

Он придал физиономии особую невозмутимость, на которую способны только преданные поклонники «Шипра».

— Меня уже судили. Интересно, за что еще?

— А ты не допускаешь мысли, что за то же самое?

Тут уже он не стал скрывать удивления, позвенел ледышками в виски и приготовился слушать.

— Сначала я хочу сделать небольшое признание. Дело в том, что я всю жизнь ненавижу тебя и тебе подобных, раскатывающих по всему миру. У нас на телевидении имеется такой субчик, globetrotter, лягушка-путешественник. Он выступает в цветных пиджаках с зажравшейся белой крысой на плече и информирует идиотов о жизни в разных странах. Нечто сродни вашему брату-шпиону. Правда, вы сообщаете обо всем тайно, а он — на весь мир. Тем не менее я до сих пор благодарен тебе за виски и особенно за пластиковые пакеты, которых тогда еще не было в нашей великой державе. Надеюсь, это не старая тара, которую ты вывертывал и аккуратно мыл под краном, дабы она сошла за новую.

Тут он напружинился и, по-видимому, даже обиделся.

— Не думал я, что в тебе сидит такая язва…

— Я и раньше был такой, только виду не подавал, подстраивался. Как и все. Но дослушай меня до конца. Пока ты славно шуровал на Западе со своими шпионскими делишками, я занимался собственным капиталом.

— Неужели можно сколотить капитал на торговле заграничными носками? — Он бушевал, но старался сдерживаться.

— Боюсь, что тебе этого не понять. К тому же перепродажа носков пала у меня на этап первичного накопления, самого первичного. Не уверен, что ты внимательно следил за нашими политическими мутациями, поэтому напомню. Пережив короткий период вождя-параноика, который отлавливал граждан, гулявших во время рабочего дня, мы вошли в благодатное царствие нового начальника с Божьей отметиной. Он припомнил, перелистывая свои конспекты в партшколе, что лысый вождь-основатель в период многомесячной агонии привязался сердцем к кооперативам, кстати, слабо представляя их суть. Но новый партайгеноссе, слепо веря в мудрость вождя, тут же взял все это на вооружение, превратил в генеральную линию и нацелил на нее все свое баранье стадо. Кстати, только некоторые твои коллеги поняли, что это та самая страшная реставрация капитализма, которой, как чумы, боялись все большевистские архангелы. Троцкий только и твердил о новом классе, который, устав от собственной глупости, разом и прикарманит всю ту частную собственность, которую он национализировал. Сталин, правда, не верил, что его сотоварищи способны на такой переворот, но он вообще не шибко петрил в собственности и боролся со шкурниками, которых карал за присвоение трофейного имущества, рвачество и стремление жить богато. После его смерти вожди начали ездить за границу, присматриваться к барахлу, обзаводиться собственными дачками и авто. И вот настал час, лозунг «обогащайтесь» стал официальным знаменем, и уже никому не мешал.

— Идиотам позволены вопросы? А то от этой лекции уже дохнут мухи…

— И хамам тоже позволены, — не потерялся я с ответом. — Валяйте, сэр!

Я покосился на позолоченную китайскую лягушку, она мерно, по-конфуциански покачивала головой, рядом бронзовый бычок держал на рогах папье-маше, которым ничего не промокали ввиду прогресса, уведшего человечество к шариковым ручкам. Он зачем-то расстегнул пуговичку на своем пиджаке от «Austin Reed», галстук в голубую полоску, близкую к итонской, чуть выполз наружу (Алексашка вообще как влез в свое время в аглицкий стиль, так там и навеки застрял) и вытянул ноги в замшевых «Churches’». Как давно я от всего этого ушел! Но пришел к другому: к моему кабинету примыкала комнатушка для отдыха, там в шкафу висели и смокинг, и фрак, и набор деловых костюмов, однако за столом я комфортно чувствовал себя в тренировочных брючках с начесом, далее — белая рубашка и вязаный кардиган. Самое главное: в оном одеянии всегда можно было размяться в той же комнатушке, где стояли вполне прогрессивные тренажеры.

— На кого рассчитан этот политпросвет? Можно ближе к делу? И при чем здесь ваш покорный слуга? — Он явно занервничал.

Мне некуда было торопиться, наоборот, хотелось потянуть и посмотреть, какие метаморфозы он будет претерпевать по мере проявления пленки. Я наслаждался тайной властью над Алексашкой, словно вертел всем тонтон-макутством. Если бы в моем письменном столе хранились пластиковые пакетики для хранения овощей и фруктов, я обязательно презентовал бы их герою невидимой истории.

— Я стараюсь облегчить понимание нетерпеливого джентльмена, роковой момент только наступил, сейчас начнется дележ, и все шакалы кинутся на добычу, вцепившись друг другу в глотки. В этот момент страна, словно на качелях, то взлетала вверх, то резко опускалась вниз. Главный вдохновитель этой пертурбации чувствовал нестабильность: все меньше союзников у штурвала, все громче крики возмущенных, все острей напор оппозиции. Трон зашатался, и осталось уповать лишь на западную помощь. Займы, спасение от нищеты, удержание власти. Ради всего этого допускался даже ввод иностранных войск и заточение в тюрьму всех недовольных. Нужен был тайный мост, требовалось надежное плечо в ожесточенной борьбе за власть. Не знаю точно, каким образом генсек вышел на известное нам лицо, хотя догадываюсь, что многолетнее купание Челюсти в одной ванне с власть предержащими обеспечивало ему многие контакты…

— Кажется, я начинаю понимать, куда ты клонишь. Но где доказательства всей этой аферы? — прервал он меня. — Ведь можно навинтить все, что угодно.

— Бывший генсек жив и здравствует, хотя и не у дел. Могу устроить аудиенцию, хотя ты и не даешь мне закончить рассказ.

Он сделал жест, словно разрешая мне продолжать, и сделал нарочито скучающее лицо, став похожим на кинокефала (были такие существа с собачьими головами, не имеющие, как ни странно, отношения к кино).

— Действовать в обход соратников всегда считалось преступлением, но он пошел ва-банк: какой из двух центров власти одержит верх? У каждого свои ставки, своя правда. Риск был налицо: враги генсека разорвали бы на куски и самого реформатора, и Челюсть, если бы пронюхали о сговоре. Но утечек не случилось, весь Монастырь в патриотическом безумии изо всех сил ловил Крысу, и трюки поверх его головы просто не допускались. И мост был построен, забрезжила Смена Эпох. А начальники все охотились и охотились, не понимая, что происходит на самом деле.

— Неужели и Маня не был в курсе дела?

— Он ухватывал общую идею, но не понимал сути. Наивен и не в состоянии допустить, что начальство может вести свою игру. К тому же начальство всегда право.

— А как же Бритая Голова?

— Этот, конечно, подозревал. Но комплекс подозрительности жил в нем всегда и распространялся на всех. При таком охвате трудно добиться концентрации мысли. Ведь он и свои подозрения ставил под сомнение. Смерть Николая от твоей руки перевернула его мозги и совсем отвлекла от сюжета.

Вид у Алексашки был задумчивый, иногда в нем выпрямлялись какие-то пружины, и казалось, что он на меня набросится, но большей частью он походил на равнодушного ко всему робота, заведенного на одну мелодию.