– Поедем вместе. Дело у меня там есть...

– В Воскресенском?

– Понимаешь, сидит сейчас в Воскресенском матерый черт. Выходец из глубокой преисподней. Но не радуйся – к колокольному звону он никакого отношения иметь не может. Это черт другого плана. Более серьезного и... Словом, вот что: на мою помощь не рассчитывай... А я на твою помощь рассчитываю. Так что копайся в звонарне сам-один, но держись начеку!

Мы въехали в большое село под лай собак. Проезжая мимо темной громады церкви, я придержал лошадь. От колокольни отделился человек в тулупе с винтовкой и подошел к нам.

– Здравствуйте! Старший милиционер Прибыльцов!

– Здравствуйте, товарищ Прибыльцов. Вы чего здесь торчите?

– Тихомиров попросил подежурить…

– Ну и как?

– Да никак. Тихо... Не звонит…

– Вы меня знаете?

– Так точно, товарищ следователь...

– Идите домой. Нечего тут мерзнуть… Утром приходите в сельсовет.

– Аминь, аминь, рассыпься! – сказал Дьяконов, вылезая из саней, и добавил: – Ну, будь здоров! – сбросил тулуп в кошеву и зашагал в сторону, предупредив: – Будем жить поврозь. Ты в сельсовете, по своему обыкновению, а я в другом месте…

Я начал с осмотра «места происшествия».

С звонарни видна необъятная ширь заснеженных полей и перелесков... Высоко!

На здоровенных балках висят три колокола. «Языки» крепко привязаны к баллюстраде веревками. Средний колокол – великан. Не под стать сельской церкви. Сквозь налипший снежок просматривается густая рельефная славянская вязь.

Пол звонарни еще крепкий. Ходить можно без опасения, но добраться до колокола с пола – нельзя.

– У вас лестница есть приставная? – поинтересовался я у присутствующего при осмотре старичка – церковного старосты.

Тот погладил пегую бороду и взглянул на пономаря, сметавшего метлой снег с балюстрады.

– Поломатая, – вздохнул пономарь, – ишшо с войны поломатая... Должно, в дровянике, как не сожгли...

– Не лазим мы на верхотуру-то, – развел руками староста, – не к чему...

– А пыль сметать?

– И-и-и, батюшка! Ево, большой-то, как стеганешь билом, всю пыль ровно ветром сдует...

– Интересный колокол! Старинный, наверное?

– Древнее творение... На ем цифирь выбита и начертано уставным письмом: отлит сей колокол в тыща пятьсот семьдесят осьмом году – это ежели по нынешнему, юлианскому, летосчислению, во царствование великого князя и государя Иоанна четвертого... Вон куды евонное время-то доходит! До революции служил у нас один иерей. Знаток был по уставному письму. Он и прочел. И еще сказывал: писано на колоколе – чистого серебра влито в раствор сколь-то, уж не упомню, пудов... Знаменитое творение!

– Как же попал сюда этот колокол?

– Тут, батюшка, цельная история с географией... Веришь, не веришь ли, но я сам от деда слыхал, а покойник правдив был...

При великом Петре губернатор сибирский жил. Гагарин – князь. И был тот губернатор несусветный притеснитель народу. Обирал да казнил и правого и неправого. Особливо с купечества не токмо что три, а все семь шкур драл. Вот единожды томское да каинское купечество храбрости набралось и царю на свово Ирода челобитную.

Насмелились… И что же вышло? Вышло по купечеству. Рестовать царь приказал Гагарина. Привезли князя в город Санкт-Питербух и – того! Голову с плеч!

Крутенек Петр Лексеич был на расправу с врагами мирскими!

Ну, сказнили владыку лютого, неправедного, и тут государь объявил томскому да каинскому купечеству свою волю: де, мол, я ваш заступник, а теперя вы за Расею заступитесь... Ему тогда пушки шибко занадобились. Давайте мне, господа купцы, сказал государь, колоколов на перелитье. На пушки, то ись... Не хочу я, молвил, силком колокола сымать, а казна расейская ноне оскудела... Вот вы, господа купцы, и купляйте мне, где ни на есть, колокола!

Купцы, конешно, бухнулись в царские ножки: мол, будет по-твоему, ваше величество!

И во все концы – гонцы!

Понавезли вскорости колоколов в Санкт-Питербурх видимо-невидимо. Одначе, царь – не бездумный: приказал в своем задворье поставить вешала и те колокола повесить, а сам вышел с палочкой – он завсегда с веским посошком гулял. Идет это продоль вешалов да посошком по меди постукиват. Слушает, значит, и приговариват: энтот – на пушки!.. И энтот туда же, в перелитье. Э-э-э! А энтому и подавно: не гудеть коровьим ревом, а греметь порохом!

Так Петр Лексеич дошел по нашева.

Стукнул разок. А колокол-то как запоет! До того баско да хрустально, што государь даже шляпу снял...

Еще разок потревожил царь древнева певуна... Поет!

– Ну, господа купцы, – говорить государь, – это же не колокол, а чудо царицы Пирамиды! Жить ему во веки веков. Везите вы его, – приказал, – во свою Сибирскую сторону и пущай он звонит в мои, царские, значит, дни.

Повезли купцы находку в Сибирь. Обоз в сто лошадей шел, с подставами. И поехал певун от самой столицы санным путем до наших местов...

– А почему не в Каинск или не в Томск? – спросил я, заинтересованный этой историей.

– Тут, снова выходит, особь-статья... Воскресенское-то наше – древнее... И прямиком на великом тракте стоит. Воскресенское не обойти, не объехать.

Так вот. Шел себе обоз и все чин-чином. Но под Воскресенским приключилась купцам лютая беда. Напали на обоз братья-разбойники. Сибирь – вольная сторона – завсегда лихим людом была богата... Агромадная шайка напала.

Тут и случилось чудо: колокол на особых санях ехал, в десяток упряжек, посередь обоза. И он, самочинно, безлюдно – возьми и грянь набатом!

Мужики Воскресенские, прапрадеды наши, услыхали набат. Выбегли на дорогу: который с топором, иной с дрекольем али с вилами, а которые охотники – и с пищаль-самопалом!

От того самого набату братья-разбойники ужаснулись и кистеня свои пороняли. Тут их мужики наши и порешили...

Стал обоз невредимо в селе. Старший купец возблагодарил господа и велел строить в Воскресенском наилучшую церковь. Храм во спасение от лютого ворога, от разбойного люда, значит.

Прочие купцы согласие дали. Пожертвовали от щедрот своих немалую толику и колокол оставили в нашем Воскресенском. С тех пор и пребывает у нас древнее творение.

– Действительно! И история и география... Любопытно! Очень любопытно!

Старичок снял с головы старинную шапку синего плиса – колпаком, – отороченную вытертым лисьим мехом. Истово перекрестился в сторону церкви и, снова водрузив колпак на облысевшую голову, посмотрел на меня в упор, с хитрецой.

– Самое любопытство, батюшка, еще впереди...

– Ну?

Староста окликнул пономаря:

– Порфиша! Иди себе с богом... Не надобен... – и, когда Порфиша (лет семидесяти) спустился с колокольни, старик, чуть улыбаясь, продолжал: – Любопытство самое в том, что у народа нашего поверье: коли когда случится грабительство, нападение на крестьянство, колокол самочинно грянет набатом... Такие, выходит, дела... Ну, ежели я вам пока не в надобности, пойду... Ох, грехи, грехи!

Мы спустились вниз. Я попросил старца вызвать в сельсовет всех членов церковного совета. Прощаясь со мной «по ручке», староста, еще раз взглянув пристально в глаза, сказал многозначительно:

– Да... Вот такое любопытное поверье у нас... Возьмите сие в толк...

Оставшись один, я самым внимательным образом осмотрел местность.

Голый пустырь и без обычной церковной ограды. От колокольни до церкви больше сотни размашистых шагов: о праще-рогатке не может быть и речи... Нет, здесь не мальчишеская шутка.

В чем же дело?

Церковники, причт бездействующей церкви, на допросах были правдивы, и никакого сомнения в их непричастности к странному звону не оставалось.

Я чувствовал растерянность, очень вредную для следователя.

Голову сверлила мысль: от «похоронного звона» до грозного набата, способного всколыхнуть взбулгаченное село, недалеко... Намеки пегобородого старца не случайны...