– Ну-у, Павел, что за ханжество!

Пал Палыч задумал простенький, но остроумный трюк.

На обычной очной ставке свидетель рассказывает и уличает преступника. Шиворот-навыворот – это заставить самого подследственного все рассказать и признать вину. Куда тогда деваться колеблющемуся свидетелю? Опровергать преступника вопреки всякой логике?..

Власов принял приглашение в Бутырку с болезненным любопытством. По пути они обменялись считанными незначительными фразами. Свидетель был напряжен.

В тюремной проходной, пока Знаменский заполнял пропуска, внимательно прислушивался к непринужденной болтовне его с дежурной:

– Ниночка, что вас давно не было?

– Экзамены сдавала, Пал Палыч. Последняя сессия.

– Так что скоро нас покинете?

– Может, когда и встретимся. Я ведь юридический кончаю. Кабинет хотите в тени или на солнышке?

– На солнышке.

Все еще держалось неурочное тепло, но могло сломаться в одночасье, и как тогда пожалеешь, что забивался в тень.

– Ниночка, Игорь Сергеевич пока побудет у вас. Я подготовлю очную ставку и позвоню.

– Будет сделано, Пал Палыч.

– Уж потерпите, Игорь Сергеевич, четверть часика. Специально для вас свежие журналы захватил. Хотите?

Тот взял и угрюмо проследил за процедурой прохода Знаменского внутрь через автоматические решетчатые ворота. Вот они лязгнули железными челюстями. Знаменский скрылся.

– Курить здесь можно?

– Да, пожалуйста, – разрешила Ниночка.

Власов свернул журналы в трубку, подошел к ее окошку.

– Не думал, что в городе может быть такая тишина.

Тишине новички обязательно удивлялись.

– Такой и в лесу нет. Это стены. Весь шум съедают.

Власов помолчал, слушая невероятную тишину. Ниночка с приветливой улыбкой ожидала вопросов.

– Хороший следователь? – кивнул Власов вслед Знаменскому.

– Пал Палыч замечательно талантливый! И очень душевный!

Власов догадливо усмехнулся: вы, голубушка, к нему неравнодушны. Та потупилась, но произнесла твердо:

– Это не я, это сами заключенные говорят!

– Да? Нелепо!.. И вы тоже. Сидите, как страж в преддверии ада. Кому тут нужна хорошенькая девушка?

Подобные замечания Ниночка тоже не раз слышала. Бывалые же люди считали, что именно такая и нужна.

Она уйдет – найдут взамен похожую: улыбчивую и хорошенькую.

(А со Знаменским они действительно встретились. И даже немного поработали вместе. И то было самое счастливое время ее короткой жизни… оборванной ударом ножа.

История описана нами в повести «До третьего выстрела»).

…Между тем Пал Палыч энергично обрабатывал Платонова. Тот изо всех сил старался вникнуть в акт экспертизы и разложенные на столе таблицы. Чтобы лучше понять, бормотал вслух:

– «Место кровоподтека на лице потерпевшего соответствует удару, нанесенному человеком, выше его ростом, а именно…»

– Ваш рост, верно?

– Ну и наворочено в этих таблицах…

– Специалисты работали. Кому бы другому я и показывать не стал – слишком сложно. Но вы человек неглупый, с полувысшим образованием… – польстим, слицемерим, плевать, абы проняло.

– Понятно, – утер лоб Платонов. – А тут что?.. «Наиболее вероятно, что удар нанесен правым сжатым кулаком руки, чему соответствуют расположение, конфигурация… расположение, конфигурация и глубина гематом… смотри таблицу шесть». Это ж надо!

– А вот тут вычислено соотношение между углом удара в челюсть и тем, где на затылке потерпевшего образовалась ссадина при падении. Ссадина небольшая, обратите внимание.

Платонов круглил глаза, из которых испарилась наглость. С него уже и в камере спесь сбили, да еще следователь с победоносным видом вывалил заумные свои бумаги…

– Значит, что же мы имеем, гражданин майор? – озабоченно спросил он. – Против меня девчонка. Этот, который с сотрясением. Длинный свидетель. И плюс вагон науки… А кто же за меня?! Вам разве не звонили?

– Ну! За вас очень даже заступались. И многие. Только я начхал. Вы поймите, Платонов, Петровка – не райотдел. Нас не достанешь, – и приврем, и прихвастнем, где наша не пропадала!

– Вот петрушка! – горестно изумился Платонов. – Чего ж делать? Советуете идти на чистосердечное признание?

– Честно – советую.

– К чистосердечникам отношение, говорят, получше.

– Безусловно.

– Кой черт его дернул, этого дохляка, ко мне лезть?! Нужна мне была его девчонка! Своих невпроворот! Заголила ноги и вот маячит перед носом, вот маячит! Стерва!.. Гражданин майор, а мы не договоримся, будто я этих премудростей в глаза не видел, а? Будто просто вот совесть заела и все такое?

– Теперь уж нельзя.

– Эхма! Надо было меня раньше убедить! Растолковали бы, припугнули! Вам, можно сказать, человеческая судьба доверена, а вы…

Он еще раз крепко обругал всех по кругу (кроме себя). Выдохся.

– Ладно, что проиграл, то проиграл. Дальше бы не напортачить.

– Вы просили об очной ставке.

– Дурак был.

– Но сейчас полезно зафиксировать ваше раскаяние в присутствии свидетеля. Думаю, стоит даже извиниться перед ним: человек ходит, время из-за вас теряет

– По шее бы ему, чтоб не ходил!.. Хрен с ним, извинюсь…

«Мы свой, мы новый мир построим». А чего не построим, то переименуем, и будет как бы новое.

«Каторга», скажем. Ну что за откровенное наименование! В новом-то мире! Пусть будет, к примеру, «колония». И сразу мило бюрократическому уху, ничто не царапает. «Исправительно-трудовая колония» – отлично звучит.

Или «Нескучный сад». Фи, по-мещански же. То ли дело «Парк культуры и отдыха имени…»! Что «парк культуры» – неграмотно, нелепо, нужды нет. Зато идейно и солидно.

То же и «Бутырская тюрьма». Зачем это нам – «тюрьма»? Почесали в затылке, вычесали «Следственный изолятор». Хорошее нейтральное словечко, даже в больницах изоляторы есть.

Но древняя Бутырка не ведала, что превратилась в невинный «изолятор». Веками пропитывалась она духом неволи, тоски, проклятий, чьих-то предсмертных томлений. Наука утверждает, что информация неуничтожима. Сколько же ее вобрали в себя эти стены, лестницы, глухие коридоры. И источали обратно, густо пропитывая недра тюрьмы.

Так что прогулка по ним для нервно настроенного человека (да еще впервые) была определенным испытанием. Если говорить о Власове, то он показался Пал Палычу ниже ростом и, войдя в освещенный солнцем кабинет, словно бы обрадовался знакомым лицам.

Поздоровался с Платоновым. Платонов зыркнул исподлобья, отозвался нехотя.

– Садитесь вот сюда, Игорь Сергеевич.

Для свидетеля был принесен дополнительный стул.

– Провожу между вами очную ставку. Порядок ее каждому из вас я разъяснил. Первый вопрос к вам, гражданин Платонов. Знаете ли вы этого человека?

– Знать не знаю, но видал.

– Уточните, когда, при каких обстоятельствах. Можно коротко.

– Когда я совершил свой поступок, то есть ударил одного парня… – он аккуратно подбирал слова, – поскольку в это время хотел познакомиться с его девушкой… тогда гражданин, с которым я нахожусь на очной ставке, подошел ко мне… и сделал замечание.

Знаменский услышал подробность впервые.

– Какое же? – заинтересовался он.

– Вроде того, что зря, мол, ты так некультурно…

– Вы ответили?

– А то нет! – и сразу спохватился: – Поскольку я был расстроен… то я этому гражданину ответил недостаточно вежливо… за что теперь извиняюсь, потому что полностью осознал свою ошибку.

«Любопытно наблюдать за Власовым. Мой свидетель озадачен. Нет, больше – ошарашен!»

Знаменский усердно записывал слово в слово.

– Гражданин Власов наблюдал всю драку от начала до конца?

– Разве это драка? – пренебрежительно бросил Платонов. – Я его один раз. Положил – и все.

– То есть вы ударили, он упал и не поднялся?

– Точно так, гражданин майор. А гражданин Власов действительно наблюдал, потому что торчал у киоска.