Иногда ему становилось совсем тошно. От одиночества, от постоянно давящей пустоты, спасения от которой не было, отчего ему хотелось опять окунуться в сон. Ночью он был хотя бы в обществе пусть дикого и несуразного, неадекватного, но до боли знакомого Поттера. Но не один. Драко и не представлял, что так хорошо изучил гриффиндорца за годы их вражды. А эти сны дали ему понять, что он знает его голос, жесты, мелкие привычки почти досконально. И он чувствовал себя абсолютно комфортно с этим знанием. Порой в Мэноре Драко позволял себе несколько часов провести в ритуальном зале, обдумывая, мечтая, воображая, какой станет его жизнь, если Поттер победит. Временами его будущее виделось ему радужным и счастливым, но возвращаясь в реальность из своих мечтаний он понимал, что это невозможно. Ни при каком раскладе он не выйдет из этой войны без потерь. Чаще он думал о тех лишениях и невзгодах, что упадут на его плечи, но даже срок в Азкабане не казался ему слишком жестоким наказанием, если он останется жив. Он даже смог бы смириться с потерей родового поместья. Только бы мама осталась жива. И он сам. Жить он хотел. Сильно. Пусть вот так — с половиной души, но жить. Ради… Вот ради чего, или скорее, кого, он не знал. Но сильно хотел жить. Совсем редко он видел себя угнетённым и обездоленным, его страхи рисовали ужасные картины самых жестоких наказаний и бесчеловечных условий, в которых он может оказаться после победы светлой стороны. Но одно всегда объединяло эти часы раздумий о будущем, в котором Тёмный лорд мёртв — Драко всегда выходил из святая святых Мэнора с надеждой. С надеждой, что Поттер убьёт безносого монстра, что Избранный придёт и спасёт их всех, и тогда у него обязательно всё будет хорошо. Несмотря ни на что. И сейчас, когда его отчаяние прорвало путь сквозь аристократическую хладнокровность, он тоже вспоминал Поттера. И уже старался не удивляться, что снова чувствует всё ту же мордредову надежду. Он понимал, что это глупо, что у Золотого мальчика нет причин его спасать. Никогда не было. Но надежде было плевать на рацио. Она была. Просто была. Просто жила в его сердце, грела его, независимо от желаний его хозяина.
Всю неделю Гарри метался между Авроратом, где его информировали и ходе поисков Малфоев, особняком на Гриммо, где он устроил небольшой штаб, Хогвартсом, где директор ухаживала за Гермионой — девушка не приходила в себя ни на мгновенье, и домиком профессора Линкмора. Не дождавшись вестей от Грейнджер, он на завтра же послал Патронуса Поттеру, и тот рассказал Арману о том, что Гермиона без сознания. С присущим истинным учёным умам безразличием он принял эту новость, запоздало высказав сожаление. Гарри показалось, что старик сожалеет больше о том, что ему теперь снова не с кем поговорить. И всё же он рассказал Гарри о том, что выяснил.
Основываясь на предположении, что взаимодействие магических ядер происходит на уровне первородной магии — что бы это ни означало — Линкмор сделал вывод, что место, где оказался магический соратник Гарри, находится под защитой особого вида чар — древних, очень сильных, но главное — требующих таких затрат от любого волшебника, что без поддержки родового камня их никто не осилит.
Гарри, выслушав эту информацию, сдержанно поблагодарил профессора, явно не зная, что делать с этими знаниями, и чуть было не ушел, когда Арман буквально выплюнул ему в лицо ещё одну новость, которая, видимо должна была быть очевидной любому образованному волшебнику:
— Гарри, чтобы прорваться сквозь подобное поле, необходима нечеловеческая мощь! Десятки сильнейших артефактов, длительная подпитка от родового камня или тёмные ритуалы, жертвы… а у вас, насколько я знаю, нет даже родного дома… Гарри, вы просто не сможете его найти… И я так и не смог придумать, как облегчить вашу участь… Вы снова под угрозой неминуемой смерти… Мне жаль…
— Что вы хотите сказать?! — Парень нахмурился и вцепился в спинку стула, стоявшего у каминного портала.
— Ни вы, ни ваш соратник, не чувствуя друг друга, долго не выдержите… Один из вас из-за несбалансированных потоков просто сойдет с ума. Магический выплеск, или… Это может быть ваше решение… Но итог неизбежен… — Линкмор был так уверен в своих словах, так печален, что не мог скрыть жалость во взгляде. И это подействовало на Гарри очень отрезвляюще, хотя ещё секунду назад он готов был утонуть в осознании, что Драко умрет из-за него, а он никак не сможет его спасти.
Он ничего не ответил и просто ушел. Точнее, он подумал о спальне Сириуса, и растворился в воздухе, не издав и звука, шокировав Армана этим внезапным изчезновением, но не обратив никакого внимания на этот факт. А профессор впервые с момента, как понял, почему Герой не чувствует своего соратника, усомнился в собственных выводах.
Гарри оказался дома неожиданно для себя и застал своего домовика таскающим за уши чужого. Незванного гостя он не узнал, и как оказалось, тот пришёл из какого-то знатного дома, чтобы передать послание. Вопиллер, если быть конкретнее. И несмотря на то, что хозяин дома не услышал сути, он понял, что Кричеру не понравилось то, что хотели сказать Победителю. Злость и взвинченность от посещения профессора Лингмана тут же прошли, потому что битва домовых эльфов была настолько же забавной, насколько и жестокой. Когда в ход пошли когти, приближающиеся к глазам, Гарри хлопнул в ладоши. Оба домовика застыли, не в силах шевельнуться. Волшебник посмотрел на чужака и велел:
— Достаточно. Домой! И никогда не смей возвращаться. Иначе твои хозяева будут наказывать себя сами так же, как и ты за то, что не выполнил их поручение. Вон!
Эльф исчез из рук Кричера, и тот насупился, а когда Гарри отпустил его, понуро уставился в пол.
— За что ты его так колошматил? Он ведь просто служит каким-то идиотам! Это ли недостаточное наказание? Я не пытаюсь вмешиваться в ваши порядки, Кричер, но едва ли одобряю, с каким упорством и жестокостью ты устремился защищать мою честь!
Глаза существа негодующе сверкнули:
— Магия избрала вас своим сыном, Гарри Поттер! Она живёт в вас, но вы способны дарить её другому. И со смертью черноты в вашей душе Кричер смог увидеть это. Кричер — дитя Матушки. Кричер создан служить ей и её избранным. А вы, хозяин, поцелованы ею. Это великое отступничество — проявить неуважение к Целованному Великой Матерью.
— Но это ведь не все? — скорее предположил Гарри, и не ошибся.
— Гарри Поттер избран не только Матушкой, но и Серой Царицей, — немного тише ответил эльф, словно об этом ему не хотелось говорить.
— Что это значит, Кричер? — настойчиво подтолкнул его к ответу парень.
— Гарри Поттер — Хозяин всех её Даров.
— Нет! Я выбросил Воскрешающий камень! — Гарри с яростью вскочил с кровати, на которой оказался после своего спешного ухода от профессора, сжимая кулаки, хмурясь, всем своим видом выражая протест. Он так надеялся, что эта история уже в прошлом. Что эти мордредовы пророчества больше не будут давлеть над его судьбой.
— Но он не обрёл нового хозяина. И как только будет нужен, сам найдёт вас.
Поттеру понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться и осознать сказанное. Все же домашние эльфы — удивительные создания. Древние, сильные, обладающие уникальной, самобытной магией, но никогда не использовавшие её во вред. Было в этом что-то парадоксальное — они служили волшебникам веками, и постепенно стали восприниматься как мебель или зачарованное перо: словно не имели сознания и души, желаний и совести. И все же никогда не оспаривали свою роль и место в магическом сообществе, оставаясь слугами и защитниками. Тем непонятные было отношение Люциуса к Добби, ведь он не мог не знать — магия рода обязательно подсказала бы, что эльф следит за тонкими нитями паутины баланса магических потоков. И если он даже во вред себе идёт против приказов хозяина, значит что-то не так, значит баланс нарушен… Возможно, его заблуждения были слишком глубоки, а может, общение с Волдемортом наложило отпечаток на его способность воспринимать магию рода. Или даже на рассудок… Гарри помнил, что Драко относился к домовикам совсем не так. Он с теплом вспоминал Типпи, довольно смешно пародировал старого домовика матери и всегда уважительно отзывался об их участии в жизни мэнора.
