Он был рад видеть его. Рад и счастлив. Кребб настаивал, что его нужно убить, Гойл поддакивал, но все, о чем мог думать слизеринец, это почему его обуревают такие сильные чувства. Глядя на серьёзные зелёные глаза, он впервые с момента, как осознал необходимость сражаться на его стороне, испытал яркую, пылающую надежду, что выживет. И этого отчаянно захотелось. Сделать все, чтобы выжить. Драко как-то особенно ясно понял, что ему никак, ни за что нельзя умирать.
И тем ошеломительнее оказалось понимание, что, только-только получив шанс на будущее, он все же умрёт. Идиот Кребб вызвал Адское пламя, и оказавшись на вершине кучи хлама, Драко в панике сглатывал удушающую горечь, больше от осознания скорой гибели, чем от едкого дыма.
Ждать спасения было неоткуда, Поттер скрылся из виду, и у него не было ни единой причины спасать Малфоя, который чуть его не проклял. Откуда тому было знать, что слизеринский принц был за него? Откуда было знать, что он не собирался его убивать? Да и знай он об этом, с чего возвращаться в зев смертоносного пламени за тем, кого ненавидишь. И кто так же яро ненавидел в ответ. Сейчас, в шаге от гибели, Драко как-то слишком остро осознал, что ненависти к гриффиндорцу больше нет. И не было уже какое-то время.
Но дракклов Поттер вернулся. Просто так. Вернулся и протянул руку, чтобы спасти. Неудачно попытавшись дотянуться до спасительной ладони, выронив при этом мамину палочку в жрущий все на своём пути огонь, Драко остервенело цеплялся за старый, трещащий то ли от ветхости, то ли от жара стул, теперь почему-то точно зная, что Поттер его вытащит. И этот гриффиндурок действительно пошёл на второй круг, снова вытягивая руку, хватая его за предплечье, обтянутое уже дымящейся мантией, легко забрасывая к себе за спину.
В ту секунду, когда Малфой оказался верхом на метле, крепко сжимая Избранного за талию, его оглушило. Тишиной, покоем, теплом. Не тем опаляющим пеклом за спиной, а родным, близким, человеческим теплом, от которого в душе распускалось прекрасное соцветие непередаваемых чувств. И рев Адского пламени слышался будто издалека, зрение сузилось до мочки уха, окруженного вихрами тёмных волос. Было так хорошо, так… Идеально… Он чувствовал себя так, будто оказался дома. В том месте, где безопасно, где близкие, где он и должен быть.
Они не приземлились, а рухнули на пол. Было больно и жарко, но Драко пролежал бы здесь до конца своих дней, потому что таких уюта и гармонии в его жизни не было никогда. Эта мысль заставила вспомнить о том, что до конца его дней может оказаться намного меньше, чем хотелось бы. А потом пришло смущение.
Сконфуженный, задумчивый, он ещё долго бежал от сгоревшей Выручай-комнаты, потеряв Гойла по пути, а потом забился в какой-то угол и уткнулся носом в рукав, который пах гарью и Гарри. Сейчас почему-то Гарри. Он безумно хохотнул, в конец увериваясь в собственном сумасшествии.
Драко не знал, сколько времени он провёл на полу в тёмном тупике заброшенного коридора. После пережитой эйфории каждая клеточка его тела была наэлектризована счастьем. Воспоминания о близкой смерти словно растворились в нём. Думать парень не мог, да и не хотел. Хотелось только чувствовать, чувствовать весь спектр эмоций, которые были знакомы и незнакомы одновременно. Его дыхание участилось, и перед внутренним взором встали странные картинки. Места, где он был и не был. Руки, чужие, но такие родные. Он видел парк мэнора, беседку и свою спальню, видел дуб-отшельник на границах их владений. Но в этих видениях он был счастлив, спокоен, полон, и он был не один. С ним был кто-то знакомый, близкий, кто-то настолько свой, будто был всё это время у него под кожей. В мыслях и в сердце. Воздуха стало не хватать, голова закружилась, и Драко ухватился за стену, чтобы найти равновесие. А потом в затылок словно воткнули раскаленную иглу, боль стрелами проникла в виски, и последней мыслью Драко перед обмороком стала мысль о том, что Адское пламя все же настигло его.
В себя он пришёл от странной тишины. Казалось, будто замок заснул, а сражения, развернувшиеся в его стенах, были просто иллюзией. Но как только Драко выглянул в узкое окно, стала очевидной удручающая реальность. Небо было покрыто защитным куполом, уже испещренным тонкими трещинами. Драко не успел даже подняться с пола, как услышал ультиматум Тёмного Лорда. И он знал, что мордредов Герой придёт к нему. В памяти ещё колыхались отголоски эмоций, но сейчас Малфой сконцентрировался на одной только мысли: «Выживи, идиот. Ты точно пойдёшь туда, так выйди победителем!»
Слизеринец встал и медленно побрел вдоль пыльной стены, не зная толком, куда идёт. Только сейчас он заметил, что крепко сжимает в руке свою палочку. Пальцы онемели от того, что кулак был сжат так долго, но не это вызывало зудящую, ужасающую панику. Если палочка Драко у него, то чем будет сражаться Поттер?
Он продолжал механически двигаться дальше, пока не услышал гул голосов. Защитники Хогвартса помогали раненым, восстанавливали силы. Все ждали рассвета. Но выходить к ним было нельзя. Драко прислонился лбом к холодному стеклу, закрыл глаза и прошептал:
— Пусть я безумен, пусть это бред, но Поттер, ты должен выжить!
Внезапно Драко нащупал внутри себя какую-то мысль, навязчивую, жужжащую надоедливой мухой, но не всплывающую на поверхность. Поттер… Его вечное раздражающее везение, его слава Золотого мальчика, всеобщее обожание… Сейчас показались обманом, наглым, очевидным обманом, иллюзорным образом, создавшимся вокруг парня-сироты, который просто оказался на пересечении судьбоносных дорог. Малфой вспоминал события первых курсов, уже не удивляясь тому, что точно знал, что чувствовал Гарри в те моменты, о которых ходили слухи и легенды. Вспоминал Тремудрый турнир и свое глупое поведение. Вспоминал шестой курс и тот самый момент, когда все стало не так…
Рассветное солнце вот-вот готово было показаться на горизонте, когда Драко, наконец, добрался до той самой мысли. Он не помнил событий, не помнил этот кулон, не помнил, как это было, но эмоции и чувства, которые испытывал, не могли обмануть: он и Поттер были заодно.
Всем сердцем он пожелал сейчас удачи безбашенному гриффиндурку. Всю жизнь в магическом мире он побеждал Тёмного Лорда. Своей храбростью и добротой. Самоотверженностью. Готовностью заступиться за других, ставя их жизни на первое место. Верностью. Бескорыстностью. Честностью. Он воплощал в себе само понятие героя. Он был героем. И он просто не мог проиграть. Не тогда, когда шёл к этой победе всю свою жизнь. И Драко понял, что впервые в жизни он действительно верит. Не боится, не восхищается, не хочет быть похожим, а просто верит в кого-то. Верит так сильно, будто от этого зависит весь мир. И возможно, для него так и было.
Какое-то время он просто смотрел на восход солнца, думая о том, что без Поттера его жизнь была бы совсем другой. Он был достойным соперником на поле, он заставлял Драко быть лучшим, и хотя отец никогда не мог оценить достижения своего сына, как всегда, рассматривая его через призму престижа и собственной выгоды, именно Поттер был тем, кто лучше всяких угроз и посулов подталкивал его к росту. Душа трепыхалась в волнении, кончики пальцев нервно подрагивали, и в неярком свете занимающейся зари Драко казалось, что они светятся красным золотом.
А потом пришла Боль. Круцио и в сравнение не шёл с кипящей кровью, выкручивающимися суставами и трещащими от давления костями. Но в сердце жила и другая боль. Яркая, жгучая, она разрывала грудь на части, а магия растворялась с каждым вздохом. И Лорд Малфой уже знал, что умирает.
Он не потерял сознание, оно будто ушло на уровень ниже, глубже, туда, где давно уже царствовала пустота, и лишь недавно появилось нечто бесценное. Но каждая искра уходящего волшебства вызывала такие страдания, что Драко не мог больше терпеть. Он всеми силами пытался выбраться из своей головы, а когда это ему удалось, он тут же отключился. Последнее, о чем он подумал, — это то, что ему не хочется встречать смерть в одиночестве.
